Наконец, ближе к семи часам, последний в списке пациент был отправлен во тьму внешнюю, похожий скорее на заблудшую душу, бегущую от гнева Господня. Доктор Малькольм скрутил узлом стетоскоп, сунул его в сумку и уложил сверху хрупкий офтальмоскоп. Но не успел он закрыть сумку, как дверь отворилась, и в ней возникло морщинистое лицо медсестры.
— Ну, что там еще? — рявкнул он так, словно собрался запустить сумкой ей в голову.
— В приемной ожидает еще одна пациентка, сэр. Одна дама позвонила после полудня и записалась на прием.
— Боже мой! — воскликнул он раздосадованно, видя, как для него, до смерти уставшего и измотанного, откладывается на неопределенный срок желанное освобождение.
— Ладно, пусть войдет.
Он снова открыл сумку, но не успел достать инструменты, как стетоскоп развернулся и, по змеиному извиваясь, скользнул на пол. Он наклонился, чтобы подобрать его, и это усилие оказалось, похоже, последней каплей в чаше его усталости и раздражения. А едва начав выпрямляться, он увидел, как в дверь входит женщина в плаще. Он так и замер, глядя на нее.
— Это галлюцинация! — была его первая мысль.
Вот она, совсем такая, какой он ее себе представлял, в летящем черном плаще и черной шляпе, как на этикетке портвейна «Сандеман». Все было на месте — и бледный овал лица, и нос с горбинкой, и алые губы, но самое главное, были ее сиявшие добротой бархатистые карие глаза. На одно лишь мгновение, увидев эту ласку, он ощутил комок в горле, точь-в-точь как сегодня утром, и как в тот раз, его настроение моментально сменилось яростью, холодной, сосредоточенной яростью, какой никогда не ожидал от себя по отношению к женщине. Должно быть, она узнала его высвеченное лучом фонаря лицо по какой-нибудь газетной фотографии и теперь выследила его с намерением шантажировать! А может, она ищет любовных приключений? Никогда прежде он не думал о подобных вещах в связи с собой, и с ужасом почувствовал, как неистребимое мужское начало в нем испытывает легкую дрожь триумфа, и его настроение стало еще хуже, если это вообще было возможно.
— Добрый день, — отрывисто сказал он своим хрипловатым натянутым голосом. — Не имею удовольствия знать ни вашего имени, ни того, кто вас ко мне направил.
— Моя фамилия Морган, мисс Ле Фэй Морган. О вас мне рассказал мой дантист, но он меня к вам не направлял. Я пришла к вам сама, так как подумала, что вы сможете объяснить мне некоторые вещи, которые я хочу узнать.
— Весьма необычный способ обращаться к консультанту, — сказал доктор Малькольм, враждебно уставившись на нее и испытывая глубоко внутри ужасную тупую боль, словно она напомнила ему давно умершего дорогого человека.
— У меня весьма необычный случай, — ответила посетительница, нимало не обескураженная его нескрываемым недовольством. — Можно, я расскажу вам об этом? И тогда, вероятно, вы сами поймете, сможете вы мне помочь или нет.
— Э-э, да, разумеется. Извольте присесть, — сказал он, взяв себя в руки.
Присущее его душе грубоватое рыцарство не позволило ему проявить гнев. С переливчатым шорохом плаща она присела на стул для пациентов, а он ни жив ни мертв рухнул на свое место и попытался сосредоточиться на самой консультации.
— На что жалуетесь? — спросил он.
Спокойные, чуть подернутые дымкой карие глаза глянули прямо в его серо-зеленые. Теперь в них не было ни следа доброты. Они походили на глаза дуэлиста в последний момент перед нанесением удара. Этим она ему понравилась, и он чуть расслабился. Для него оказалась невыносимой именно доброта в ее глазах, ибо она заставила его почувствовать собственную слабость.
— У меня, — она помедлила, тщательно подбирая слова, — возникают ощущения — впечатления, которым нет никакого обычного объяснения. Я очень хочу знать, что это такое — просто галлюцинации, или у них есть некая реальная причина?
— Что вы испытываете? Тактильные, зрительные, слуховые ощущения?
— Зрительные — очень часто, но в этом для меня нет ничего нового, ибо у меня вообще очень живое воображение. Но недавно я несколько раз испытывала тактильные ощущения, и наконец, сегодня утром, — слуховое, которое и заставило меня обратиться к вам. Все остальное я оставила бы без внимания, отнеся к фантазиям подсознания, поэтому сегодняшнее выходит за рамки всего, что я способна проигнорировать.
— Мне кажется, что ваш случай относится скорее к компетенции психолога, мадам, чем к моей, — ведь я невропатолог.
— Я хочу знать, есть ли какая-нибудь физическая почва у моих ощущений, — сказала женщина, не сводя с него глаз.
— Нет, пожалуй, ее нет.
— Вы можете с уверенностью это сказать, даже не осмотрев меня?
От прицельного удара он даже поежился.
— Вы хотите, чтобы я осмотрел вас сейчас?
— Я хотела бы услышать ваше продуманное мнение, доктор Малькольм.
— Отлично. Начнем с тактильных ощущений. Что же вы, собственно, чувствуете?
— Несколько раз меня пробуждало от сна чувство давления на плечо или грудь, а два раза я почувствовала, как пара сильных рук схватила меня за предплечья.
— Вам бы надо… обследовать сердце, — выдавил Малькольм, цепляясь за медицину, словно утопающий за соломинку, и не позволяя разуму вывернуться из сосредоточенного внимания к центральной нервной системе пациентки, хотя его сердце, угрожая удушьем, стучало, словно паровой молот.
— Вы считаете, что это необходимо? — спросила сидящая перед ним женщина, не спуская с него пристального взгляда.
Малькольм не мог говорить, он мог только сидеть и смотреть на нее.
— Вы когда-нибудь занимались психологическими исследованиями?
Он покачал головой.
— Вам полезно было бы прочитать эту книгу, — сказала она и, достав из складок плаща внушительных размеров том, подтолкнула книгу к нему через стол.
В первый раз после начала разговора ее взгляд отпустил его глаза, и, склонив голову, он прочел название: «Фантазмы живых» Герни и Подмора.
Он так долго сидел, склонив голову над книгой, что посетительница подумала, что ей придется прервать молчание, несмотря на всю нежелательность этого хода. Внезапно он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я могу сказать лишь одно — простите. Я никогда не думал, что такое возможно.
Он снова склонил голову к книге, опустив ее так низко, что она совсем перестала видеть его лицо и видела лишь густую шевелюру седеющих рыжих волос.
— Этого никогда больше не будет, даю вам честное слово, — сказал он едва слышным голосом.
Затем неожиданно он выпрямился и посмотрел ей в глаза, и смерть стояла в его взгляде, ибо ему почудилось, будто изуродованное тело его дамы-мечты лежит сейчас в руках этой женщины. Но затем, увидев ее сходство с той, которую так любил, он ослабел. Она, казалось, напомнила ему умершую — не мог он ненавидеть женщину, которая была так похожа на его возлюбленную. С минуту он поколебался, пытаясь взять себя в руки, после чего, упершись локтями в стол, закрыл лицо ладонями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
