университет в Чебоксарах, и нас Лера спрашивает, не хотим ли прийти к ней в гости. У нее будут знакомый француз и ее сын Миша. Мы рады, что, наконец, увидим обычную казанскую квартиру. Днем Лера забирает нас на своей крохотной несколько разваливающейся машине с улицы Чехова. У нее мы знакомимся с молодым человеком по имени Николя, который приехал сюда из Парижа на практику (он учится в школе восточных языков) и подрабатывает преподавателем французского языка. Мы сразу находим общий язык – несмотря на разницу в возрасте, нас объединяют какие-то непонятные флюиды; мы знаем, что эта встреча не будет последней…
Садимся за стол. Николя суетится на кухне, мы едим какие-то бутерброды, пьем вино, а через некоторое время приходят новые гости – его хорошие знакомые, местные татары из организации, борющейся за возрождение подавлявшейся годами татарской культуры. Разговор становится все интереснее. Рассказывают о возникающих трудностях. Они возмущены тем, что их президент не воспользовался временем Ельцина, когда доходы от нефти поступали в бюджет Татарстана и могли быть использованы не только на реконструкцию города, что большая часть этих средств осталась в карманах частных лиц, что практически вообще не позаботились о самом важном – о татарском образовании. Если бы в эти годы наряду с русскими школами создавались татарские, то сегодня уровень самосознания татарской общины был бы намного выше. Это время было по большей части потрачено впустую, не была проведена смена алфавита, что облегчило бы взаимодействие с миром. Их также беспокоит то, что татарская молодежь не может прочесть ни надписи на надгробиях своих предков, ни произведения давней культуры.
У Леры полным-полно занятий в вузах, поэтому мы договариваемся, что Николя поедет с нами гулять по Казани. Это было незабываемое впечатление. Где бы мы ни останавливались, везде нашего гида встречают с улыбкой, он говорит по-татарски, показывает нам мечети, у которых сидят старые татары, и обмениваются с ним приветствиями. Мы находимся в татарском районе, расположенном внизу и явно бедном. Николя любит здесь бывать. Еще он ведет нас на обед в татарскую столовую – там его тоже знают. Мы заказываем местные блюда и с удовольствием их едим. А потом еще идем на рынок. Мы пробираемся через грязищу, останавливаемся у киосков и торговок, продающих с рук свой товар. Мы покупаем какие-то варежки из козьей шерсти, а закутанная в платок татарка отказывается верить, что Николя не наш сын («Нечего возражать, сын, видно, что сын, как две капли воды похож на мать»). Николя провожает нас до гостиницы, смотрит на ее скромный интерьер и говорит: «Моим родителям здесь тоже было бы хорошо!». Потом Лера рассказала нам, что он по возвращении отметил, что мы напоминаем ему его родителей – фотографа и журналистку, что, по-видимому, является самым большим комплиментом в его устах. Мы это так и восприняли.
Мы также знакомимся с доцентом Ветеринарной академии, в которой до революции учились и работали многие поляки, Русланом Бушковым, ведущим университетским фотографом, интересующимся вопросами прав животных и их защиты, автором многих интересных публикаций (в том числе о традиционном искусстве заваривания чая у татар) и знатоком достопримечательностей Казани. Он фотографирует нас для университетского издания, где мы отвечаем на вопросы о том, что мы делаем, каковы наши планы и так далее. Он просит прислать ему нашу парламентскую резолюцию о правах животных, что сразу после возвращения мы и сделаем. Он показывает нам Казань. Нас интересует, помимо прочего, знаменитая пересылочная тюрьма, описанная во многих воспоминаниях. Она находится на том же месте, что и раньше, все те же стены, но с колючей проволокой – изобретение чуть ли не прошлого века. Мы фотографируемся на ее фоне. Щелк, щелк, и фотографии готовы. Сегодня мы никому не интересны. Раньше как из под земли появился бы милиционер и вытащил бы пленку из фотоаппарата, и если бы все для нас пошло хорошо, то сделал бы предупреждение в устной форме… Потом мы еще договорились о вечерней прогулке по центральным улицам. Многолюдно, полно молодежи. Бушков провожает нас до гостиницы и предупреждает, чтобы мы не гуляли по вечерам, потому что на этих улицах полно наркоманов – новая, ранее по крайней мере в таком масштабе неизвестная беда Татарстана.
Напротив тюрьмы находится дачный дом с большим садом, к сожалению, полностью разрушенный. Летом там бывал молодой Лев Толстой, который восемь лет прожил со своим братом в Казани, а в 1844 году учился в Казанском университете. Вскоре выяснилось, что в том же университете проходит конференция, посвященная в первую очередь молодому Толстому, то есть «казанской действительности» 1839–1847 годов, кругу его друзей, а также жизни и творчеству писателя глазами местных журналистов. Не ограничиваясь юностью писателя, многие выступавшие говорили о духовных поисках Толстого и его произведениях, созданных вне казанского периода. А среди участников научной встречи, приехавших из Москвы, мы встретились с нашим другом Сашей Чудаковым. В этот день он подарил нам свой новый опус, опубликованный в сокращенном варианте в журнале «Знамя» (номера 10 и 11 за 2000 год). Мы с большим интересом читаем автобиографическую повесть «Ложится мгла на старые ступени», почти единодушно с энтузиазмом воспринятую критиками в России.
Я разделил этот энтузиазм и выразил его в развернутой рецензии на страницах «Славия Ориенталис»[243]. Между тем, это была прекрасная возможность принять участие в этом симпозиуме филологов: историков литературы и лингвистов. Еще раз я описал свои впечатления в упомянутом выше ежеквартальном журнале[244]. Помимо научных задач участники конференции стремились обсудить концепцию нового музея Льва Толстого в Казани (не считая упомянутой дачи, сохранились два из трех домов, в которых жили Толстые. Открытие музея должно было состояться в 2005 году, во время празднования тысячелетия Казани)[245].
«Толстовцы» повезли нас на автобусе в Раифский Богородицкий монастырь под Казанью, отреставрированный и отремонтированный с пиететом, не всегда сочетающимся с добросовестным исполнением. На нас, кто помнит времена, когда в церквях размещались склады со всяким барахлом, спортивные залы и кинотеатры, когда из-за обветшалой кровли они разрушались под дождем и снегом, монастырь, расположенный у озера, с живущими в нем монахами, которых мы встречали на каждом шагу, произвел странное впечатление. В монастырской церкви монах продавал склянки с маслами, которые помогали от всевозможных болезней и недугов. Мы с изумлением наблюдали, как пожилые женщины, недавние атеистки, спрашивали, действительно ли тот от святого Николая точно поможет при ревматизме, а другой от Георгия Победоносца помогает при одышке и так далее. Новые времена, новые заботы…
В конце конференции в большом зале-музее Николая Лобачевского,
