— А живые? — спросил агач по дороге. — Ты говоришь, это важно… Названия живых — их имена? Они тоже могут быть хорошими и плохими, и они влияют на того, кому принадлежат?
— Ты хочешь узнать, хорошее ли слово «Эльхант»? — усмехнулся гном. — Да, пожалуй, неплохое. Чуть банальное… то есть обычное, ожидаемое, но определенное обаяние присутствует в нем. Гай — это что-то нейтральное, а вот «Септанта» кажется мне необычным словом. Возможно, как и ты?.. Вообще же — да, ты прав, имена должны отвечать сущностям тех, кому их дали. Плохой герой получает соответствующее имя… необязательно плохое, но в чем-то неприятное, или резкое, короче говоря — с какой-то червоточинкой.
— Джард… — протянул Септанта. — Это имя кажется мне… как ты сказал, гном? Нейтральным. Нейтральным, да. Оно мало говорит о плохости или хорошести, или вообще о нраве того, кто носит его.
Домик Дика — Путешественника стоял на отшибе, и в нем никого не оказалось, кроме ребенка, чья макушка едва достигала колен Септанты. Юный гном покачивался посреди небольшой комнаты, спиной к гостям, обеими руками вцепившись в темные патлы на темени и глядя на что-то, лежащее на табурете перед ним. Он громко сопел.
Агачу пришлось нагнуться, чтобы не задеть потолок.
— Где Дик? — спросил седовласый гном.
Карлик отнял руки от головы и медленно повернулся. Теперь стало видно, что на табурете перед ним лежит открытая деревянная коробочка, полная каких-то палочек с темными головками.
— Дик… — протянул гном, не прекращая сопеть, попятился, отвел руку назад, нащупал одну из палочек и поднял. — Оно…
Септанта и Джард молча смотрели на него.
— Оно… — Детеныш нагнулся и резко провел рукой по своему деревянному ботинку. Что-то пшикнуло, треснуло — когда он выпрямился, на конце палочки горел зеленовато-синий огонек.
— Во, слышали? Оно делает такой звук… Каждый раз при зажигании вот так… спичш-ш… — прошипел гном. — Я думаю, оно называется… Что ты сказал?
— Юный Латти, где Дик? — повторил старейшина.
— Отважный Путешественник, он… — детеныш вдруг засопел опять, бросил палочку и наступил на нее. — Ушел? Да, ушел. К своим…
— Ага, я знаю, где он. Идем, Эльхант Гай. Когда агач протискивался в слишком маленькую для него дверь, сзади донеслось задумчивое глубокомысленное бормотанье:
— Спич-ш-ш… вот так, вот такой звук…
Теперь проснулось все селение гномов. Слышались голоса, звон и стук; со стороны загонов доносилось необычное звонкое блеянье, сопровождаемое треском.
— Кристаллоеды, — пояснил Джард. — Мы на них ездим, а из шкур шьем одежду.
Хрустя щебенкой, они прошли между двумя рядами черных деревьев, обогнули высокую скалу и дальше увидели кладбище. Здесь уже была земля — сквозь обширный пролом в пещеру проникла большая осыпь. Ближе к расселине она поднималась почти отвесной стеной, а дальше становилась черным блином шириной в дюжину дюжин шагов и высотой в два эльфийских роста.
По деревянной лесенке они забрались на плотный земляной пласт. Среди могильных камней Эльхант увидел надгробие и сидящего на нем гнома. В центре надгробия было квадратное возвышение, на боковой стороне вырезаны буквы и горельеф — две фигуры, держащиеся за руки.
Гном сидел, вытянув левую ногу. Необычайно толстая, она была запакована в кожаную трубу с пришитым к ней носком, достигающую середины бедра и закрепленную ремнями.
Дик — Путешественник оказался не просто стар — создавалось впечатление, что он древнее самой пещеры. Бледная кожа на сморщенной голове просвечивалась сквозь седые редкие волосы. Морщины глубокими трещинами изрезали лицо. Руки мелко тряслись.
— Младший… — произнес тихий голос, когда они встали у надгробия. Дрожащая голова повернулась, блеклые глаза обратились к агачу и старейшине.
— Он так меня называет, — негромко произнес Джард. — На самом деле я внук Гарбуша Рассудительного. Но Дик теперь мало что помнит, считает меня своим…
— Гарбуш… — прошептал старик… — Ты бы зашел, навестил. Скучаю я. Ипи повидать хочу… — сморщенная серая ладонь опустилась на вырезанные в камне фигурки и погладила их. — Она молчит, и все молчат, все другие, незнакомые, никого нет… Только Кепер иногда заходит, но тоже молчит, стоит и смотрит…
— Путешественник! — сказал Джард. — Дик! Эй, отважный Дикси!
Голова затряслась сильнее.
— Младший Джард пришел…
— Сколько ему лет? — спросил Эльхант, и старейшина пожал плечами:
— Около дюжины дюжин. Мы не живем столько, он единственный. Он путешествовал всю жизнь, излазил подземелья, побывал там, кто не бывал никто. Он первым нашел кристаллуголь, и потом Гарб Рассудительный заложил там шахту. Но, боюсь…
— Дик! — сказал Септанта, шагнув вперед. — Слышишь? Ты видел Око? Большое золотое кольцо?
Когда он замолчал, над кладбищем воцарилась тишина, лишь издалека, со стороны селения, доносился приглушенный шум.
— Так тихо было, — прошептал старик. — В тех пещерах… совсем глубоко. Потом огонь и… — блеклые глаза взглянули на Септанту. — Под шахтой. Я нарисовал, но к нему не подошел, лабиринт там, потом каменный… И кости — много, много. Стрекоза в хрустале. Большая. Ничего не боюсь, всю жизнь лазал, где никто никогда… Но там страх взял, глухо совсем.
А Гарбуш не испугался бы, он не понимал, как это — бояться… Обруч за огненной колонной. — Старик замолчал и прикрыл глаза, откинувшись назад, привалился спиной к возвышению. Лежащая на колене рука поднялась, тыльной стороной коснулась горельефа.
— Я пришлю Латти, чтоб забрал его, — сказал Джард. — Мой сын погиб уже давно, а Латти — праправнук Гарба Рассудительного и Молчуньи. Они умерли в один день двадцать пять лет тому. Идем, Эльхант Гай. Я думаю, тебе придется спуститься через нашу заброшенную шахту. Туда я тебя провожу. Дальше пойдешь один.
* * *
— Мне они не нравятся, — сказал Эльхант.
Повозку и двух вооруженных гномов оставили у входа в заброшенную шахту, третий вместе с мудрым старейшиной и агачем спустился вниз. В правой руке он нес фонарь, в левой — небольшой огнестрел с длинным стволом, изогнутой рукоятью, фитилем и кривым курком. Старейшина сам разъяснил Эльханту, как называются части оружия, по многу раз повторяя слова: почему-то Джарду казалось, что агач обязательно должен запомнить их.
Вся одежда, которую смогли предложить гномы, оказалась мала Септанте. В конце концов, чтобы не поцарапаться о камни, он в несколько слоев обмотал живот и грудь широкой полосой крепкой серебристой ткани из шерсти кристаллоедов, после чего старая женщина-гном, встав на табурет, зашила ее конец слева на спине. В длинном меховом плаще Лучшей Песни лазать по шахте было несподручно, пришлось обрезать его снизу — при этом плащ испустил несколько последних, тихих и жалких нот. Ни одни ножны гномов также не подошли, и Эльхант вновь сделал подобие перевязи на левом плече. На правом вместе с ножом слепца висели сумка с едой и фляга. Кристаллуголь — вроде мягкого хрусталя, пояснял Джард, ну, не то чтобы мягкого, но податливого, а не ломкого, и еще он горит, но не так, как дерево, а скорее внутри себя, тлеет, испуская сильный жар. Порошок из толченого кристаллугля, смешанного с другими составляющими, засыпается в ствол огнестрела и, сгорая от искры, выталкивает наружу дробь или пулю. «Пуля» — тяжелый железный стерженек, заточенный с одного конца. Когда он попадает в тело, рана получается хуже, чем от стрелы, пущенной с такого же расстояния.
Они спускались долго, пробирались под низкими сводами, протискивались, становились на четвереньки, — впрочем, последнее приходилось делать одному Септанте, спутники же его лишь нагибались, — и сползали на задах по крутым каменным скосам. И вот, ниже пещеры, где лежали брошенные рабочими негодные кирки, и туннеля с мерцающими в стенах редкими осколками кристаллов, ниже весело журчащего крошечного ручья-водопада и завала из сломанных тележек, после того как старейшина объявил, что дальше они не пойдут, Эльхант сказал:
