— Твой?
— А где вы его взяли?
— У тебя из-за пояса выудил.
— А что тогда спрашиваешь?
— Так, на всякий случай, — держа нож правой рукой за рукоять, лезвием Мессер постукивал по ладони левой, — есть возможность замять это дело. Изготовление и хранение холодного оружия — статья, понимаешь, надеюсь.
— Понимаю.
— Ну, так как?
Улыбался Слепой редко и сейчас он только слегка ухмыльнулся.
— Гражданин начальник, смажьте этот штырь вазелином…
— И засунуть себе в жопу — серьезно продолжил оперативник. — Слышал я уже это.
Трухнул Мессер, или просто у него не было времени связываться с арестантом, но Слепой отделался десятью сутками карцера.
Спички в кармане завалялись, а вот курехи не было и он присел у «кобуры» выдолбленной в углу.
— Халя-баля, есть кто живой?
— Есть. — отозвались из-за стены.
— Закурить толкни, если имеешь.
Спустя пару минут в «кобуру» влетела сигаретка, за ней еще одна, еще и еще… «Десять», — насчитал Слепой.
— Харе, себе тормози.
— Я не курящий.
— Бляха-муха, голос твой знакомый, ты откуда.
— Из Читы.
— А из Первомайска кого знаешь? — и он расхохотался, узнав кому принадлежит голос, — Эдька ты?
— Я — за толстой стеной забалдел тот — Слепой, это ты?
— Но. Ты давненько здесь?
Непроизвольно Эдик глянул на «китайку», где запеклась чья-то кровь. С верхней камеры ему подкричали, что тут когда-то сидел его брат и с тех пор Эдьке казалось, что эта кровь принадлежит Олегу.
— С шестого.
— А Святой где?
— До шестого был тут. Меня сюда завезли, а его куда-то выдернули и с концами. А тебя когда замели?
— Двадцать шестого сентября, вместе с Корешем.
— За что?
— «Акацию» предъявляют, но мы делов не знаем. Ветерка гребанули, в курсе?
— Нет, — расстроился Эдька, — ишак драный, — ноги затекли и он сел на бетонный некрашеный пол.
— Дай закурить.
— Завязывай, не куришь ведь и не начинай.
— А на хуй мне теперь здоровье?
Слепой не ответил, но прикуренную сигаретку отправил.
— Олега, про Кота что слышал?
— Его в августе под залог нагнали, а с пятого сентября мы Костю потеряли. Или намылился, волк, или убили где-нибудь, но, скорее всего, первое. Жена его квартиру продала, контейнер затарила и свалила в Казахстан. Тебя, Эдька, жарят менты?
— Вчера в хате сказал громко, что неплохо бы побег замутить, сегодня видишь — в «подлодке». В Чите-то как, Олега, движение есть?
— Замерзли все, мыши серые. Ловец сидит, а без него Культурный Калине жопу лижет, в бронежилете, урод, на «стрелки» ездит.
— Не в курсе, что я, Торопыге, из Улан-Удэ отписывал?
— Первый раз слышу, а не видел его вообще давненько, он Калины, как огня боится, притырился где-то.
— Ветерка куда отправили, не знаешь?
— В Якутию, а Ловца в Улан-Удэ перевезли. В читинском централе Князь на положении. Леха, дело прошлое, круто себе в карман грести начал. «Москвич», который у Сыроежкина забрали, продал втихушку от нас за полтора лимона и капусту зажевал. После твоего братана «общак» к нему перешел, Агей говорит — денег дай пацанам на передачи, а Ветерок руками разводит — нет мол ничего. Куда бы мы не сунулись — с напрягами, везде Леха был и капусту снял, дачу расстроил, Майку одел-обул. Жировал короче, сейчас ему туговато, наверное, без любимых курочек и поросят. У тебя-то, Эдька, как настрой?
— Надоело мне плавать в этом болоте, сдают на каждом шагу, из-за пайки хлеба рожи бьют друг другу. Хитрят, мудрят, кого обманывают? Арестанты вроде все. Из-за брата только и держусь, а так бы загрузился, чем только можно и пусть бы меня стрельнули. Рыжий, говорят, на воле?
— С ним, вообще непонятное. Его жена моей жалится, что Вовчик по ночам на середину спальни выходит и у Святого за какие-то грехи прощения просит, но по идеи-то вломить не должен, замаран ведь в крови по уши.
***
Брат жены притырил Кота в небольшом поселке городского типа в часе езды от Семипалатинска. Недели три Костя шугался всех и всего, но постепенно расслабился. Деньги кончались, а жить он привык широко, надо было шевелиться. Обрез Кот привез с собой из Первомайска и в начале ноября попросил родственника смотаться в город. Ничего не подозревая, тот согласился и пятого числа до трех часов дня катал Костю по городу, пока тот не выбрал магазинчик по зубам. «Работать» предстояло одному.
— Тормози, Мишаня, — остановил он «Жигули» за квартал от «объекта», подожди меня в тачке минут двадцать, а тут я до одного места сбегаю.
— Вали, я пока подремлю.
— Двигатель не глуши, а то замерзнешь, а при работающем угоришь. Правильно?
— За двадцать минут не сдохну. Ведь ты вернешься?
— Твои слова, да Богу в уши, — пошутил Кот.
«Магазинчик маленький, — прикинул он, — должно все срастись».
Заведующая в кабинете сидела одна.
— Тихо, сука, — ткнул ее в губы стволами обреза Костя. — Где сумка?
— Какая?
— Инкассаторская.
— Они с собой ее привозят, вы меня не убьете?
— Деньги где?
Трясущимися руками женщина открыла сейф.
— Не трону я тебя, не бойся, — сбрасывал он в сумку деньги, аккуратно сложенные стопками.
Инкассатор, вошедший в кабинет, сразу понял, в чем дело и выдернул из кобуры пистолет. Кот устало опустился на сумку, в которой засыпанный деньгами лежал обрез. Масти не было, все для него кончилось, вернее только начиналось. Через тридцать минут Костю провезли в ментовском «воронке» мимо «Жигуленка», возле которого, обеспокоенный долгим отсутствием родственника, топтался Мишаня. «Может и к лучшему все прет, — размышлял Кот, — грабил один, без стрельбы, больше пятерочки не дадут и первомайские менты теперь-то уж точно меня потеряют».
В семипалатинскую тюрьму Костя заехал, как в дом родной. Здесь его никто не знал, зато он, вышколенный читинским централом, знал, как крутиться в этом чертовом колесе.
***
Правая сторона головы онемела и как обычно на перемену погоды, заныло пулевое ранение. Святой встал на столик и открыл фрамугу окна, стеклянную толстым плексиглазом. На решетку падали крупные хлопья мокрого снега и тут же тая, капали ржавыми слезами в ночь. Большая медведица висела на месте. В соседнем здании уголовной тюрьмы объявили подъем и под окном, позванивая цепью, брехнула овчарка. «Она на цепи и я на цепи», — не затворяя фрамугу, он сел на койку, набросил на плечи телагу и потрогал батарею отопления: «Горячая». В пол литровую капроновую «ГБэшную» кружку опустил кипятильник, сунул вилку в розетку и взяв шариковую ручку, чисто машинально вывел на обложке общей тетради: «Большая медведица». Несколько раз обвел в раздумье буквы пастой и положил ручку на тетрадь.
