Сильвестр. Тише, тише…
Сталин. Мы сделали сегодня все, что могли, так запоем же… будем пировать и петь Хасан-Бегура…
Все запели «Хасан-Бегура».
Сильвестр. Пришел новый год, он несет нам битвы, и он же несет нам новую жизнь… Ты правду сказал, Порфирий… Он пастырь… и пойдем за ним туда, куда он поведет.
В окне далеко зарево, несколько времени его не замечают и пьют. Потом послышались смутные голоса снаружи…
Наташа. Зарево! Постойте…
Миха. Где-то пожар!..
Рабочий (вбегая). Пожар у Ротшильда!.. (Убегает.)
Невестка. Боже! Пожар!
Канделаки. Где? Где? У Ротшильда?
Послышался конский топот. Во дворе кто-то крикнул: «Пожар!»
Невестка. Растет, растет…
Канделаки. Надо бежать на пожар!
Невестка. Горе! Горе нам!
Миха. Туда надо бежать. Помогать тушить!
Вдали послышался смутно колокол.
Рабочий. Чего его тушить!
Порфирий. Зачем его тушить? Пусть горит кровопийское добро! Туда ему и путь и дорога!
Рабочий. Что плетешь? Без куска хлеба останемся!
Рабочий. Тушить! Бежим помогать…
Рабочий. Да ну его!..
Стук в окно, окно открывают, в окне — голова рабочего.
Рабочий. Пируете, братцы? Вот те с Новым годом, с новым счастьем! Ротшильд, язви его душу, горит! Лесопильный цех! Все слизнет! Народ зовут, тушить! (Исчезает.)
Рабочий. Тушить?
Сталин. Товарищи! Слушайте меня: тушить! Тушить, всеми мерами тушить! Слушай, Сильбисро. Сейчас все равно тушить позовут! Но только потребуйте от хозяина вознаграждение…
Рабочие. Тушить!
Конский топот во дворе.
Рабочий (вбегает). Сосо! Приказчик!
Сталин. Легок на помине. Я же говорил. (Уходит внутрь.)
Приказчик. Братцы! Не видите, что ли?! Лесопильный цех на нашем заводе горит! Беда! Беда! Братцы, бросайте все, бегите на завод, помогите!.. Наш же завод горит.
Порфирий. Чем он наш? Горит, да не наш…
Сильвестр. Мы же не пожарные…
Приказчик. Платить директор будет! Платить будет щедрой рукой! Спасайте завод, рабочие!
Сильвестр. Ну что же, бежим, айда!
Убегает, за ним рабочие.
Приказчик (оставшимся). А вы что же, братья! Аль не жалко завода?
Оставшиеся: «Мы-типографские…»
Приказчик. Независимо! Независимо! Платить будет. Платить! До копеечки. Чистоганом. Всех сзывает директор!
Сталин. Платить? Ой ли! По списку?
Приказчик. Икону сниму — по списку!
Оставшиеся: «Ну, люди!» Уходят.
Приказчик. Вот беда! Ай беда! Мать пресвятая! Куда кинуться-то еще? (Убегает.)
Невестка. Ай, ай! Ай! Что же есть-то будем? А! Горе, горе, горе!
Остается один Канделаки. Выходит Сталин в пальто, в башлыке.
Канделаки. Что же ты показался ему?
Сталин. Не беспокойся. Он сейчас от страху ничего не понимает. Он сам себя не узнает в зеркале.
Канделаки. Ту куда, Сосо?
Сталин. На пожар!
Канделаки. Ой, смотри, Сосо, полиция вся будет на пожаре.
Сталин. Ничего они в суматохе не разберут. Идем!
Выходят.
Конец 3-й картины
Картина четвертая
Кабинет кутаисского военного губернатора. Губернатор сидит за столом, читает «Новое время» и, судя по всему, прочитанным недоволен.
Адъютант (входит). Срочная депеша, ваше превосходительство.
Губернатор. Нуте-с?
Адъютант (читает). «Его превосходительству кутаисскому военному губернатору. Секретно. Доношу о небывало беспокойном поведении рабочих на заводе Ротшильда. Батумский полицеймейстер Ловен».
Губернатор. Пожалуйста! Опять. Ах, да. Ведь это на другом заводе тогда пакость произошла?.. У меня уже путается в голове из-за батумских сюрпризов.
Адъютант. Тогда, ваше превосходительство, на манташевском бастовали.
Губернатор. Безобразие! И притом форменное безобразие. (Читает телеграмму, барабанит пальцами, свистит.) И притом хороша манера телеграфировать! Вот я, например, сижу, перед вами, вообразите — Соломон Мудрый — ничего не разберу! Что это значит «беспокойное поведение»? Беспокойное поведение может принимать различные формы, что подтвердит нам любой врач. Можно, например, вскрикивать и заламывать руки. Но если, предположим, я вас укушу или, скажем, начну бить в кабинете стекла, это другой вид беспокойства. Как вы полагаете?
Адъютант. Я полагаю, ваше превосходительство, что они забастовку хотят устроить.
Губернатор. Безобразие! Так так и надо телеграфировать: они хотят… и это… как его… устроить… А то он своими телеграммами только сеет во мне тревогу. Он нервирует. И что такое случилось с Батумом! Было очаровательное место. Тихое, безопасное, а теперь черт знает что началось! «Небывало беспокойное…» Темно, воля ваша. Темно. Пишет вот вроде этого. (Указывает на газету) «…Время, которое мы переживаем, исполнено глубочайшего смысла» И все. Спрашивается, какого рода смысла оно исполнено. Что это за смысл?.. Прямо на карту не могу смотреть. Как увижу Батум, так и хочется, простите за выражение, плюнуть! Нервы напряжены как струны!
Пауза.
Адъютант. Что прикажете ответить полицеймейстеру, ваше превосходительство?
Губернатор. Прежде всего, чтобы он телеграфировал внятно. Внятно-с.
Адъютант. Подробности?
Губернатор. Ну да… э… нет, нет! Только, Бога ради, без этого слова «подробности». Я знаю, он пришлет мне семь страниц самых омерзительных подробностей. Просто: внятно. Что и как?
Адъютант. Слушаю. (Выходит.)
Губернатор (над газетой). Но какой смысл? Вот в чем весь вопрос и штука.
Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Пожалуйста.
Адъютант. «Вайнштедт уволил на Ротшильде триста семьдесят пять человек. Полицеймейстер Ловен».
Губернатор. Сколько?
Адъютант. Триста семьдесят пять.
Губернатор. И опять — не угодно ли! Уволил! А почему уволил? Зачем? Ведь он целую, так сказать, роту уволил. Позвольте, этот Вайнштейн… это… э… директор?
Адъютант. Так точно. Вайнштедт.
Губернатор. Это безразлично! А важно ― причина и опять-таки смысл увольнения… Смысл! Запросите!
Адъютант. Слушаю. (Выходит. Через некоторое время возвращается.) Телеграмма срочная.
Губернатор. Да, да.
Адъютант (читает). «Следствие падения спроса на керосин жестянках заводе Ротшильда Вайнштейном уволено триста девяносто человек». Подпись: корпуса жандармов ротмистр Бобровский.
Губернатор. По крайней мере ясная телеграмма! Толково. Неприятная, но отчетливая телеграмма. Но позвольте: тут уже появился какой-то Вайнштейн?
Адъютант. Просто опечатка, ваше превосходительство.
Губернатор. Но в какой из телеграмм?
Адъютант. Это трудно сказать.
Губернатор. Ну, конечно, это безразлично… А важно вот что… «падения»… Ротмистр телеграфирует — триста девяносто, там — триста семьдесят пять… а., впрочем, и это неважно! А важно… э… Вторую телеграмму, пожалуйста.
Адъютант (читает). «На Сидеридисе неспокойно. Умоляю обратить внимание Сидеридис».
Губернатор. Так. Прежде всего и раньше всего: кто такой этот… Сидери…
Адъютант. Сидеридис, ваше превосходительство…
Губернатор. Позвольте: завод?
Адъютант. Гм… Да… Так точно.
Губернатор. Керосин, конечно?
Адъютант. Так точно.
Губернатор. И обратите внимание на стиль: Сидеридис… Сидеридисе… О Сидеридисе! И конечно, это противное «неспокойно»! Что это они взяли за пошлую манеру так телеграфировать! Не всякая краткость хороша! Он умоляет меня! Вместо того, чтобы умолять, он бы лучше толком сообщил, что там такое! Дайте сюда… (Пишет на телеграмме.) Объяснения запросите.
