Барбаросса стиснула зубы. Возможно, подумала она. Возможно, кое-что и значит.
— Панди жрала демонов на завтрак, — буркнула она.
Бригелла машинально провела пальцем по шитью на воротнике камзола.
— Пока ее саму не подали на стол с уксусом и горчицей, в окружении печеных яблок и капусты. Она несла какую-то околесицу, которую я не могла понять. Демон… Старик… Джунгли… Это была херова тарабарщина, сплошной извергающийся из нее водопад. Так говорят смертельно уставшие и смертельно испуганные люди. Мне пришлось спросить ее трижды, прежде чем у нее прояснилось в голове и она смогла произнести что-то членораздельное.
Барбаросса едва не вскочила на ноги, опрокинув лампу.
— Что она сказала?
Бригелла прищурилась, глядя на нее. Холодные серые глаза не мигали, сейчас они сами казались вырезанными из черного дерева и покрытыми тускло блестящим лаком, как прикрывающая их театральная маска.
— Тебе хотелось бы узнать это, не так ли?
— Бри! Говори или…
— Цинтанаккар. Она сказала — Цинтанаккар.
Барбаросса ощутила, как саднит что-то в груди, под дублетом и нижней рубахой. Кажется, где-то под мясом, в той толще мяса, где располагается сердце. Скверно саднит, ворочается, стонет…
Это слово, произнесенное Бригеллой с непонятной интонацией, немного нараспев, отчего-то отдалось у нее самой во внутренностях. Как спящая в груди смертоносная опухоль, которая мгновенно проснулась, едва только ее назвали по имени.
— Что такое Цинтанаккар?
— А ты сама не знаешь? — вкрадчиво поинтересовалась Бригелла, глядя на нее в упор.
Паскудный взгляд. Не опасный, но…
Изучающий, подумала Барбаросса. Как у кошки, пристально наблюдающей за барахтающейся в плошке с водой мышью. Ждущей момента, когда та достаточно выдохнется, трепыхаясь, чтобы можно было легко достать ее лапой.
— Что такое Цинтанаккар? — повторила Барбаросса, впившись взглядом в чертову маску, словно ее взгляд, обретя волей Ада силу алебарды, мог пронзить лицо за ней, выдавить эти блядские, с хитринкой, глаза, сорвать кожу, размозжить череп, — Почему я должна знать?
Бригелла вздохнула. Она не выглядела ни испуганной, не напряженной, и это нравилось Барбароссе меньше всего. Человек, не боящийся в ситуации, когда всякая здравомыслящая тварь начала бы трусится от страха, определенно что-то держит про запас. Грязный трюк, оружие, фокус. Бригелла была безоружна, если не считать маленького кинжала, который она прятала в одежде и которым все равно не успела бы воспользоваться. Что-то другое, подумала Барбаросса, здесь должно быть что-то другое…
— Я спросила об этом у Панди, но она так лязгала зубами, что едва не откусила себе язык. «Это демон, — выдавила она, — Цепной пес старикашки фон Лееба. Он отвел мне срок, чтобы я вернула украденное его хозяину. И он убьет меня через два часа, если я этого не сделаю».
Бригелла задумчиво дунула в мундштук так и не раскуренной трубки.
— В Броккенбурге всегда хватало адского отродья всех мастей. Многие из этих тварей не прочь поразвлечься с юной чертовкой или просто любят вкус человеческого мяса. Наши страдания для них как музыка. Некоторых из них можно запугать или подкупить, с некоторыми можно договориться. Ты сама знаешь, как все это устроено. Но я не видела вокруг Панди ничего похожего на адскую сущность. Никаких отпечатков в ауре, никаких возмущений в магическом эфире, никаких потеков меоноплазмы… Я спросила у Панди, где этот демон, что мучает ее, и знаешь, что она мне ответила?
— Что? — Барбароссе показалось, что горло ее высохло, как заброшенный колодец в предгорьях, даже этому короткому слову пришлось продираться через него, жестоко обдирая мягкие слизистые оболочки глотки.
— Она сказала — здесь, — тонкий палец Бригеллы медленно поднялся и коснулся ее шеи, аккуратно ткнув между острыми ключицами. Точно рапира в руке опытного фехтовальщика, мягко обозначившая удар, — «Он здесь. Он у меня внутри, Бри. Копошится в потрохах, словно плотоядная личинка. Сводит меня с ума, кромсает, пожирает кусок за куском. Его не вытащить, я пыталась. Не вырезать ланцетом. И он убьет меня в самом скором времени».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Барбаросса ощутила, что в глубине груди, под сердцем, налился тяжестью комок, крохотный, но чертовски твердый, сродни завязшей в мясе дробинке. Только эта дробинка не сидела спокойно, как полагается ее сородичам из стали, а ерзала, точно пытаясь устроиться поудобнее в своем новом ложе, мягком, податливом и теплом.
Он здесь. Он у меня внутри.
Херня!
Херня и вздор. Нет никакого демона. Надписи в доме старика были лишь никчемными каракулями. Иногда ошибаются даже самые хитрые и прозорливые воровки вроде Панди.
Но…
«Дальше!» — хотела было приказать она, но в этом не было нужды. Бригеллу не требовалось понукать.
— Это был последний раз, когда я видела Пандемию. Прежде чем я успела спросить что-то еще, она вырвалась и бросилась прочь, не выпуская своего проклятого мешка. Скрылась в закоулках Унтерштадта, как она умела это делать. Я искала ее целый день, cбила в кровь ноги, но так и не смогла вновь напасть на след. Бывала во всех местах, которые она привыкла посещать, расспрашивала всех сук, которые водили с ней знакомство, перетряхнула пару дюжин постоялых дворов и трактиров, где она могла бы появиться. Тщетно. Таковы уж легенды Броккенбурга, — Бригелла вздохнула, — Сегодня они горят ярким пламенем, точно облеченные светом самого Ада, а на следующий день не отыскать и пепла. Мне будет ее не хватать, нашей Панди. Нам всем будет не хватать.
— Но Панди…
— Я сама распустила слух, будто Пандемия сбежала из Броккенбурга. Не потому, что хотела опорочить ее память, просто из соображений безопасности. Сама знаешь, у нашей Панди было много воспитанниц вроде тебя или меня. Она любила подбирать брошенных птенцов. Некоторые из них обязательно принялись бы ее искать и, как знать, могли бы выйти на меня и узнать о нашем с ней маленьком дельце. А так… Фьюить! — Бригелла изогнула трубочкой губы, — Ведьмы время от времени бегут из Броккенбурга. Даже те из них, что кажутся самыми неукротимыми.
Херня! Херня! Херня!
Барбаросса ощутила, как дробинка, завязшая в ее груди, едва заметно шевельнулась. Дернулась, передав окружающим ее мягким потрохам толику сидящего в ней жара. Маленький уголек, запеченный в ее плоти. Отколотый осколок кости с острыми гранями. Частица адского пламени, дремлющая в колыбели из мягкой человеческой плоти.
Херня. Даже если бы в гостиной у старика укрывался демон, куда более коварный и хитрый, чем обычный привратник, стерегущий хозяйское добро, он нипочем не смог бы проскочить внутрь нее, точно муха в пасть зевнувшего пса. Она бы почуяла. Она ведьма — может, не лучшая в мире, но с тонким чутьем, она непременно…
Взрыв, вспомнила она. Беззвучный взрыв, который сотряс комнату, едва только она прикоснулась к банке с гомункулом. На несколько секунд лишивший ее ориентации в пространстве, зрения и обоняния. Она потратила несколько секунд, прежде чем сообразила, что угодила в ловушку, и начала сопротивляться. Вокруг нее с негромким гудением просыпались спрятанные сигилы и руны, воздух быстро теплел от разлитых в нем чар…
Это была обманка. С самого начала. Финт, которым лезвие рапиры вспарывает воздух у тебя перед носом, заставляя терять прыть и напор, чтобы мигом позже, уже настоящим выпадом, войти тебе в живот.
Обманка. Трюк. Фокус, и примитивный, из тех, что рассчитаны не на сведущего демонолога, а на самоуверенную суку, нахватавшуюся адских наук и мнящую себя ведьмой. На сестрицу Барби, самонадеянно считающую себя самой прожженной сукой на блядской горе. Самой хитрой и ловкой, способной выпутаться из любой паскудной ситуации.
Во имя всех блядей Ада, мертвых и живых.
Барбаросса даже не ощутила ярости, лишь глухую, распирающую ребра, тоску.
Тот, кто сооружал ловушку, нарочно рассыпал по всему дому письмена, сплетенные в причудливом хаотичном узоре. Пытаясь расшифровать их, отыскать смысл в бессмысленном, жертва теряла концентрацию, ослабляя на миг внутренние барьеры и тогда…
