вопреки воле Господина Мордью.
Люди тронулись с места, и песня Дашини превратилась в вопль радости. Она поила трущобы черным пламенем, изгоняя воду, изгоняя дождь, заставляя каждое перо огненной птицы взрываться, словно бомба, вздымая к небу столпы пара и дыма. Люди, палтусы и все существа, которые были способны выползти из Живой Грязи, бежали от огня, с криками и плачем, торопясь убраться вверх, в Торговый конец.
XC
– Пойдем! – крикнула Дашини.
Натан не отвечал. Она подошла к нему:
– Ну, чего ты ждешь?
Грязь, уже по щиколотку глубиной, кипела и пузырилась; все новые палтусы рождались с громкими хлопками и тут же обгорали, наполняя воздух едким дымом. Натан не обращал на происходящее особенного внимания, разве что замечал, что видит, слышит и обоняет окружающее как будто сквозь стекло или из-под воды. Все казалось каким-то затуманенным.
Дашини прикоснулась ладонью к его щеке, и он поднял голову.
– Жертвы неизбежны, Натан. В данном случае жертвой стала твоя плоть.
Она имела в виду, что Натан вновь стал бесплотным. И на этот раз не только его рука – он весь просвечивал. Его глаза были не способны улавливать столько же света, как прежде, ушной механизм был не так чувствителен к звуковым вибрациям; все в мире доходило до него с меньшей эффективностью.
– Ты становишься призраком, – ласково произнесла Дашини таким тоном, что Натан ощутил его, даже несмотря на то, что все остальные чувства ему изменяли. – Но еще не стал. Мы еще можем победить, Натан! Ты еще можешь одолеть его!
Лишь этого он и желал: победить Господина Мордью – не только ради отца или других, но ради самого себя. Натан был уязвимым ребенком, легко пугающимся и поддающимся манипуляциям, однако в нем имелись также горечь и ярость, возмущение и гнев, и эта его сторона была спасительна для первой, особенно теперь, когда у него появилась сила, чтобы ее поддержать. Какой ребенок, даже самый слабый, будучи окружен обидчиками, подвергаясь глумлению, насмешкам и тычкам, не мечтает о силе, чтобы одолеть своих врагов, чтобы они в слезах уползли обратно в свои конуры? Какой ребенок откажется убить своих преследователей, если получит такую возможность? Натан не был святым, чтобы бесконечно подвергаться издевательствам и не желать отплатить той же монетой.
Дашини вытащила «Руководство по пространственно-временным манипуляциям». Натан взял ее за руку; но когда она произнесла заклинание, оно не сработало! Она тряхнула головой и попробовала еще раз, но каждый раз, хотя оно и тянуло ее за собой в глубь Торгового конца, впереди толпы, оно не могло найти Натана в достаточном количестве, чтобы на него воздействовать.
– Ты слишком нематериален для него! – воскликнула Дашини. – Придется идти пешком.
Не говоря ни слова, Натан направился прямиком к ближайшим воротам. Дашини последовала за ним, и когда они проходили мимо костра, она швырнула «Руководство» в огонь, где оно сгорело без особых эффектов, как горит любая бумага.
XCI
Впереди было мало что видно, не считая уличного фонаря, который из-за пелены дыма светил словно сквозь молоко, мало что освещая; зато сзади накатывали волны жара, ласкавшие их затылки, ерошившие тонкие волоски на шее. Они обернулись и увидели зарево далекого пожара – огненную полосу, пылавшую словно закат. Откуда-то с той стороны доносился лязг железных ворот, громкий и настойчивый.
Они взбирались на холм – тот самый, с которого Натан некогда несся, как заяц, сжимая в руке старухин кошелек; и даже если бы дым не застилал его поле зрения, размывая формы и очертания ближайших предметов и ослепляя всех, кто мог направляться к нему, он все равно не стал бы опасаться за свою свободу. Кто теперь имел достаточно силы, чтобы удержать его? Кто мог предать его суду? Даже Господину пришлось бы побороться за это право.
Они шли узкими улочками. Дома загородились ставнями от этого странного, нежданно накатившего тумана. Стук их каблуков по булыжнику предшествовал отдаленному ропоту приближающейся толпы.
На площади, где прежде купеческие жены услаждали себя напитками, а носильщики их паланкинов в ожидании чистили свои ногти, теперь виднелась стена спин; цвета тканей проявлялись из мглы, по мере того как Натан с Дашини подходили ближе. Качество отделки, изящество покроя, парчовые рукава – все говорило о том, к какому классу принадлежали эти спины: здесь собрались торговцы со своими женами.
– Нельзя допустить, чтобы это отребье прошло через ворота!
– Ни за что на свете!
– Кому-нибудь пришло в голову проверить, надежны ли замки? Как знать, можно ли доверять работе, выполненной этими олухами?
– А кто будет проверять? Все рабочие разошлись по своим конурам.
– Что, неужели ни одного не осталось?
– У кого ключи?
– Ээ…
Из устья соседней улицы появилась группа мужчин и женщин, среди которых Натан увидел созданных им безликих палтусов. Люди несли горящие палки; руки палтусов светились собственным синеватым светом, таким же, как у Натановой Искры (быть может, менее ярким, но и этого было достаточно).
Завидев их, торговцы притихли.
С другой улицы вышла другая группа, и еще одна, и наконец площадь оказалась окружена. Теперь вокруг Натана и Дашини сновали другие – плотные тела, движущиеся, гневные; их пихали, отделяли друг от друга. Эта толпа устраняла любые препятствия, двигаясь с периодическими проблесками злого намерения, со странной заикающейся динамикой народного бунта, когда люди в один момент действуют необузданно, а в следующий останавливаются, пораженные собственной дерзостью. Повсюду в толпе виднелись Натановы голубые палтусы, направляющие людей, побуждающие их к действию.
Натан попятился к Дашини, она тоже протолкалась к нему.
– Сюда! – крикнула она.
В боковой улочке толпа гоготала и улюлюкала вокруг человека, ползавшего на коленях среди путаницы лент, катушек с нитками и мотками кружев. На белоснежных тканях темнели отпечатки грязных ботинок, многие пуговицы треснули, но он защищал их так, словно это были его дети, пытаясь сгрести к себе, ограждая своими тонкими, как спички, руками (впрочем, без какого-либо успеха).
– Варвары… Варвары! – вот и все, что он мог выговорить.
Это был тот самый галантерейщик. Толпа протискивалась мимо него внутрь его лавки, где напоказ разделывалась с его товарами, с его манекенами, с его образцами первоклассной материи, швыряя их в грязь и разрывая на полосы, чтобы обмотать ими факелы.
– Прошу вас! – умолял галантерейщик, стоя на коленях.
Кто-то сунул факел в окно его лавки и принялся со смехом наблюдать за его тщетными усилиями потушить пламя, мгновенно занявшееся в его идеально сухой витрине.
Дашини схватила Натана за руку – еще достаточно плотную, чтобы за нее можно было схватиться, – и
