В новом музее неандертальца предполагают одеть в современный костюм — показать: он был совсем недалек от современных неандертальцев.
Мы прошлись по поселку. Было тепло и тихо. В кустах журчала речка Неандер. Лаяла где-то незлобно собака, и плакал, возражая что-то матери, неандерталец лет трех-четырех.
У крайней калитки белела записка: «Продается картофель». По запаху дыма чувствовалось: неандертальцы умеют делать хорошую колбасу. Все окна светились голубым светом — потомки древнего человека смотрели футбол.
В поисках впечатлений заглянули мы в почему-то открытую парикмахерскую. Цирюльник кинулся к нам, как бросается долго ждавший паук на муху, залетевшую в паутину. Плата за стрижку равнялась плате за спину зайчика в ресторане. Но мы покорились судьбе и, расставшись со скудным излишком волос, обогатились тремя историями, одна из которых к истории древнего человека отношения не имеет, но объясняет, почему одеколон называют одеколоном и почему немецкая знаменитая фирма душистых снадобий имеет цифровое название «47/11».
Так вот, «одеколон» по-французски означает «вода из Кёльна». А названием фирма обязана Наполеону. Это он, заняв Кёльн, приказал для порядка пронумеровать все дома. Постройка, где делали духовитую воду, получила номер 47/11.
— Чего только не было у людей со времен, когда жили неандертальцы! — сказал парикмахер.
Он с увлечением рассказал нам все, что написано о нашем предке в энциклопедии. А о здешних местах сказал так: «Да у нас, если только как следует покопать, этих неандертальцев не сосчитаешь!»
Улыбка города
«,Пойду-ка я в город Бремен и стану там уличным музыкантом, — подумал осел, когда хозяин выгнал его из дома».
При слове Бремен что каждый из нас вспоминает? Старинную сказку! Хорошо знаем географию или плохо, с детства мы помним, что есть где-то Бремен… Бремен лежал у нас на пути. Делать в городе было нечего. Но в путевой книжечке мы прочли: «…есть памятник сказочным музыкантам». И решили заехать.
В середине города хода машинам нет. Только пешком. И это делало древний немаленький Бремен уютным и привлекательным. На самом почетном месте, на людной площади, город дерзнул поставить монумент свинопасу — пастух с рожком, а рядом — собака и Десяток свиней с поросятами. Взрослые улыбались. Ребятишки визжали от удовольствия, залезая на бронзовых хрюшек.
В поисках сказочных музыкантов мы завернули за угол и вдруг увидели музыканта живого. У палаток, где продавались шары, открытки и сладости, играл шарманщик. Он был во фраке, в белых перчатках, с галстуком-бабочкой и в котелке. Одежда предупреждала: не принимайте музыканта за нищего — он на работе. Инструмент его, походивший на сундучок, поставленный на попа, внизу снабжен был колесами. И музыкант легко менял место на площади. Сбоку шарманки на стульчике сидела тряпичная обезьянка-«завхоз». Когда в железную кружку залетала монета, обезьянка салютовала.
Множество ребятишек желало увидеть это приветствие. Подходили и взрослые. Шарманщик всем кивал, улыбаясь, и, смотря по тому, какая группа туристов тут появлялась, играл то «Дунайские волны», то «Марсельезу». Был он очень уместен на этой старинной площади. Казалось, он тут и родился в какую-нибудь новогоднюю ночь сразу с усами, с бородкой клином, с озорной улыбкой.
Мы украдкой сняли его, не зная, как относится он к фотографии. Но он подмигнул: «Чего там, валяйте! У каждого свое дело». И мы подошли познакомиться.
— Я известен как «органист Франц». Но когда я снимаю этот наряд и надеваю свитер и джинсы, то становлюсь Бернтом Францем Фишером. Мне тридцать восемь… Вы, я вижу, газетчики, и наперед знаю все ваши вопросы. Инструмент у меня не старинный. Сделали по моему заказу. Исполняет тридцать разных мелодий.
— Среди них нет ли, скажем, «Катюши»?
— О, да вы из Москвы! Занятно…
В короткой дружелюбной беседе мы узнали, что органист Франц со своим инструментом побывал на фестивалях народной музыки во Флоренции, в Вене, в Берлине.
— Если я нужен в Москве, дайте сигнал — сейчас же появлюсь! Говорят, что бродягой-шарманщиком надо родиться. Скорее всего я им родился. Но двадцать лет потерял — служил коммивояжером, продавал знаменитый одеколон. Осточертело всем подносить к носу флакон: понюхайте, что за запах! Случалось, меня прогоняли взашей. А тут я нужен. Я это чувствую.
Мы подарили Францу московский гостинец и попросили: нельзя ли нам снять его возле скульптуры?
— А-а, с коллегами рядом… Конечно! Все газетчики обязательно просят об этом. Я даже могу угадать, как будет названа ваша заметка. «Улыбка города» — так ведь?
Мы засмеялись, потому что эти два слова уже подчеркнули в блокноте.
На ходу, передвигая тележку с шарманкой, Франц показал нам оправленные в целлофан вырезки из газет — парижской, лондонской, мюнхенской, пражской — целый альбом.
— Все про меня. И, обратите внимание, заголовок — как будто все сговорились.
Мы проводили Франца до «сцены» возле палатки с шарами.
— Вообще-то, — сказал он серьезно, — я в Бремене пришлый. Езжу из Кёльна…
Тут жил Мюнхгаузен
И еще одна строчка из детства: «Я выехал в Россию верхом на коне…» — так начинается старая книга, герою которой суждена вечная жизнь наряду с Робинзоном, Дон Кихотом и Гулливером. Помните, герой летал на ядре в неприятельский лагерь и потом еще лошадь его никак не могла напиться, потому что была разрублена пополам и вода из нее вытекала… Да, конечно, речь идет о бароне Мюнхгаузене! Но вот что занятно: барон, оказывается, был реальным лицом. Известно место, где жил Мюнхгаузен, даже дом сохранился. Мы стоим перед этим старинным немецким домом. В сквере напротив журчит вода. Э-э, да ведь это ж та самая лошадь, ставшая тут фонтаном!
Название городка — Боденвердер. Провинция — глуше некуда! На главной улице ребятишки играют в футбол. Местные ухажеры через окошко харчевни любезничают с буфетчицей. Завсегдатаи харчевни играют в карты. Один из них, рыжий и тучный, продолжает, как видно, лучшую из традиций Боденвердера — «заливает». Собеседники улыбаются: ну, меру-то надо же знать!
История города людьми великими небогата, и поэтому царствует тут Мюнхгаузен: дом Мюнхгаузена, кино «Мюнхгаузен», музей Мюнхгаузена, аптека имени Мюнхгаузена.
— Туристов много?
— Тем и живем, — отвечает хозяин харчевни, поджаривая нам сосиски.
В музее — старинные ружья, пистоли, шпаги, гравюры, охотничья сумка, рожок, пожелтевшие книги. Ну и, конечно, портрет знаменитости. На посетителей смотрит красивый осанистый человек лет тридцати. Кираса. На боку шпага.
