Мы просто хотели чуть-чуть позабавиться, развлечься. Но сестра Соломон рассвирепела не на шутку. И в конце концов схватила гитару Джексона. Зря это она. Он сразу переменился — будто кнопку нажали.
— Эй ты, трефа недоделанная, чтобы ты больше пальцем не тронула мою гитару, ясно тебе? — процедил Джексон тихим страшным голосом.
Сестра Соломон явно поняла все с первого раза. Отдернула руку, будто обожглась, после чего повернулась и многозначительно на меня посмотрела. В палате стало тихо-тихо, только скулил чей-то ребенок. Сестра Соломон ушла обратно на сестринский пост. Слова Джексона были мне как пощечина. И тут у меня всплыло воспоминание — нежданное и нежеланное. Первый день Каллума в Хиткрофте, моей старой школе. У крыльца собралась целая толпа, протестовавшая против того, чтобы Нулей пустили учиться вместе с Крестами. И я вспомнила, что я кричала, когда пыталась защитить Нулей, помочь им попасть в школу целыми и невредимыми, вспомнила, как обвиняла своих друзей, что они ведут себя как звери. Хуже зверей — как пустышки. Я никогда в жизни не забуду, какое у Каллума стало лицо, когда я это сказала. В тот день я была близка к тому, чтобы потерять его. Он взял с меня слово, что я никогда в жизни больше не произнесу это. Каллум правду говорил, слова могут ранить. Вот как сейчас. Мне было так же больно, как сестре Соломон; хуже того, я чувствовала, что именно я стала причиной этой словесной атаки. Я покосилась на Джексона и пересела в изножье койки проверить, как ты там.
— Прости меня, Сеффи, — с небрежной ухмылкой сказал Джексон. — Зря она схватила мою гитару. Я не тебя имел в виду.
— Нет, меня. Я тоже Крест, — сказала я.
— Мои слова относились к медсестре, — пояснил Джексон.
— Да, но ко мне они тоже относятся, — ответила я.
— Нет. Они…
Я подняла руку, словно отражая все, что он скажет:
— Джексон, ко мне они тоже относятся. А теперь, если не возражаешь…
Я взяла тебя на руки, Калли, и встала перед ним, ожидая, когда он отойдет, чтобы я могла вернуться в постель и покормить тебя. Тебя не надо было кормить, ты вообще почти спала. Но мне надо было что-то сделать, чтобы скрыть унижение.
Джексон вернулся к койке сестры. Я перестала обращать на него внимание и устроилась с тобой, Калли. Но не обратить внимания на его слова я не могла.
Ты из наших.
Из них.
Из наших.
Из них.
В этом был ритм, похожий на стук колес поезда, едущего по кругу — бесконечному, но абсолютно никуда не ведущему.
Глава 19 ∘ Джуд
Я остановился у темного салона и посмотрел на часы. Пять минут десятого. Вгляделся в витрину — внутри никого. Пусто. Эта сучонка меня провела. Наверняка вообще не собиралась со мной гулять. Конечно — небось, стоило мне уйти, она всласть посмеялась со всеми подружками, представляя себе, как я буду торчать под дверью салона, будто побитый щенок, а она в это время выпьет с друзьями и от души повеселится надо мной. Руки сами собой медленно сжались в кулаки.
— Стив! СТИВ!
Я повернулся и увидел, что Кара бежит ко мне через дорогу.
— Уф, обошлось. Я боялась, мы разминемся, — пропыхтела она, когда добежала.
Я изобразил улыбку и сказал:
— Я думал, ты еще работаешь.
— Последняя клиентка ушла минут двадцать назад, вот я и сбегала в круглосуточное отделение банка положить на счет дневную выручку. Не люблю оставлять деньги в салоне, — объяснила Кара.
— Мы могли бы зайти туда по дороге к тебе, — сказал я как бы между прочим.
— Само собой, просто я живу в другой стороне, — ответила Кара. — Не хотела тебя таскать туда-сюда.
Я пожал плечами. Обсуждать тут было нечего, хотя я был очень раздосадован. Прощай план раздобыть легких денежек без особых трудов. Ладно, придется еще немного потерпеть.
— Ну, что я сегодня буду готовить для нас? — спросил я.
— Если ты только не расхотел готовить. У меня дома есть паста. И даже, кажется, фарш. И рыба.
— А какая рыба?
Кара нахмурилась, припоминая:
— Пикша и вроде бы еще сибас, у которого завтра истекает срок годности.
— Ну, значит, сибас, — улыбнулся я. — Пошли.
Я предоставил ей болтать, пока вел ее домой. Спросил, как прошел день в салоне, а потом позволил нести всякую околесицу про клиенток и коллег. По ее словам, «Делани» был одним из немногих парикмахерских салонов, где обслуживали и нулей, и Крестов. По ее словам, видеть в одной парикмахерской и клиенток-нулей, и клиенток-Крестов — такая же редкость, как единорожьи какашки. А у Кары была мечта — и та-та-та, и бу-бу-бу. Секунд через сорок я отключился, только иногда вставлял: «Да что ты говоришь?», «Ну и дела» и «Надо же, а я и не знал, что так бывает!», когда в ее монологе возникали подходящие паузы.
— Господи, я трещу как сорока, наверное, замучила тебя до смерти! — воскликнула Кара, когда мы подошли к ее дому.
Да, замучила, и еще как.
— Нет, конечно, — ответил я. — Ты любишь свою работу, это заметно. В этом нет ничего плохого.
— Стив, ты такой славный, — благодарно улыбнулась Кара. — У большинства мужчин глаза давно стали бы стеклянные.
И от тепла ее улыбки мне вдруг стало… неловко. Этого я не ожидал. И оттого, что не ожидал, мне стало еще хуже. Кара открыла дверь, и мы вошли. Что мне теперь делать? Можно, конечно, избавиться от нее, а толку? Денежки-то тю-тю. Остаться в ее доме я не смогу — скоро набегут ее подружки и начнут трезвонить в дверь и задавать вопросы. Тогда зачем? Буду готовить и терпеть общество этой трефы, пока не получу что хочу, а там будь что будет. Надо просто тянуть время.
— Послушай, я же даже не знаю, как тебя зовут, — заявила Кара.
— Стив, — не понял я.
— Да нет, фамилию.
— Виннер. Стивен Виннер, — сказал я ей.
— Позвольте вашу куртку, Стивен Виннер, — сказала Кара, как только за нами закрылась входная дверь.
Я снял куртку и отдал ей безо всяких возражений. Мы минуту постояли в неловком молчании. Мы остались одни у нее дома. Молчание затянулось, и мне пришло в голову, что она, наверное, уже сообразила, что к чему, и жалеет, что пригласила меня. Я оглядел прихожую. Канареечно-желтые стены с постерами. Кленовый паркет на полу. На столике справа от меня стояли телефон и плошка с ароматической смесью, от которой по всей прихожей разило лавандой. Эти Кресты просто сами не свои до ароматических смесей.
— Красиво тут у тебя, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
Тут меня осенило. Меня впервые с самого детства пригласили в трефовый дом. Странное ощущение. Я не мог избавиться от чувства, что мне здесь быть не полагается. Это как-то неправильно. Как будто мне тут небезопасно.
— Кухня вон там. — Кара повела меня в дом.
Я следом за ней прошел в небольшую, но грамотно обставленную кухню с кремовыми стенами и дубовыми шкафчиками. Пол был из светлого камня.
— Классный у тебя дом, — сказал я. — Наверное, дела в парикмахерских идут прекрасно.
— Да, неплохо. — Кара пожала плечами. — Хотя, должна признаться, этот дом я купила на деньги, которые мне достались по наследству.
— Богатый дядюшка? — Я усмехнулся, чтобы скрыть яд в голосе.
— Нет. У меня папа умер от инфаркта четыре года назад. Я купила дом на деньги, которые получила по страховке.
— А, понятно. Грустно.
Кара хмыкнула с деланой небрежностью:
— Он до этого довольно долго болел.
— Все равно, наверное, тяжело.
Я вспомнил собственного отца. Не то чтобы я его вспоминаю каждый день, но, когда вспоминаю, по-прежнему горько. Очень.
Кара открыла холодильник и достала бутылку вина.
— Ни в чем себе не отказывай, — сказала она, придержав передо мной дверцу.
Я заглянул в один из самых отменно набитых холодильников, какие только видел, и так и сказал.
— Должна признаться, в обеденный перерыв я обчистила супермаркет, чтобы тебе было из чего готовить, — сообщила Кара.
Я обернулся и посмотрел на нее, не понимая, зачем ей было трудиться. Она так смутилась, улыбнувшись мне, что я невольно улыбнулся в ответ. И тут я вспомнил, зачем пришел — и кто она такая. И хотя снаружи продолжал улыбаться, внутри улыбка погасла.
