С точки зрения метода сравнительно-исторического исследования очевидно, что номотетические подходы нацелены на выявление общего, повторяющегося, а идиографические – на выявление различий.
Известный русский историк Н. И. Кареев (1850–1931), считавший себя последовательным позитивистом, предлагал весьма оригинальный способ примирения противоречий внутри данной оппозиции, разделяя сравнительно-исторический и сравнительно-социологический методы.
Исходным пунктом рассуждений Н. И. Кареева служит следующее утверждение:
Известная сумма фактов может изучаться вместе или потому, что между ними существует более или менее прямая связь, или потому, что, вне какой бы то ни было реальной связи между ними, наблюдается сходство их между собою, кроме случаев, когда и само сходство объясняется реальной связью[531].
Н. И. Кареев, отмечая заслуги О. Конта в становлении сравнительного метода в социологии, подчеркивает, что этот метод применялся «в интересах номологического, а не идиографического знания», а «вопрос о сравнительной методе в идиографических целях остается неразработанным»[532].
Н. И. Кареев раскрывает значение в истории наследования и заимствования различных культурных и социальных форм и приходит к выводу:
Во всех случаях, когда сходство того и другого у отдельных народов объясняется либо тем, что они нечто сообща унаследовали, либо тем, что нечто одни у других заимствовали, между сходными фактами устанавливается прямая генетическая связь, подобная той, которая существует между кровными родными или лицами, находящимися в свойстве[533].
При всей сложности различения наследования и заимствования и в том и в другом случае важно «наличие общих корней». Но Н. И. Кареев выделяет ситуации и другого типа:
Существует еще масса примеров поразительного сходства, иногда доходящего почти до тожественности, между бытовыми формами у народов, не имеющих общего происхождения и не находившихся в каком-либо соприкосновении между собою[534].
В качестве примера Н. И. Кареев приводит наблюдения этнографов над тем, что у самых разных народов существует обычай кровной мести, которая затем заменяется вирой. Такие совпадения, по его мнению, могут объясняться либо случайностью, либо «действием одинаковых причин». Познавательные ситуации разного типа требуют разных исследовательских подходов:
Следует <…> в сравнительном изучении различать сравнительно-историческое и сравнительно-социологическое: оба пользуются для сравнения историческими (или этнографическими) фактами, но историка интересуют лишь факты, между которыми можно установить генетическую связь, социолога же преимущественно факты, свидетельствующие о наличии в каждом примере одинаковой причины, приводящей к одинаковому следствию[535].
Стоит заметить, что Н. И. Кареев полагал, что на тех же основаниях и при помощи тех же сравнительно-исторического и сравнительно-социологического методов могут «сравниваться между собою и целые исторические процессы в их обобщенных и отвлеченных формулировках»[536].
Проводимое Н. И. Кареевым различение сравнительно-исторического и сравнительно-социологического подходов представляет для нас интерес еще и потому, что выбор сравнительно-исторического или сравнительно-социологического метода зависит не только и не столько от характера взаимосвязи исследуемых феноменов (наследование, заимствование или сходные причины возникновения), сколько от нацеленности историка на номотетический или идиографический метод исторического построения:
Предпринимая <…> сравнение, социолог будет интересоваться установлением общей истины, касающейся всех однородных предметов распространительно и вне тех, которые были взяты в расчет, тогда как историк, кроме того общего, что можно сказать о данном круге сравниваемых процессов, будет иметь в виду и то еще, что характеризует и каждый данный предмет в отдельности[537].
Естественно, что Н. И. Кареев сосредоточивает свое внимание на сравнительно-историческом методе, как, во-первых, отвечающем задачам собственно исторического познания и, во-вторых, менее разработанном. При этом он подчеркивает:
Сравнительное изучение однородных процессов в двух или нескольких странах может служить не только целям исторической генерализации, но и целям лучшего понимания отдельных разновидностей одного и того же общего исторического явления[538].
Н. И. Кареев оспаривает заблуждение (кстати, и по сию пору распространенное, что было отмечено выше), что задачей сравнительного исследования выступает исключительно обнаружение черт сходства сравниваемых объектов, а если объекты обнаруживают существенное количество различий, то применяется имеющийся штамп – «эти явления не сопоставимы» (при этом забывают, что такое утверждение – результат уже проведенного сравнения). Он утверждает:
Представление о сравнительном методе как об исключительном изучении сходств в целях обобщения – представление, существующее, кстати сказать, у многих, – ошибочно, и как раз сравнение пунктов различия помогает схватить все своеобразие отдельных частных случаев и тем лучше понимать местные, индивидуализирующие причины, условия, обстоятельства[539].
Любопытна перекличка размышлений русского философа, социолога и историка рубежа XIX–XX вв. Н. И. Кареева и современного французского историка М. Эмара, отстаивающего самобытность исторического познания перед лицом опасности наступления социологии[540]. Социологический вызов истории во французской традиции социального знания М. Эмар связывает с тезисом Э. Дюркгейма: «История может считаться наукой только в той мере, в какой она объясняет мир, а объяснить его возможно только благодаря сравнению». Следствием этого утверждения, по мнению М. Эмара, становится своеобразный социологический «империализм», выразившийся в формуле «Встав на путь компаративизма, история становится неотличимой от социологии».
Критически оценивая воздействие социологического компаративизма на историческое знание, М. Эмар подмечает одну особенность неравноправных взаимоотношений между историей и социологией:
Сравнение способов производства или политических режимов предполагает проведение различия между категорией общего и способами его проявления, или иными словами – проведение различий между существенным и дополнительным. Таким образом, из общей исторической картины изымается все то, что представляется лишенным какого бы то ни было значения, поскольку отклоняется от модели или нормы. Однако же эти небольшие отклонения, значение которых еще и преднамеренно преуменьшается, вновь обретают свою важность всякий раз, когда возникает возможность списать на них неудачу в итоге…[541]
Итак, мы показали, что номотетические и идиографические подходы различаются в числе многого другого и задачами применения сравнительного метода, нацеленностью его на поиск черт сходства или, наоборот, различий сравниваемых объектов.
Один из возможных вариантов синтеза номотетического и идиографического подходов дает оригинальная эпистемологическая концепция А. С. Лаппо-Данилевского, к которой в конечном счете восходит метод компаративного источниковедения.
Как уже отмечалось, на рубеже XIX–XX вв. наблюдается кризис линейных моделей историописания, начинает осознаваться необходимость глобальных подходов к изучению истории. Одно из основных понятий в концепции А. С. Лаппо-Данилевского – мировое целое; при этом объектом исторического познания выступает человечество как часть мирового целого. Понятие «мировое целое» не конструируется как эпистемологическая категория (например, как понятие общественно-экономической формации в марксизме). А. С. Лаппо-Данилевский констатирует восприятие человеческим сознанием мирового целого:
…только мировое целое, единое и единичное, становится в полной мере действительностью, каждая из частей которой лишь искусственно может быть извлекаема из реального единства для научного ее рассмотрения[542].
Таким образом, понятие мирового целого – это предельное понятие. Историк вычленяет объект своего исследования: человечество как часть мирового целого, наделенную сознанием и в качестве таковой воздействующую на мировое целое.
Кроме понятия «мировое целое», А. С. Лаппо-Данилевский вводит понятие «эволюционное целое», как часть которого рассматривается отдельный факт культуры (исторический факт). Поскольку факты культуры мыслятся как уникальные, не повторяющиеся во времени, «положение таких фактов в данном эволюционном целом <…> может быть только одно»[543]. Выстраивая эволюционное целое, исследователь, оставаясь на позициях идиографии, должен иметь в виду не изменения, повторяющиеся в действительности (поскольку признание устойчивой повторяемости ведет к фиксации закономерности, что свойственно номотетике), а единичный процесс изменения – как таковой, взятый как целое.
