От воды тянулась осклизлая сине-белая полоса влаги. Возле стены ее покрывали ворсинки. Эльхант прищурился. Так вот откуда… Мох выползал из воды! У берега часть ее будто сгущалась и комками отделялась от основной массы. Комки эти прорастали ворсинками света, а после, взбираясь на своды и стены, медленно путешествовали по ним, увеличиваясь, съеживаясь, меняя форму и слипаясь друг с другом; ворсинки продолжали расти, пока не становились седыми прядями… Эльхант пополз по коридору, вытянув перед собой руку и отводя ею колышущиеся лучи. Пальцы проходили сквозь них, почти ничего не ощущая — лишь совсем слабое тепло, — пряди же мягко покачивались, расступаясь перед агачем, как мохнатая паутина на слабом сквозняке.
Он вылез наружу, выпрямился и схватился за кэлгор. Постоял, разглядывая находящееся впереди, опустил меч и пошел, переступая через кости, черепа и тела. Их было немного — двое зомби с обгоревшими ногами и торсами, небольшая груда костей и почерневших черепов. И камни, просыпавшиеся из пролома, что зиял в стене. Перед ним валялись две кирки, а дальше, в наклонном туннеле, усыпанном щебенкой, еще одна. Тут же лежал оплавленный круглый щит. Снизу шло тепло и тусклый красно-желтый свет. Осторожно ступая между камнями, чтобы они не покатились и не увлекли его за собой, Эльхант стал спускаться. Перешагнул через третьего зомби. Судя по позе и вытянутым лапам, тот пытался забраться наверх, к пролому, но не смог: нижняя часть тела превратилась в уголь.
Вскоре перед агачем открылась каменная чаша пещеры. Дно заполняло желтое и бледно-красное вещество, густое и теплое, над которым возвышались темные камни. Разглядывая их, Септанта присел на краю. Некоторые — небольшие, обычной формы, но вот другие… Они смахивали на оплывшие от жара торсы эльфоподобных существ с неровными каменными головами и могучими плечами. Из одного торчал на треть вошедший в камень, выгнутый книзу кусок железа. Он напоминал меч — будто кто-то вонзил клинок, тот раскалился, согнулся под собственным весом, а после застыл. Септанта выпрямился, пошевелил ногой лежащий рядом щит, отбросил наконечник сгоревшего дотла копья и пошел в обход, к узкой расселине, которую заметил на другой стороне пещеры.
От желто-красного вещества шло тепло, но не жар. Агач пробрался по наклонной стене вдоль края озерца, перескочил на камень, с него на другой — и прыгнул в расселину. Она тянулась сначала горизонтально, потом наискось вниз, затем вновь стала горизонтальной и сузилась так, что пришлось лечь. Опустившись щекой на камни, Эльхант долго глядел вдоль лаза — на другом конце мерцал сине-белый свет, — наконец пополз.
Вряд ли какой-то другой эльф смог бы пробраться здесь, разве что ребенок. Вскоре пришлось выдохнуть, протянув руки вперед, передвигаться, отталкиваясь от камней носками сапог, хватаясь пальцами за едва ощутимые неровности и подтягивая тело. Если бы ткань, обматывающая торс Эльханта, не была скользкой благодаря своим серебристым ворсинкам, он бы застрял и навсегда остался в лазе, сдавленный двумя исполинскими массивами камня, в полной тишине. Но агач выбрался — и очутился в лабиринте светящихся сталагмитов. Впрочем, Эльхант Гай Септанта не знал такого слова. Он увидел полупрозрачные наросты вроде тех, что служили могильными памятниками на древнем подземном кладбище, хотя эти были куда выше и с более узкими основаниями. «Кристаллы» — вспомнил он слово, сказанное мудрым старейшиной Джардом. Кристаллические конусы, почти достигающие свода своими тонкими верхушками, высились со всех сторон. Обнажив меч, Септанта пошел между ними, глядя по сторонам и прислушиваясь… Нет, в лабиринте он был один. Сделав несколько шагов, агач остановился с занесенной ногой. Кристаллы пели. Музыка, напоминающая ту, что захлестывала поляну в центре Корневища во время Map Ани, лилась от них — но это была песня иной стихии, Песнь Тверди, и составляли ее не скрип веток, шелест листвы и плеск воды, но постукивание и тихий-тихий хруст. Эльхант шагнул к ближайшему конусу, заглянул в хрустальную глубину. Там стояла фигура, окруженная потеками голубого и белого, будто застывшим смерчем из снега и воды. Существо ростом с агача, худое, с тонкими, изогнутыми назад длинными ножками, напоминающими конечности кузнечика, с вытянутой головой и руками, прижатыми к плоской груди. Огромные выпуклые глаза, две щели вместо носа, гладкий лоб и треугольный зеленый рот. Глаза смотрели в никуда, в глубины хрустального пространства; за покатой, словно накрытой узким панцирем спиной виднелись два крыла — белых и расплывчатых, будто облачка пуха. По краям они теряли плотность, становились отдельными хлопьями, перемешиваясь с тем веществом, из которого состояла прозрачная темница.
Септанта направился дальше, по дороге заглядывая во все конусы: часть была пуста, но большинство служило пристанищем для белокрылых созданий.
Он не знал, кто это, он никогда не слышал ни о ком подобном, но, сам не зная почему, вспомнил вдруг о существе, про которое говорил Лучшая Песня, том, что рассказало старцу историю Капитана.
За лабиринтом потянулись пряди света: здесь свод был усеян мхом так густо, что они заполняли все вокруг. Проходя мимо и сквозь них, Эльхант не ощущал ничего — но пряди мягко колыхались за ним. Пещера сузилась, и впереди засиял световой столб. Агач остановился, крепче сжав рукоять кэлгора. Мшистые блины сползлись, налезли один на другой: со свода свешивался мохнатый кокон, состоящий из белых ворсинок. Он чуть покачивался; утолщение на конце, находившемся у головы Септанты, подрагивало. Это напоминало торс живого существа: перевернутый и прилипший к своду своей поясницей, окруженный сплошным слоем мшистых световых пятен. Наверное, если остаться здесь долго и наблюдать, не отрываясь, то можно увидеть, как пятна эти постепенно вливаются в кокон, а тот увеличивается, набухает, отращивает ноги, пока не оторвется от камня, превратившись в какое-то странное подземное создание…
Эльхант не стал смотреть — он пошел дальше.
И попал в очередную пещеру, идеально круглую, с правильным сферическим сводом, из центра которого к полу тянулась колонна раскаленного, пузырящегося камня. Широкая на концах и немного сужающаяся у середины, она сокращалась и раздувалась в медленном тяжелом ритме. Внутри переливались огневые круги и овалы — колонна состояла из наполненных жаром пухлых желтых глаз с красными зрачками. Между ними по паутине тончайших извивающихся нитей бежали искры, будто лавовая кровь по оранжевым венам. От колонны шел жар; она пульсировала, и вместе с нею двигался свод — каменный, монолитный, он тем не менее то чуть опускался, то поднимался: пещера дышала. Септанта осторожно обошел ее, а глаза поворачивались, моргая светом, съеживаясь и набухая, следили за агачем.
Потом были еще пещеры, полные прядей седого света, туннели и лазы, неизменно ведущие под уклон. Эльхант шел, то выпрямившись во весь рост, то на четвереньках, а иногда полз; часто останавливался, расстелив квадрат кожи, сверялся по рисунку гнома — и наконец попал в узкую, очень длинную расселину, похожую на след от великанского меча с тонким клинком, который по рукоять вонзили в камень, а после выдернули. Агач стал двигаться плечом вперед — расстояние между отвесными стенками было всего в локоть — от одной световой пряди к другой. Расселина вывела в небольшую пещеру, за ней была еще одна, изгибающаяся, медленно, будто вялая сонная змея, внутри тела которой шел Эльхант: свод и стены бесшумно сдвигались то вправо, то влево, пол под ногами шевелился. Здесь тишина сожрала все звуки. Это было основание: подноготная, мрачная и глухая, дающая жизнь всему, что вверху, темная механика тверди, работающее в мерном ритме сердце стихии, первооснова всего — костяк мира. Пещера закончилась нагромождением камней, а дальше открылось озеро чистейшей ледяной воды, на берегу которого стоял шатун.
Эльхант сел, привалившись к стене, повернув голову и выглядывая из-за камня. Лавовый демон не заметил гостя, не услышал шагов. Он топтался на пологом берегу, жалобно похрустывая, булькая и кашляя, иногда принимался со скрежетом чесаться, а иногда ступал в воду — от нее валили шипящие белые клубы. Наверное, озеро питали ключи ледяной воды, а иначе оно уже давно нагрелось бы. исчезло, изошло паром. Демон был ниже Септанты, но гораздо шире; весь он состоял из потеков раскаленно-красного и жгуче-оранжевого, из оплавленных голышей и спекшейся щебенки. Лапы — слипшиеся боками крупные камни, голова — округлая глыба. На поверхности ее алели трещины, по ним лениво текли струйки лавы.
