Кливленд, со своей стороны, решил взяться за дело со всей возможной энергией, чтобы, не теряя времени, вызволить товарищей из того опасного положения, в какое они попали. Он приказал спустить шлюпку, намереваясь лично отправиться на берег вместе с двенадцатью самыми видными и надежными людьми из команды, разодетыми в пух и прах, ибо успех их злосчастной профессии позволял пиратам рядиться почти в столь же богатое платье, как и их офицерам. Каждый, кроме того, был вооружен тесаком и пистолетами, а некоторые имели при себе еще алебарды и кинжалы.
Сам Кливленд был одет в роскошный голубой, шитый золотом кафтан, подбитый малиновым шелком, малиновые же атласные штаны и камзол, белые шелковые чулки и башмаки с красными каблуками, что считалось верхом изысканности среди щеголей того времени. На голове у него была бархатная, богато вышитая шапочка с белым пером, а вокруг шеи в несколько раз обвивалась золотая цепь, на которой висел свисток из того же металла — знак дарованной ему власти. Кроме одной или даже двух пар пистолетов за поясом, через плечо у него на своего рода перевязи или шарфе из малиновой ленты висели, как было принято среди этих дерзких грабителей, еще две дополнительные пары пистолетов тончайшей работы и отделки. Эфес и ножны его шпаги соответствовали по своей роскоши остальному убранству, и весь этот наряд так подходил к естественной красоте Кливленда, что, когда он появился на палубе, экипаж встретил его единодушным криком восторга, ибо на пиратов, как и на всякую толпу, внешность всегда производит решающее впечатление.
Кливленд взял с собой в шлюпку, помимо всех прочих, еще и своего предшественника Гоффа, тоже роскошно одетого; однако, не обладая благородной наружностью Кливленда, бывший капитан выглядел грубым мужланом, вырядившимся в придворное платье, или скорее разбойником, напялившим на себя одежду зарезанной им жертвы, и с первого же взгляда можно было убедиться, что он не имеет на эту одежду никакого права, такая смесь грубости, нечистой совести, жестокости и наглости отражалась в его чертах. Кливленд, должно быть, для того взял Гоффа с собой на берег, чтобы лишить его возможности, воспользовавшись отсутствием капитана, взбунтовать команду. Таким образом, Кливленд и его спутники покинули судно и, распевая в такт гребле, отчего вода веселее пенится под носом шлюпки, скоро достигли набережной Керкуолла.
Командование судном на это время было поручено Бансу: Кливленд знал, что на верность его он мог вполне положиться, и в довольно продолжительной беседе с глазу на глаз дал ему подробные указания, как поступать в том или ином случае.
Только тогда, когда все было наконец улажено и Кливленд много раз повторил Бансу, чтобы тот остерегался как сторонников Гоффа, так и возможного нападения с берега, шлюпка отвалила. Когда она приблизилась к гавани, Кливленд приказал поднять белый флаг; вместе с тем он заметил, что появление их вызвало на берегу немалую суету и даже тревогу. Видно было, как люди забегали туда и сюда, а некоторые, по-видимому, вооружались. На батарее поспешно поставили к орудиям прислугу и подняли английский флаг. Все это были признаки тем более тревожные, что хотя в Керкуолле, насколько было известно Кливленду, и не имелось настоящих артиллеристов, однако там всегда было достаточно моряков, превосходно умевших обращаться с большими пушками и всегда готовых оказать горожанам в случае необходимости подобную услугу.
Прекрасно видя эти спешные приготовления, но не проявляя ни малейшего сомнения или тревоги, Кливленд направил шлюпку прямо к набережной, где стояли люди, одни вооруженные мушкетами, длинноствольными и охотничьими ружьями, другие — короткими пиками и китобойными ножами, словно для того, чтобы помешать его высадке. Видимо, они не успели еще прийти к окончательному соглашению, какие именно меры следовало им принять, ибо, едва пираты достигли набережной, как горожане, стоявшие ближе к шлюпке, подались назад и позволили Кливленду и его спутникам беспрепятственно сойти на берег. Пираты тотчас же выстроились на набережной — все, кроме двух, оставшихся по приказу своего капитана в шлюпке, которую они тотчас же отвели на некоторое расстояние от берега. Маневр этот обеспечивал безопасность шлюпки, единственной на всем корабле, и вместе с тем как бы подчеркивал беспечную удаль Кливленда и его отряда, рассчитанную на то, чтобы несколько напугать противника.
Керкуоллцы, однако, доказали, что в их жилах течет кровь древних норманнов: они мужественно встретили опасность и стояли с оружием на плече прямо против разбойников, загораживая им доступ на улицу, которая вела в город.
Некоторое время те и другие молча глядели друг на друга, затем первым заговорил Кливленд.
— Что это значит, господа горожане? — спросил он. — Уж не превратились ли вы, добрые оркнейцы, в горных шотландцев, что ни свет ни заря взялись нынче за оружие? Или вы собрались на набережной, чтобы почтить меня салютом по случаю того, что я стал капитаном судна?
Горожане переглянулись, и наконец один из них ответил:
— Мы не знаем, кто вы такой, обычно вот тот, другой, — он указал на Гоффа, — у нас в Керкуолле выдавал себя за капитана.
— Этот джентльмен — мой помощник и командует во время моего отсутствия, — сказал Кливленд, — но это к делу не относится. Я желаю говорить с вашим лорд-мэром, или как вы там еще его называете.
— Провост сейчас совещается вместе с членами совета, — ответил тот же керкуоллец.
— Тем лучше, — заявил Кливленд, — а где совещаются их милости?
— В ратуше, — последовал ответ.
— В таком случае, джентльмены, не угодно ли вам посторониться, ибо я и мои спутники идем в ратушу.
Горожане начали шептаться: многие не решались вступать в жестокую и, быть может, ненужную схватку с такими головорезами, а наиболее решительные быстро сообразили, что с пришельцами легче будет справиться в ратуше или даже в узких улочках, по которым им предстояло пройти, чем на набережной, где они выстроились и стоят в полной боевой готовности. Поэтому керкуоллцы беспрепятственно дали пиратам войти в город, и Кливленд, тесно сплотив людей, медленно двинулся вперед, следя за тем, чтобы никто не напирал с флангов на его небольшой отряд, и заставляя четырех человек арьергарда поминутно оборачиваться назад, лицом к толпе — предосторожности, которые делали всякие попытки нападения со стороны горожан чрезвычайно опасными.
Таким образом пираты поднялись по узкой улочке и подошли к ратуше, где, как уже было доложено Кливленду, члены городского совета действительно были все в сборе. Жители города стали тесниться вперед, намереваясь смешаться с пиратами, и, воспользовавшись давкой при входе, где они будут лишены возможности свободно действовать оружием, захватить кого только удастся. Кливленд, однако, и здесь выказал большую предусмотрительность и, прежде чем войти в залу совещания, позаботился о том, чтобы расчистить вход и сделать его безопасным, приказав четырем из своих людей повернуться назад, лицом к улице, а другим четырем — к толпе, напиравшей с боков. Честные бюргеры отшатнулись, увидев зверские, смуглые, сожженные солнцем лица отчаянных моряков и поднятое для удара оружие, и Кливленд вместе со своими спутниками вошел в залу, где, кроме отцов города, почти никого не было.
