— Мой жизненный опыт позволяет сказать мне следующее — пуля не оборвала твою жизнь, а только, как бы это выразиться, — майор пощелкал подбирая слово пальцами, — прекратила что ли твой преступный путь, что-то в этом есть.
Набравшую скорость «шестерку» швырнуло на колдобине и закрутилась она, словно волчок, вокруг своей оси, но похоже ее седоки не заметили этого, они молчали и жадно, как будто последний раз в жизни, смолили задыхаясь Ушатовскую «Магну».
Ночевал Святой в просторной теплой камере внутренней тюрьмы Министерства безопасности Читинской области. До утра ходил он из угла в угол, гоняя в башке масло, но уже не по делюге, а по жизни. В десять притопал Ушатов.
— Одевайся, Олег, покатаемся по городу.
В ограде его посадили в знакомую уже «жигу» и пристегнули за левую руку наручников к дверце, рядом устроился Григорьевич. На переднем сиденье зевал Грознов — ночью тоже, видимо, не спал. За рулем без шапки сидел русоголовый, лет тридцати, крепкий паренек.
— Игорь, давай в Северный, где у них перед «Акацией» стрелка была, — и обращаясь к Святому, добавил, — это с моего отдела сотрудник, Веселов. Не встречал его раньше нигде?
— Вроде нет.
— Молодец, ГБэшник, — похвалил Игоря начальник, — умеешь быть незаметным. — и снова добавил Олегу. — Ходил он когда-то за тобой, как тень, фотографировал, характеристику составлял.
— Ну и как?
— Пишет, что у тебя взгляд холодного…
— Хладнокровного, — поправил его Веселов.
— Хладнокровного убийцы, — снял шапку и положил ее на колени Николаевич, — но, честно говоря, не похож ты на хладнокровного убийцу. Че врал-то, а, Игореха?
Распахнулись ворота, и легковушка выкатилась на улицы города, а спустя двадцать минут, остановилась точно на том месте, где решалось быть или не быть.
— Узнаешь?
КГБэшники знали по ходу немного, а все.
— Как не знать, Сергей Николаевич, что дальше?
— Поехали, Игорь, к дому Князя.
— Не надо, майор.
— Оттуда, Олег, ты, Эдька, Агей и Ловец направились на турбазу, он показал вам место работы и где утром вы получите оружие. Газуй, Игорь, на «Акацию».
— Не надо, Николаевич.
— Скатаемся, Олег, посмотрим, что там делается.
У самого входа в гостиницу «Жигуль» тормознул. «Фотографируют, наверное, — пронеслось в сознании, — потом пацанам моим светанут, вот, мол Иконников на «Акации» с нами был». Опера грамотно пахали, не подозревая, что подталкивают Святого к самоубийству.
— Погнали, мужики, назад в кадушку, хорош, вату катать.
Во дворе Управления он закурил.
— Постоим, мужики, минут пять, пощурюсь на солнышко.
— Бледный ты, как перед смертью. Болеешь? — буквально сверлил его глазами Ушатов.
Арестованный промолчал.
— Ну, пойдем, Олег, разговор есть. — Грознов опустил его в камеру и держал дверь открытой, пока тот снимал куртку. — Свитер не стягивай, прохладно в кабинете.
— Не пойдем мы никуда, Николаевич, — бросил на кровать снятую футболку Святой и вытащил из-за спины нож.
Грознов, Ушатов и не понять откуда взявшийся Краев, бросились к нему.
— Назад — приставил он штырину к сердцу.
— Всем стоять — приказал Грознов, — подожди, Олег, дай мне три минуты.
— Да все, Николаевич, жизнь кончилась, — отгородился он от оперов койкой и, внимательно наблюдая за ними, пальцами левой руки нащупывал пространство меж ребрами грудной клетки.
— Стой, Олег, — схватился за голову Грознов, — увидев, что острые ножа встало точно напротив сердца.
Святой сел в угол, левой рукой держась за лезвие, воткнул чуточку нож меж ребер, чтобы не промахнуться и поднял правую. Осталось стукнуть по рукоятке, он уже не слышал, что говорит Грознов, в глазах поплыло. Душа расставалась с телом и по-звериному выла.
Ушатов орал громче и именно его крик вернул сознание.
— Мы не сомневаемся, что у тебя хватит духа покончить с собой, но как быть с жизнью, Олег? Ты ведь сейчас всех бросишь и жену, и детей, и пацанов, с которыми на «Акации» был, они-то пошли за тобой, потому что верили в тебя.
— Правильно Григорьевич толкует, — присел на кровать Грознов, — успеешь зарезаться. Не думаешь о себе, побеспокойся о других, ведь не для себя живем, Олег.
На металлических ступеньках лестницы, убегающих в подвал к камерам, где орали казалось звери, сидели Краев с Шульгиным.
— Как думаешь, Игореха, без крови обойдемся?
— Вот блин, пацан-то вроде нормальный, мне дело прошлое, он понравился.
По коридору бежал Веселов, таща за собой за руку невысокую девушку.
— Дорогу!
Оба встали, пропустив их в подвал. Спустя минуту запаренный Веселов присел рядом с ними.
— Кто это, врач?
— Жена Олега. Кунников разрешил ей свидание, а тут эта каша, посмотрим, может, вовремя пришла.
Управление вкалывало и никто пока не был в курсе, что происходило в подвале.
— Подумай обо всех, — продолжал Грознов, — это ведь труднее, чем то, что ты собираешься сделать.
— Прикури сигарету и брось.
Вилась струйка дыма, тек по голой груди тоненький ручеек крови, текли вместе с ним секунды, определяя конец, или продолжение, вернее мучение дальнейшей жизни.
Ленка не торопилась что-либо сказать мужу и, наконец, подтолкнутая в спину Ушатовым, разлепила губы.
— Бросай нож, Олежка.
— Не охота, Ленка, в камере смертников подыхать, — отбосил он нож под кровать, — но видимо придется. Вызывайте следователя.
— Григорьевич, своди Олега в туалет, пусть умоется да побреется, а я пока Кунникову в прокуратуру брякну. Лена, приходи завтра, у Олега сегодня трудный день будет, — следом за ней Грознов быстро вышел из камеры.
Ушатов носком ботинка добыл из-под койки нож, присел на корточки, поднял его и улыбнулся, как вчера в самолете.
— Живет, Олег?
— Живем.
На лестнице Грознова караулили Краев, Веселов и Шульгин.
— Ну, что там, Николаевич?
— Все обошлось, мужики, расходитесь по рабочим местам.
Через час Святой глядел в холодный зрак видеокамеры и молчал. Грознов подошел к треноге, на которой был закреплен аппарат и вырубил его.
— Олег, ты ведь принял решение, не мучай себя и нас, давай, рожай — он нажал кнопку «запись», сел на стул и показал Святому кулак.
На сердце стало полегче.
— Сегодня десятое ноября тысяча девятьсот девяносто третьего года. Я, Иконников Олег Борисович, добровольно в отсутствии адвоката даю показания. Понимаю, что выгляжу измученным, но это не от того, что мне рвали ногти, все было как раз наоборот. Просто пришло время все сказать и будет суд, на котором придется все выслушать.
Неслышно работала камера, мотал пленку магнитофон Кунникова, стягивая тяжелый камень с сознания арестованного, кружил за окном снег, застилая серый асфальт белым покрывалом.
