– Какие тут беды? Где они? – сказал Марко Данилыч. – Помстилось вам, что Марья Ивановна в великороссийскую хочет Дуню свести… Поп, что ли, она консисторский? Нужно ей очень! Толком не поняли, – сами же говорите, – да не знай каких страхов и навыдумывали.
– Истосковалась я, Марко Данилыч, совсем истосковалась, глядя на Дунюшку, – продолжала, горько всхлипывая, Дарья Сергевна. – Вот ведь что еще у них затеяно: ехать Марья-то Ивановна собирается и хочет вас просить, отпустили бы вы погостить к ней Дунюшку.
– Отчего же не пустить? – сказал Марко Данилыч. – Я с первого же раза, как она приехала, обещался. Слово назад не ворочу.
– Ох, Марко Данилыч, Марко Данилыч! Быть, сударь, беде! Помяните мое слово! – плача навзрыд, говорила Дарья Сергевна.
– Полно хныкать-то, ничего не видя, – с досадой сказал Марко Данилыч. – Подите-ка лучше закусить припасите чего-нибудь – белужинки звено да провесной белорыбицы, икорки зернистой поставьте да селедочек копченых, водочки анисовой да желудочной, мадерцы бутылочку. Обедать еще не скоро, а пожевать что-то охота пришла.
И Дарья Сергевна тихими шагами пошла вон из комнаты.
На другой дунь вечером не совсем еще здоровая Марья Ивановна сидела за круглым чайным столом, укутавшись в большой теплый платок. Дуня с ней рядом, а напротив Марко Данилыч и Дарья Сергевна.
– Эх, какую вдруг погодушку надуло, – молвил Марко Данилыч, прислушиваясь, как частый крупный дождик стучал в стекла, а от порывистого ветра тряслись оконницы, свистело и визжало по железным крышам и заунывно гудело в трубе.
– Боюсь, надолго бы не испортилась погода, – сказала Марья Ивановна. – Загостилась я у вас, Марко Данилыч, пора бы вам такую наянливую гостью и со двора долой.
– Что ж это вы, сударыня Марья Ивановна, так уж оченно заторопились? Погостите, – отозвался Марко Данилыч. – Переждите хоть ненастье-то. Теперича не осеннее дело, дожди да холода долго не простоят.
– Пора мне, очень пора, Марко Данилыч, – ответила Марья Ивановна. – Вот уж ведь две недели, как я у вас гощу. Братья, наверно, теперь домой воротились, ждут меня не дождутся.
– Успеете повидаться с ними, барышня, а нас бы еще сколько-нибудь деньков порадовали. Дунюшка у меня совсем без вас стоскуется, – говорил Марко Данилыч.
С полными слез глазами прижалась Дунюшка к Марье Ивановне и шепотом просила ее:
– Хоть немножко погостите… Без вас с тоски помру.
– Нельзя, Дунюшка, никак нельзя, моя милая. В другое время наговоримся, – с ласковой улыбкой отвечала на горячие просьбы Дуни Марья Ивановна. – Через месяц буду в Фатьянке. Тогда, надеюсь, Марко Данилыч посетит меня на новоселье и тебя привезет. Ягоды поспеют к тому времени, за ягодами будем ходить, за грибами. Ты любишь грибы брать?
– Никогда не хаживала, – отвечала Дуня. – Не с кем.
– Ну, Бог даст, со мной ходить будешь. Это очень весело. Вы позволите? – спросила Марья Ивановна, обращаясь к Марку Данилычу.
– С вами-то не позволить! – молвил Марко Данилыч. – А здесь точно что ей скучновато; подруг таких, с какими бы можно ей знакомство водить, нет ни одной у нас в городу. Купцов хороших ни единого, дворян хороших тоже нет, одно только крапивное семя – чиновники. А с ихними дочерями, с мещанками да с крестьянками не позволю водиться Дунюшке. Народ балованный. Мало ли чего можно от них набраться.
– Могу вас уверить, Марко Данилыч, что ваша Дуня не такова, чтобы могла от кого-нибудь набраться дурного. Мало я встречала таких строгих к себе девушек, – сказала Марья Ивановна. – Бояться вам за нее нечего.
– Не о том речь веду, сударыня, – возразил Марко Данилыч. – Тут главная причина в том, что будет ей оченно зазорно, ежели с простыми девками она станет водиться. Не знаете вы, что за народ у нас в городу живет. Как раз наплетут того, что и во сне не виделось никому.
– Да, должно быть, ей скучно, бедненькой, – заметила Марья Ивановна. – А знаете ли, что мне пришло в голову, – прибавила она немножко повременя. – Как-то вы мне говорили, что вам куда-то по делам нужно ехать. На месяц, помнится?
– Безотменно нужно, – отвечал Марко Данилыч. – В Астрахань, а оттоль в Оренбург, может статься!
– С месяц проездите? – спросила Марья Ивановна.
– Да, с месяц проезжу, – ответил Марко Данилыч. – Да навряд ли еще месяцем-то и управлюсь. Перед самым Макарьем придется домой воротиться.
– Отпустите-ка ко мне на это время Дунюшку-то, – сказала Марья Ивановна. – Ей бы было повеселее: у меня есть племянница ее лет, разве маленько будет постарше. Они бы подружились. Племянница моя девушка хорошая, добрая, и ей тоже приятно было бы видеть у себя такую милую гостью, и Дуне было бы весело. Сад у братьев огромный, десятинах на четырех, есть где погулять. И купанье в саду, и теплицы. Отпустите, Марко Данилыч, привезу ее к вашему возврату в сохранности.
– Право, не знаю, что вам на это сказать, барышня, – молвил нерешительно Марко Данилыч. – Как же ехать-то ей к незнакомым людям?
– К каким незнакомым? Ведь она ко мне поедет! Обещали же ее ко мне отпускать? – сказала Марья Ивановна.
– К вам, барышня, в Фатьянку, значит. А как же я пущу ее к господам Луповицким? Ни я их не знаю, ни они меня, ни Дунюшки не знают, – говорил Марко Данилыч.
– Она не к Луповицким поедет, а ко мне, – возразила Марья Ивановна. – Ведь у меня и в Луповицах есть часть имения после матушки. Там и флигелек у меня свой, и хозяйство кой-какое. Нет, отпустите ее в самом деле. Полноте упрямиться, недобрый этакой!
– Тятенька, пожалуйста! – тихо промолвила Дуня, склонивши русую головку на отцовское плечо. – Скучно мне ведь будет здесь – без тебя не буду знать, куда и деваться. Пожалуйста, отпусти!
А Дарья Сергевна так и сверкает глазами. Была бы ее воля, наотрез отказала бы.
– Отпустите, Марко Данилыч, – продолжала Марья Ивановна. – Каково в самом деле целый месяц ей одной быть. Конечно, при ней Дарья Сергевна останется, да ведь у нее и без того сколько забот по хозяйству. Дунюшке одной придется скучать.
– Одна не останется, об этом не извольте беспокоиться, – обидчиво промолвила Дарья Сергевна, злобно взглянувши на Марью Ивановну.
– Как же решите вы, Марко Данилыч? – спросила Марья Ивановна, не обращая внимания на слова Дарьи Сергевны.
– Право, не знаю, что вам и сказать, – молвил в раздумье Марко Данилыч. – Дело-то, видите, новое, непривычное. Еще никогда она у меня в чужих людях не бывала.
– Так вы не доверяете мне, Марко Данилыч? Ай, ай, ай, как стыдно! Между друзьями так не делается, – с укоризной покачивая головой, говорила Марья Ивановна. – Согласились, да и слово назад. Не ожидала я этого.
– Тятенька, да отпусти же, ради Господа, сделай такую для меня милость, – нежно обвивая руками отца, молила Дуня.
– Как тут устоишь, как не согласишься? – сказал наконец Марко Данилыч, гладя Дуню по головке. – Ну так и быть – поезжай.
Вспрыгнула от радости Дуня, схватила отцовскую руку и покрыла ее горячими поцелуями.
– Ну, полно, Дунюшка, полно, голубушка, будет, – говорил Марко Данилыч. – А вы, милостивая наша барышня, поберегите уж ее у меня. Я на вас полагаюсь. Сделайте милость.
– Не беспокойтесь, Марко Данилыч, – сказала в ответ Марья Ивановна. – Дурного она у меня ничего не увидит, шагу прочь от нее не ступлю, с глаз не спущу.
– Дико будет ей, непривычно, – глубоко вздохнувши, промолвил Марко Данилыч. – Господский дом – совсем иное дело, чем наше житье. Из головы у меня этого не выйдет. Съедутся, например, к вашим братцам гости, а она на таких людях не бывала. Тяжело будет и совестно станет мешаться, в ответах путаться. Какое уж тут веселье?
– Не знаете вы, Марко Данилыч, как мои братья живут, – возразила Марья Ивановна. – Какие у них гости, какие собранья? Просто-напросто монастырь. Старший брат, Николай Александрыч, почти совсем уж старик, чуть бродит. Андрей Александрыч, опричь хозяйства, знать ничего не хочет, жена у него домоседка, и целый год, может быть, раза два либо три к самым близким соседям выедет. А у них в доме чужих почти никогда не бывает, особливо летом, во время полевых работ. Живут тихо, уединенно. Говорю вам, монастырь, как есть монастырь.
На другой день начались Дунины сборы. Не осушая глаз, больше всех хлопотала угрюмая Дарья Сергевна, а ночью по целым часам стояла перед иконами и клала поклоны за поклонами, горячо молясь, сохранил бы Господь рабу свою, девицу Евдокию, ото всяких козней и наветов вражиих.
Часть третья
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В степной глуши, на верховьях тихого Дона, вдали от больших дорог, городов и людных селений, стоит село Луповицы. Село большое, но строенье плохое в нем, как зачастую бывает в степных малолесных местах – избы маленькие, крыты соломой, печи топятся по-черному, тоже соломой, везде грязь, нечистота, далеко не то, что в зажиточном привольном Поволжье. Зато на гумнах такие скирды хлеба, каких в лесах за Волгой и не видывали.
