Сторож делает нам знаки, показывает на часы: пора закрывать ворота. Мы уходим. Качается лампочка на ветру. Поскрипывает жестяной кружок над светом. Длинные тени идут от столбов. У скольких людей хранится дома бумажка: «Пропал без вести». Пропавшего все-таки ждали: а вдруг объявится? Нет, он не мог объявиться — для попавших сюда был только один выход.
Можно представить смолисто-черный дым из трубы. А рядом, совсем рядом, жил городок Дахау, старинный немецкий город. Делали в нем бумагу из тряпок, станки, спортивное снаряжение, варили пиво. Сейчас городку неприятна дурная слава. «В названии ничего нет дурного!» — объяснял на площади патриот городка. И в самом деле, Бухенвальд — тоже всего лишь «Буковый лес». Но сколько поколений людей будут вздрагивать от этих слов! Дурная слава живуча так же, как и хорошая.
* * *
Кто знает московский Казанский вокзал, легко представит себе мюнхенскую пивную «Хофбрайхауз». Те же пространства под крышей, так же людно и тот же гул, с той лишь разницей, что тут он усилен выпитым пивом.
Тут нет гардероба. Раздеваются у столов. Столы, как школьные парты, изрезаны ножами — «здесь сидел Ганс». Запасы прочности у лавок и у столов таковы, что можно на них даже и поплясать. Громко, как на военном параде, играет оркестр. В воздухе смесь табачного дыма с запахом пива. Пиво носят в громадных кружках. Искусство официанта состоит в том, чтобы сразу нести не менее десяти кружек. Закуска — капуста и хакса (свиная нога). Гурманы приходят со своей закусью, но тут это не вобла, тут — редька. Вот рядом с нами сидит старичок, развернул аккуратный пакет — редька ломтями и сыр. После четырех кружек старичку захотелось сказать какую-то речь. Надев баварскую шляпу с пером, он привстал у стола и, обращаясь к гудевшему залу, спросил:
— Что главное в Мюнхене? И сам ответил:
— Пиво! С чем больше всего баварец не хотел бы расстаться? С пивом!
Сказав эту речь, старик подсел к нам и выдал тайну производства баварского пива: «Представляете, солод плюс хмель, плюс вода и все — получается пиво. Но надо его сварить!»
Это здешний завсегдатай. У таких тут своя постоянная кружка. Подает официанту жетон — и тот приносит.
— Сколько же лет ходите в «Хофбрайхауз»?
— О, начал еще до войны!
— Воевали?
— А как же, в пехоте! Был на Восточном фронте. Есть такой город Орел…
— В сорок первом были в Орле?
— Нет. В сорок третьем!
— Ну и как?
— О, пиво рекой, танков — не надо!
Старик пытался запеть любимую песню, но память его удержала лишь первые три слова.
— Пойду-ка узнаю, как дальше. — И он направился к оркестрантам.
В зале много туристов. Они сидят сравнительно тихо. Уходя, норовят украсть кружку на память. Но в дверях стоит внушительного роста отниматель кружек. Он делает это не зло, улыбаясь.
Полтысячи людей в зале. Пиво течет рекой. Больше всех тут, кажется, пьют оркестранты. Животы у них похожи на барабаны. Музыканты вытирают пот, бегают прогуляться и опять дуют в трубы и дуют пиво. Тут можно заказать мелодию по душе — достаточно бросить две марки в стоящую возле оркестра свинью из фарфора.
То в одном конце зала, то в другом вставшие за столом, раскачиваясь, подпевают оркестру.
— Вы, я вижу, не немцы, — появляется наш старичок. — Так вот, фюрер выступал тут… Нет, сам я не видел. Но, говорят, вон за тем столом он сидел.
Гром посуды, стук кружек, галдеж, выкрики, хохот, стук ладонями по столу, заменяющий аплодисменты. Пропахший капустой и пивом зал-великан кто-то назвал родильным домом нацизма. Легко представить, какие речи тут говорились.
Наш старичок опять пошел к фарфоровой свинке и опустил в ее спину монетку. Оркестр грянул то, что сам старик никак не мог вспомнить. Это была народная баварская песня. Старик встал на скамью, начал подвывать и вдруг прослезился.
— Вы знаете, сколько в Баварии сортов пива?.. Один человек за жизнь все сорта испробовать не может! Понимаете, не может — коротка жизнь…
В Мюнхене много всего интересного: старинная архитектура, музеи, опера, уличные певцы и артисты, шумный и пестрый рынок. Но почему-то все непременно советуют сходить в «Хофбрайхауз», «иначе не заикайтесь, что видели Мюнхен».
В долине Неандерталь
Надпись у въезда в маленький городок ошарашивала: «Неандертальцы приветствуют дисциплинированных водителей!» Мы почтительно сбавили скорость и, глянув на карту, уверились: да, едем долиной реки Неандер. Именно тут в 1856 году откопаны были останки древнего существа, уже ушедшего от обезьяны, но до облика Аполлона не дотянувшего, — неандертальца!
Дорожная надпись предполагала, что здешние потомки общего нашего предка — люди, юмора не лишенные, и мы решили это проверить. Сделать это было непросто. Неандертальцы еще не спали, но музейчик и все заведения, кроме ресторана «Неандертальский двор» и парикмахерской, были закрыты. Мы стали поджидать жертву. К ресторану подъехал черный, как ночь, «мерседес». Из него вышла дама в шуршащем платье до пят и почтенный мужчина, раза в два старше своей подруги. Эти шутку могли не понять. Но вот появился индивидуум попроще и стал поправлять меню, висевшее на двери.
— Скажите, не могли бы мы здесь увидеть кого-нибудь из неандертальцев?
Человек с улыбкой обернулся:
— Он перед вами. Чем могу служить? Мы посмеялись вместе и познакомились.
— Заходите, — сказал Манфред Штайнебах, — сегодня отличная заячья спинка.
Украдкой взглянув на цены в меню, мы честно сказали неандертальцу, что сегодня на ужин предпочитаем скушать не заячью спинку, а сосиски или яичницу. Неандерталец оценил откровенность и задержался с нами минут на десять, объяснив, что местечко живет туризмом, что все тут действительно дорого, рассказал, где именно были отрыты знаменитые кости и что мы могли бы увидеть в музее.
Перед музеем стояла скульптура из алебастра, окрашенная серебристой краской. Невысокого роста дебил держал в правой руке дубинку, а в левой — камень. Взгляд его был устремлен в будущее.
— Неужели при столь высокой стоимости заячьей спинки нельзя создать что-нибудь более приближенное к оригиналу?
— Вы правы. Это никуда не годится. Скульптуру поставили, когда сюда только-только начали ездить туристы. Изуродовали человека! Несомненно, он был не таким неприятным.
Манфред Штайнебах заверил нас, что уже через год не только скульптура будет другая, но и весь музей — тоже. «Сорок миллионов будет затрачено. Вы понимаете — сорок!»
В новом музее неандертальца предполагают одеть в современный костюм — показать: он был совсем недалек от современных неандертальцев.
