Задумалась Дуня, ни слова не молвила в ответ. Разгорелась у ней душа, и чувствовала она неодолимое желанье как можно скорей увидать этих чудных людей и услышать живое их слово.
– Помнишь ли, Дунюшка, еще в прошлом году, ты меня спрашивала, что такое значит «духовный супруг», – продолжала Марья Ивановна. – Тогда я не сказала тебе, потому что ты не поняла бы моих слов, а теперь, как ты прочитала столько полезных книг и приняла сердцем все в них написанное, понять ты можешь, хоть покамест и не все еще. Слушай. Ежели кто проникнет во всю «сокровенную тайну», ежели кто всю ее познает и будет к ней «приведен», тот вступает в супружество с тем пророком, который его принял, или с тем человеком Божиим, на которого ему укажет пророк. В духовное супружество вступает, не в плотское. Между людьми, познавшими «тайну», есть и мужчины и женщины, они водят духом, они обитаемы Богом. Такие мужчины приводят в тайну женщин, женщины – мужчин. Это и есть «духовное супружество». Оно вечно. Плотское супружество длится до смерти жены или мужа, духовное не прекращается во веки веков. Оно сохраняется в будущей жизни, и нет конца ему… Тут великая премудрость… Нельзя постичь ее умом человеческим, нельзя и рассказать обыкновенным словом.
– Стало быть, у духовного супруга бывает по нескольку жен? – спросила удивленная Дуня.
– Что ж из того? – сказала Марья Ивановна. – Ведь это не плотские муж с женой. Не телесная между ними связь, а духовная. Все равно что союз бестелесных ангелов. Тебе пока еще это непонятно, но, когда познаешь «сокровеную тайну», будет ясно как день. Тут творится Божие дело, а не вражье. Враг в человеке только телом владеет, оттого что им оно сотворено, а Богу принадлежит им созданная душа. Потому плотское супружество – служение врагу, а духовное – служение Богу. Для того-то и надо всю свою жизнь хранить девство, чтобы не поработить себя врагу погубителю, для того-то и надо свое тело всяческими изнурять трудами, мучить его постом, страданьями… Тело – враг твой, оно – темница твоей души, ломай ее, разрушай, освобождай из нее свою душу… Но лишений и трудов еще мало, для спасения надо непременно проникнуть в «сокровенную тайну», тогда только можешь Бога вместить в себя. А вместишь – тогда уж враг тебе не страшен и плоть над тобой владеть уж не может. Праведницей станешь, и не будет в тебе греха, не будет над тобой ни власти, ни закона, потому что «праведнику закон не лежит». Будешь свободная все делать, будешь блаженна и здесь, на земле, будешь блаженна, как ангел небесный, будешь райские радости видеть, будешь сладкое ангельское пение слышать.
В это время за перегородкой возле дивана послышался какой-то шорох. Вздрогнула Марья Ивановна.
– Что это? – спросила она.
– Должно быть, мыши, – спокойно ответила Дуня. – Тут каморка есть, в ней никогда никого не бывает. Тетенька Дарья Сергевна иногда ставит там кое-что из съестного. Тем и развела их. А вы разве боитесь мышей?
– Не мышей я боюсь, а людей, не подслушал бы кто, – сказала Марья Ивановна.
– Кому же подслушать? – с улыбкой молвила Дуня. – Никогда тут никого не бывает. Да и услыхал бы кто – разве поймет?
Марья Ивановна успокоилась.
– Ах, милая моя, дорогая Марья Ивановна, – после короткого молчанья, нежно ласкаясь к ней и целуя руку, заговорила Дуня. – Хоть бы глазком взглянуть на тех чудных людей, хоть бы словечко одно услышать от них.
– Имей терпение, мой друг, – сказала Марья Ивановна. – Ждать недолго, если ты твердо решилась «идти на путь» и принять «сокровенную тайну».
– Всей душой хоть сейчас, – вся дрожа от волненья, ответила Дуня. – Покажите их мне, Марья Ивановна, ради Христа, – покажите… Все сделаю, все, что нужно…
– Как же это сделать? – в раздумье сказала Марья Ивановна. – Разве вот что… Отпустит ли тебя Марко Данилыч погостить ко мне ну хоть на месяц, хоть на три недели?.. Я бы тебе показала.
– Не знаю, – грустно ответила Дуня. – Кажись бы, отчего не пустить? Сам он тоже собирается ехать на месяц… Попросите, Марья Ивановна, вас-то он послушает…
– Попробую… – сказала Марья Ивановна. – А теперь почитай мне, Дунюшка, что-нибудь из «Таинства креста»[423], а я буду тебе пояснять, что ты не вдруг поймешь.
Все утро просидела в каморке Дарья Сергевна, жадно прислушиваясь к словам Марьи Ивановны, но никак не могла взять в толк, о чем та говорила. Поняла только, что речь идет о вере и что Марья Ивановна чем-то смущает Дуню, в иную веру, что ли, хочет ее свести. В какую же? «Конечно, в никонианство, в свою смущенную великороссийскую церковь, – догадывалась Дарья Сергевна. – Ох, Господи, Господи!.. И отца убьет, и себя на веки вечные погубит!.. Ох уж эта проклятая Марья Ивановна!.. А насчет замужества уж так темно, так мудрено говорит, что и понять невозможно… Господи, Господи! Принесло же эту еретицу на нашу беду – совсем расстроит она Дунюшку, сгубит ее, сердечную!.. Да еще в гости зовет к себе. Нет, беспременно обо всем расскажу Марку Данилычу. А как не примет он слов моих?.. Она и его-то ровно околодовала. Что ни скажет, окаянная, то у него и свято… А все же попытаюсь, будь что будет, а уж скажу непременно».
И тотчас же решилась поговорить с Марком Данилычем.
Все еще волновали Смолокурова привезенные Корнеем вести. Пленный брат из ума не выходил, а любовь к дочери и жадность к деньгам не позволяли решиться на выкуп. А тут еще Дарья Сергевна со своими опасеньями.
– Свободно вам, Марко Данилыч? – спросила она, осторожно входя в его комнату. – Мне бы чуточку поговорить с вами.
«Не проболтался ли Корней? – подумал Марко Данилыч, и вся кровь бросилась ему в голову. – За женишка не пришла ли просить?»
С нетерпеньем вскинул он на Дарью Сергевну горевшие как уголь глаза.
– Что случилось? – тревожным голосом спросил он у нее.
– Покамест ничего еще особенного, – ответила Дарья Сергевна. – Насчет Дуни хотела поговорить с вами.
– Что такое? – спросил Марко Данилыч.
– Видите ли… Как бы это сказать?.. – робко начала Дарья Сергевна. – Мне сдается, что-то не больно хорошее.
– Что такое? – сверкнув очами, беспокойно и громко вскрикнул Марко Данилыч. – Что такое случилось?
– Пока ничего еще, а стала я замечать, что, как только приехала к нам эта Марья Ивановна, Дунюшка совсем другая стала, – понизив голос, отвечала Дарья Сергевна.
– Повеселела? Ну и слава Богу! – молвил Марко Данилыч.
– Богу перестала молиться… Вот что! – прошептала Дарья Сергевна.
– Как Богу перестала молиться? – спросил, нахмурясь, Марко Данилыч.
– Ни вечером на сон грядущий, ни поутру, как встанет, больше трех поклонов не кладет и то кой-как да таково неблагочестно. Не раз я говорила ей, не годится, мол, делать так, а она ровно и не слышит, ровно я стене говорю. Вам бы самим, Марко Данилыч, с ней поговорить. Вы отец, родитель, ваше дело поучить детище. Бог взыщет с вас, ежели так оставите.
– Поговорю, надо поговорить. В самом деле, так не годится… Как можно Бога забывать!.. – ходя взад и вперед, говорил Марко Данилыч. – Сегодня же поговорю… напрасно прежде не сказали… Молода еще… И надо поначалить, надо.
– Опять же вот что я замечаю, Марко Данилыч, – продолжала, ободренная успехом разговора, Дарья Сергевна. – Как только приехала эта Марья Ивановна, Дунюшка пост на себя наложила, мясного в рот не берет.
– Ну, в этом беды еще немного, – сказал Марко Данилыч. – Ее дело. Пущай постится, коли хочет.
– А в пятницу зашла я к ней – сидит с Марьей Ивановной и пьет чай со сливками… По какому же это уставу? А все с Марьи Ивановны примеры берет. Во всем по ее следам идет.
– Хорошего тут не много, да и больно-то худого не вижу, – сказал Марко Данилыч. – Мы вот и до старости дожили, и то иной раз согрешишь – оскоромишься, особливо в дороге либо в компании. А поговорить и про это поговорю. Надо правила исполнять, надо.
– Главно-то вот в чем, Марко Данилыч, – продолжала Дарья Сергевна. – Прислушивалась я давеча к ихним разговорам – да никак не могу обнять их разумом. Что-то уж оченно мудрено, а хорошего, кажись, немного. Хотите – верьте, хотите – не верьте, а Марья Ивановна Дунюшку смущает.
– Чем же это? – быстро спросил Марко Данилыч.
– Насчет веры, Марко Данилыч, все насчет веры, – с глубоким вздохом, покачивая головой, отвечала Дарья Сергевна. – Про какие-то сокровенные тайны ей толкует, про каких-то безгрешных людей… что в них сам Бог пребывает.
– Что же тут худого? – возразил Марко Данилыч. – Должно быть, про святых угодников говорила. Вредного не замечаю.
– А тайны-то сокровенные? – полушепотом спросила Дарья Сергевна.
– Какие сокровенные тайны? – спросил Марко Данилыч.
– Сама не знаю и домыслиться не могу, что за сокровенные тайны, – в недоумении разводя руками, отвечала Дарья Сергевна. – А сдается, что тут что-то недоброе. Сбивает она нашу голубушку с пути истинного. В свою, должно быть, великороссийскую церковь хочет ее совратить. Вот чего боюсь, вот чего опасаюсь, Марко Данилыч… Как подумаю, так сердце даже кровью обольется, так и закипит… Ох, Господи, Господи!.. До каких бед мы дожили.
