Варя спрятала цветок в сумку. Ну, вот. Ничего не получилось. Сказала же Айкуш, чтобы рядом никого не было. Она спустилась с Ашотом к роднику и тоже набрала воды. Придется возвращаться вместе с ним. Знал бы отец, для чего она напросилась в эти места, рассердился бы: «Я тебе покажу, отобью у тебя охоту к гадалкам ходить».
Через два дня смотрела Варя, как колдовала Айкуш над цветком, заговаривала на счастье, удачу, чтобы суженый приснился. Корневища нарезала на деревянной доске, заваривала в родниковой воде – от нечисти, порчи.
Верила Варя в магическую силу цветов. Нравилось ей смотреть на колдовские обряды. Приносила домой воду заговоренную, расставляла по углам, сухие цветы прятала под подушку. Знал бы отец!
Суженый приснился в солдатской гимнастерке. Айкуш сказала: «Быть войне, вижу нечисть разбежалась черной саранчой по солнечным полянам и шелковым лугам. Любит она все зеленое и нападает неожиданно. Тут и розовый чертополох не поможет». Ей не поверили. Что это старая выдумывает? Только разве остановить было саранчу проклятую?
Пыталась Варя угадать имя солдата, но не сумела разглядеть лица, только помнила солдатскую гимнастерку. И все чаще стала думать о соседском сыне – Ашоте. Он ли ей приснился? Втайне ото всех относила ружья охотничьи к Айкуш, чтобы стреляли те без промаха. Как же верила она в колдовскую силу чертополоха! Как же она верила…
Столько лет уже прошло с тех пор, а цветок чертополоха до сих пор у Вари. И сейчас, когда приходит она к Дадиванку, вспоминается тот единственный день перед самой войной, когда парни на сенокосе пели так красиво.
Где же они теперь, эти парни, что ушли и так долго не возвращаются?
Эльфы и бабочки
В связке Вариных ключей появился новый, когда она поняла, что нашла, наконец, себе подходящую работу. Ключ заметно отличался от остальных продолговатым концом и сложной резьбой. Да и сама дверь, к которой Варя подходила каждое утро, была сделана под старину и вполне соответствовала дому, где когда-то жил и работал известный писатель. Теперь здесь был музей. Писатель оставил после себя множество незаконченных рукописей, писем, хранящихся в книжном шкафу – таком же старом, как и пожелтевшие письма. В доме было две комнаты и маленькая кухня. В кабинете – диван, кресла, письменный стол, книжный шкаф. Книги стояли на верхних полках, а рукописи и письма находились в обычных папках в нижней части шкафа. Многие письма были уже опубликованы, и Варя могла не доставать их из папки, а прочесть книгу о жизни писателя, лежащую на столе и написанную им же. Жизнь писателя казалась Варе такой же старинной, как и мебель в его кабинете. Другие люди, другие отношения, другие ценности. Проходя мимо большого овального зеркала, она представляла себя среди них, мысленно примеряя их наряды и прически. Варя подолгу рассматривала лица с фотографий и внимательно прочитывала письма, пытаясь угадать мысли, оставленные между строк навсегда. Она спешила сюда каждое утро, чтобы попасть в мир неизвестный и притягательный, огороженный дверью, ключи от которой могли доверить только ей одной. Во всем этом она видела знак судьбы; и ключ со сложной резьбой казался ей ключом к разгадке, которую она искала в письмах, как опытный графолог ищет характер в сложном почерке. В письмах пожелтевших, никому уже ненужных, распечатанных и прочитанных. Среди писем были неотправленные, неоконченные, неподписанные. Последние особенно волновали Варю, так как давали ей возможность пофантазировать. Кто эти люди, чьи имена остались неизвестными? И почему они остались в тени? Поклонники писателя? Как распознать в письмах конкретного человека, его боль, печаль, радость или разочарование?
Варя по многу раз перечитывала все письма, и одно из них показалось ей загадочнее остальных. Неподписанное женское письмо на тонком прозрачном листочке, в нижнем углу которого была нарисована бабочка. Судя по этому листочку, можно было предположить, что бабочка что-то обозначает в символике, понятной только ей и ему. В своем письме она благодарила его за стихи, присланные ко дню рождения, и называла его добрым эльфом.
«Музыка занимает большую часть дня, но она не мешает мне быть рядом с Вами. Для обычных людей с их привычным мышлением мы разделены судьбой, но не для бога. Вы стали для меня добрым эльфом. Мы редко видимся, но Вы появляетесь тотчас же, стоит только мне о вас подумать. Наши души давно подружились, и я так рада, что этого никто не может увидеть. Я боюсь человеческой зависти; зависти, которая способна разрушить все».
Варе казалось, что она прикоснулась к чужой тайне. Прикоснулась, как прикоснулась бы к чужому тайнику, не зная, есть ли там драгоценности. И она стала сверять почерк письма с другими письмами, разбирать черновики; прочла всю переписку, напечатанную в книге, но не нашла ничего интересного. Будто этой женщины вовсе и не было. Тогда она стала внимательно прочитывать стихи, опубликованные в небольшом сборнике. Что-то подсказывало, что именно в этом томике стихов она найдет разгадку тому, что так ее взволновало. Разгадку она нашла на предпоследней странице. Всего четыре строчки.
«Ты бабочка для эльфа.Для меня всего лишь призрачное счастье бытия,Как среди нот безликих, нота та, что не звучитДля тех, кто не услышит».
Конечно же, эти стихи были написаны ей. Но кто она? Его тайная любовь или женщина надуманной мечты? Почему счастье было призрачным? И что за неуслышанная нота?
Варя обрадовалась, как обрадовался бы частный сыщик в надежде получить приличный гонорар в поисках преступной связи. Но всякую ли тайную связь можно назвать преступной? В его воспоминаниях об этой женщине не было написано ни строчки. Толстая книга о жизни писателя была подобна неподошедшему дрожжевому тесту. В ней не было тайн, лишь только перечень событий и разноликое содружество близких ему людей. Книга лежала на самом видном месте – на письменном столе – и была доступна каждому, кто заходил в музей. Ее можно было перелистать, посмотреть фотографии: семейные, близких друзей, высокопоставленных чиновников, но среди них не было ни одной женщины, похожей на бабочку. И Варя снова и снова всматривалась в женские лица, пытаясь угадать в них лишь одно.
* * *
Весна наступила стремительно, застав Варю врасплох. Она была так занята собственными мыслями, что с удивлением посмотрела на веточку мимозы, оставленную кем-то из посетителей. В музей заходили чаще из любопытства, и только немногие были знакомы с семьей писателя. Варя не запомнила, кто именно принес цветы. Она заметила их только после того, как ушли посетители. Хотела наполнить водой хрустальную вазу, но передумала и достала из книжного шкафа другую – китайскую – предмет антикварной роскоши. Ваза голубого цвета напомнила Варе ее далекое детство, пианино с белыми слониками на счастье, и ее мысли ухватились за прошлое, в котором время остановилось, как в старом календаре.
Всю жизнь Варей владела страсть к старинным вещам, которую не разделяли ни близкие, ни друзья. Маленькой, она заходила в магазин антиквариата, где находилось множество чуть запыленных красивых вещей, и подолгу любовалась ими, как любуются драгоценными камнями в ювелирном магазине.
Учительница музыки, к которой она приходила два раза в неделю, жила рядом с магазином в одноэтажном доме с маленьким двориком, засаженным кустами жасмина и роз. Варя занималась музыкой по настоянию строгого отца, и самые скучные гаммы старательно разучивались дома лишь для того, чтобы после притронуться к старинному роялю учительницы. Рояль одиноко стоял посреди большой светлой комнаты с тюлевыми занавесками на окнах, так как комната не была обставлена мебелью. Несколько картин на стенах, в углу – маленький круглый стол на трех изогнутых ножках и кресло с бахромой. И оттого, что комната была пустой, старинные вальсы звучали легко, наполняя ее красивой мелодией. Учительницу музыки звали Еленой Георгиевной. Женщина средних лет, с чуть поседевшими светло-русыми волосами и светло-карими глазами одевалась всегда нарядно и душилась духами, запах которых напоминал Варе жасмин, цветущий у калитки. Поэтому, уходя домой, Варя не сразу открывала калитку, а только чуть погодя, немного постояв возле пахучих цветов жасмина.
Елена Георгиевна была человеком спокойным. Она не ругала Варю за то, что та часто сутулилась, не расслабляла рук или скрещивала ноги под роялем, а только аккуратным почерком записывала в дневнике все свои замечания. И Варя старалась все исправить. Ей не хотелось расставаться со своей любимой учительницей, старым роялем и магазином антиквариата, куда можно было заглянуть на несколько минут. Когда-то нарядный дом учительницы притягивал Варю все равно, что магнит. Дом был как бы продолжением магазина, где продавались редкие дорогие вещи. Елена Георгиевна не только казалась особенной, но и все, что окружало ее, было так не похоже на будничную суетливую жизнь работающего города. Она жила одиноко, и ее одиночество было очень привлекательным. Всегда ухоженная, опрятно закрытая накрахмаленными белыми воротничками или кружевами; она заметно отличалась от многих других женщин. Глаза Елены Георгиевны, будто золотые солнечные лучики, согревали все, к чему бы они ни прикасались. К картине ли на стене, к бархатной ли шкатулке на круглом столике или к раскрытой нотной книге. Она порой задерживала взгляд на шкатулке дольше обычного, и в эти минуты какие-то тайные мысли наполняли его светящейся нежностью.
