не выяснится, что он там делал, его надо держать под стражей. Попытается улизнуть — свяжите. А сейчас пусть один из вас отведёт меня к Никону.
Они нашли Никона, окружённого группой оживлённо разговаривающих стражников. Андре слегка удивило, каким уважением и авторитетом пользуется этот внешне ничем не примечательный человек. Стражники явно видели в нём командира, всегда знающего, что делать, способного принимать решения при любых обстоятельствах.
Андре прервал разговор и, отведя Никона в сторону, сообщил ему о своих подозрениях. Но не успел он закончить рассказ, как сержант сердито оборвал Сен-Клера на полуслове.
— Исаак не мёртв, — заявил Никон. — Он бежал со всей своей сворой, ускакал галопом к горам. Прорвался сквозь моих стражников, одного из самых лучших убил. Мои парни присматривали за тем, что творилось вокруг лагеря, но никак не ждали нападения с тыла... Тем более нападения тех людей, которых они охраняли. Не знаю, что здесь произошло, но если мне попадётся этот кипрский сукин сын, он захлебнётся собственной желчью.
Андре ткнул большим пальцем через плечо.
— У меня там пленник, французский рыцарь. Я поймал его, когда он удирал из шатра, спасаясь от стражников. Сейчас его караулят двое ваших людей: с него нужно не спускать глаз и доставить прямо к королю. Я знаю, кто он такой, но толку от этого будет не много, если он удерёт. Он исчезнет, затеряется в горах так же легко и быстро, как и Комнин, и вряд ли нам удастся изловить его снова. Между тем, что бы здесь ни случилось, этот человек наверняка знает, в чём дело, и Ричард захочет как следует его расспросить. Кстати, шатёр хорошо осмотрели? Ты уверен, что Исаак исчез?
— Ага, уверен, — проворчал Никон с гримасой отвращения. — Правда, я ещё не успел тщательно всё обыскать, ведь сукины сыны сбежали за несколько минут до того, как вы здесь появились. Но сразу же после бегства Комнина я послал людей в его шатёр. Трупов там нет, следов крови тоже, вот и всё, что я пока знаю. Они сбежали, и, судя по тому, как поспешно уносили ноги, возвращаться не собираются. Но вы сказали, что один из них — француз?
— Рыцарь короля Филиппа. Он был оставлен при нашем войске в качестве связного между Филиппом и Ричардом.
— Тогда надо отволочь его задницу к королю, и чем быстрее, тем лучше. Под пыткой он живо сознаётся в том, что здесь делал!
Никон повернулся к одному из своих подчинённых и отдал приказ собрать всех людей. Лишь четверо стражников были оставлены для охраны великолепного шатра — король должен был обрадоваться тому, что этот шатёр к нему вернётся.
* * *
Ричард был в ярости. Сперва король в замешательстве слушал подробный рассказ Андре о том, как тот перехватил французского рыцаря, а когда узнал, что Дорвилль пытался убить Сен-Клера, высоко поднял брови.
Потом Ричард приказал взять француза под стражу и доставить к нему.
Наблюдая за происходящим из дальнего угла приёмной, Андре чувствовал, что, несмотря на случившееся, ему очень не хочется верить в виновность этого человека. Но когда известный своей вспыльчивостью монарх приступил к допросу, стало ясно, что француз своей дерзкой заносчивостью опасно испытывает далеко не безграничное терпение Ричарда.
И в конце концов это терпение лопнуло.
— Божьи яйца, мессир, вы что, принимаете меня за дурака?! — взревел король после очередного издевательского ответа на прямой вопрос. — Вы вздумали надо мной потешаться? Ладно, клянусь благостным Иисусом, сейчас вы поймёте, что я не из тех, кто позволяет всяким гарцующим щёголям смеяться над собой!
Ричард щёлкнул пальцами, призывая капитана стражи.
— Отведите этого малого в подземелье и получите от него ответы на все вопросы, которые я ему задал. Посмотрим, не развяжет ли раскалённое железо его язык быстрее, чем учтивые расспросы!
Дорвилль продержался недолго. Одного прикосновения раскалённой кочерги к плечам хватило, чтобы от всей его заносчивости не осталось и следа, а угроза изувечить его лицо с помощью всё той же кочерги окончательно развязала бедолаге язык. Надо отдать ему должное (как заметил позднее в разговоре с Андре сам Ричард) — Дорвилль считал, что успешно выполнил своё дело, ход событий уже не повернуть, а потому не видел смысла отпираться и страдать. Придя к такому разумному заключению, француз собрал, насколько позволяли обстоятельства, остатки достоинства и поведал обо всём, что совершил. Он не только ничего не утаивал, но, похоже, даже гордился содеянным.
Дорвилль признался, что под покровом темноты пробрался в лагерь Комнина и сообщил тому, что Ричард его обманывает, на самом же деле собирается вернуться нынче ночью, когда император и его сподвижники будут спать, и схватить всех, а самого Исаака заковать в цепи. Таким образом он сыграл на хорошо известном страхе побывавшего в плену Комнина перед оковами, ибо прекрасно знал: одно только слово «цепи» буквально лишает императора рассудка, заставляя забыть обо всём в отчаянном стремлении спастись.
Дорвилль уверял, будто действовал исключительно по собственному почину с единственным намерением помочь своему государю, королю Филиппу Августу, осуществить его планы относительно Святой земли и Конрада Монферратского. Вовлекая Ричарда в затяжную войну на Кипре и задерживая там английский флот, Дорвилль надеялся выгадать время для претворения в жизнь замыслов Филиппа. Он утверждал, что действовал без сообщников, и особо подчёркивал, что король Филипп ничего не знал.
Ричард выслушал это, подперев рукой подбородок и поставив локоть на подлокотник кресла. Когда Дорвилль закончил, король некоторое время сидел неподвижно, размышляя о признаниях французского рыцаря. Наконец Ричард выпрямился и воззрился на пленника из-под насупленных бровей.
— Итак, — прорычал он, угрожающе понизив голос, — вы отплатили за моё гостеприимство лицемерием и двойной игрой в пользу вашего господина... Вы навязали мне войну, к которой я вовсе не стремился. Ладно, быть по сему. На время войны вас закуют в цепи, которыми вы пугали Комнина. Думаю, понадобятся двойные цепи, в награду за вашу любезность и в знак моей благодарности.
Он вздёрнул подбородок и, прищурившись, воззрился на Дорвилля, ожидая,
