«А может эти воротины выламываются изнутри и приходится ремонтировать их… Что же там за опыты проводятся и какие твари выходят из под ножей адских хирургов, если они могут пройти через все здание, игнорируя и подавляя жуткую охрану… Правда я внутри не был и ее не видел, но должна же она быть…», — он стоял позади замершего «Анубиса» и двух развернувшихся красноглазых сатиров с мачете наперевес, ищущих малейший повод отрубить конечности узникам, а неподалеку патрулировали Варгхи и резвились адские «собачки», поглядывая на грешников злобными, налитыми кровью глазами.
Чего ждал Джумоук, Дмитрий не знал, как и любой из замерших пленников, где масаи продолжал возбужденно дышать, а Такеши и не было слышно. Однако спустя секунд пятнадцать на правой стороне от двери раздался громкий щелчок, повлекший натруженное гудение двигателя, отпирающего тяжелые двери. Наверняка каждый из застывших, запуганных и уставших до полусмерти людей снова и снова прокручивал мысли, что не такой он представлял себе смерть.
Ни один из попавших в Геенну Огненную перепуганных грешников не ожидал рабства в окружении разумных животных, идентичных тем, кого когда-то свободные узники считали необходимым пнуть при встрече, и мясо которых употребляли каждый день. Человечеству навязали мнение об уникальности каждого его, не всегда разумного представителя, будто бы являющегося венцом творения Господа, повелителем животного мира и единственным разумным созданием во Вселенной, но жестокая правда оказалась не всем по зубам. Великая земная раса всего лишь перспективный, но неудавшийся эксперимент, годный для рабского труда и переработки в пищу после полного копирования воспоминаний любого новоприбывшего мертвеца.
Заселившие Землю люди и не представляют, что их братья меньшие на самом деле такой же эксперимент, как и они, только проведенный еще до слияния ангельского ДНК с чертовым, дабы заполучить человека в его нынешнем виде. Сегодняшняя Земля является отражением Ада и Рая, кем-то задуманных в виде издевательского места для перевоспитания зазнавшихся «венцов творения Господа», но никто никогда не расскажет людям правды, пока они сами не захотят узнать ее, однако… Человечество считает, что лучше быть тупым и счастливым, чем умным и грустным, ведь во многих знаниях — много горя…
Высокие с красноватым оттенком, металлические двери открывались без какого-либо скрипа, лишь напряженное гудение старающегося изо всех сил двигателя сопровождало их раздвигающиеся створки, охраняющие тернистый путь за бессмертием, полный затаенных человеческих страхов и реальных мучений. Это подтверждалось пошедшими изнутри запахами человеческих, а может и не только, экскрементов, гноя, застарелой и свежей мочи, кислых рвотных масс, а также множественными человеческими воплями и грохотом, пока еще приглушенными не до конца распахнувшимися дверьми. Проем между створок достиг всего метр, а гудение рассказало, что отвечающий за врата двигатель не первый раз отворяет их, изрядно состарившись за время бессменной работы, и чем больше раскрывались двери в неизвестность, тем сильнее сочились болью вопли мучаемых грешников, усиливающиеся с каждым новым сантиметром расширяющегося прохода.
Страдания, сопровождающие крики, являлись густыми и практически осязаемыми, что мгновенно почувствовали стоящие впереди рабы, задние же еще просто не приняли всю силу человеческих эмоций, могущих принимать материальную форму и омывать тела находящихся рядом палачей, либо случайных наблюдателей. Кровожадные сатиры с Джумоуком буквально ощутили вкус человеческих мучений и словно обмякли, нежась под водопадом людской боли в отличие от непроизвольно пошатнувшихся рабов, желающих спрятаться от страданий себе подобных, действующих подобно густому дыму, заставляя задыхаться и слезиться глаза.
«Вот отчего балдеют садисты и извращенцы… Они чувствуют это… Для них чужая боль — наркотик, вызывающий привыкание и дарящий ни с чем не сравнимые ощущения, ибо затрагивает темные духовные струны в отличие от инакомыслящих… Все зависит от того какую часть в себе развивать, плохую или хорошую, ведь для игры на каждой требуются свои аккорды… И, что самое страшное я понимаю это, словно испытывал нечто подобное, но забыл, поэтому сейчас тяжело дышать и очень жутко…», — Дима всасывал воздух, помня, как его учил японец, и спустя полминуты стало легче, даже человеческие стоны, несущие мольбы о смерти, воспринимались не так пугающе.
Гудение старого двигателя, отвечающего за врата в неизвестность, становилось тише и тише, пока вовсе не пропало и высокие, отливающие красным двери полностью распахнулись, показав прячущийся за ними тускло-освещаемый, широкий коридор по обеим сторонам которого находилось бессчетное количество решетчатых дверей, уходящих вдаль. Именно эти, созданные определенно для людей клетки, источали запахи смерти и безнадежности, струящиеся в виде безумных человеческих воплей.
Сквозь тускло-отблескивающие прутья торчали худые, беспрестанно-двигающиеся руки вместе с изможденными, походящими на черепа лицами, разевающими беззубые, сочащиеся кровью рты, а решетки некоторых камер грохоча, содрогались, словно кто-то изо всех сил о них бился. Издаваемые пребывающим здесь пленниками мученические звуки хоть и были человеческими, но духовная составляющая внутри них отсутствовала, будто из запертых в клетках грешников забрали эту часть, оставив лишь животное начало с приобретенными инстинктами боязни всяк сюда входящего. Куда вел сей коридор, и кто придумал столь ужасный стиль парадного входа в цитадель Низама не хотелось и представлять, уж слишком мышление здешнего дизайнера разнилось с людским, не видящим прекрасного в представлении, подкрепленном отвратными запахами, звуками и материальным ужасом.
Оцепенело всматривающемуся в жуткий коридор Дмитрию, да и многим другим более-менее благоразумным пленникам было понятно, что сажать их сюда никто не будет, а поведут дальше, но остальные узники, в основном обладатели пятого тавро, застонали, начав взывать к своему богу, что быстро пресекли стоящие по бокам колонны рогатые охранники. Мощные кулаки, покрытые короткой жесткой шерстью ломали носы и выбивали зубы, увеличивали мгновенно распухающие уши и подсвечивали темно-синим глаза, заставляя затихнуть истеричных рабов. Треск, хруст, крики боли дополнили атмосферу, созданную парадным коридором обители Низама, гармонично вписавшись в нее, дабы тут же затихнуть, сменившись легким жалобным мычанием, доносящимся из разбитых лиц.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
