Как отмечает Хэгерти, трудности усугублялись еще и тем, что "Маккарти знал об этом деле, но Никсон уговорил его, с учетом интересов безопасности, не давать ему ход раньше". Как и Эйзенхауэр, Хэгерти понимал, что Маккарти, "будучи прижатым к стене, очень даже просто может попытаться выпутаться из этого положения, забрызгав грязью Оппенгеймера"*18. Поэтому Эйзенхауэр решил немного отступить или — точнее — не прижимать больше Маккарти к стенке. Он не давил на сенатора, позволил событиям идти своим чередом и даже не обращал внимания на его грубые оскорбления в адрес Цвикера, надеясь, что Маккарти не будет чувствовать себя настолько плотно прижатым к стенке, что начнет расследование против Оппенгеймера. Когда Эйзенхауэра спросили на пресс-конференции, что он думает по поводу обвинения Маккарти о задержке на полтора года работ по созданию водородной бомбы, Эйзенхауэр ответил: мол, ничего об этом не знает. "Что касается меня, то я никогда не слышал ни о какой задержке, никогда". Даже в мемуарах, написанных после выдвинутых против Оппенгеймера обвинений, что его удалили из КАЭ, потому что он был против разработки водородной бомбы, Эйзенхауэр утверждает: "Конечно, я... не придал значения этому факту".
В своих мемуарах Эйзенхауэр также пишет, что его основная забота в связи со слушаниями дела "Армия — Маккарти" заключалась в том, чтобы они проходили с "минимальной рекламой и с максимальной быстротой"*19. Совершенно очевидно, однако: этого ему не удалось. Но истинная его цель заключалась в том, чтобы держать Маккарти на расстоянии от Оппенгеймера и не допустить дебатов среди американских ученых, является ли морально оправданным создание водородной бомбы по заказу правительства. В достижении этой цели он добился потрясающего успеха.
Слушания начались 22 апреля и тянулись два месяца. Они транслировались по национальному телевидению, собрав огромную аудиторию завороженных зрителей. Маккарти получил максимальную рекламу, даже чрезмерную, и минимальную скорость слушания дела. Сенатор поставил сам себя в невыносимое положение. Единственное, что он мог сделать, — дискредитировать себя перед самой большой аудиторией за всю его карьеру. Эйзенхауэр наблюдал за телеспектаклем с замиранием сердца, как и все остальные. "Аргументы, фигурирующие в деле Маккарти против армии, и то, как это дело подается средствами информации, вызывают почти отвращение, — сказал он Сведу Хазлетту. — Грустно, что я должен испытывать чувство стыда за Сенат Соединенных Штатов"*20. Весна медленно вступала в свои права, а он с удовлетворением продолжал наблюдать, как Маккарти совершал акт своего собственного повешения, и был невероятно доволен: вопрос о водородной бомбе на слушаниях ни разу не был затронут.
Проблемы, связанные с водородной бомбой, находились в самом центре внимания Президента. 1 марта Комиссия по атомной энергии произвела взрыв ядерного устройства мощностью в несколько мегатонн на острове Бикини. Взрыв этот под кодовым названием "Браво" был первым из запланированной серии, получившей название "Кастл"*. Эйзенхауэр дал согласие на проведение серии взрывов после заявления Страусса о том, что русские, вероятно, опередили США в разработке технологии создания водородной бомбы. Устройство, которое КАЭ взорвала в ноябре 1952 года, из-за своих больших габаритов не могло доставляться самолетом, в то время как русские, по-видимому, достигли этой цели при проведении своих испытаний. Американским ученым необходимо было мобилизовать все силы, и в этом — одна из причин, почему Эйзенхауэра не покидало беспокойство: дело Оппенгеймера могло открыться как раз в тот момент, когда Соединенные Штаты были готовы начать серию испытаний "Кастл"*.
[* Кастл — по-английски "твердыня".]
Эйзенхауэр хотел, чтобы проведение этих испытаний держалось в секрете, но это оказалось невозможным. Существовало много проблем, и одна из них — случай с японским рыболовным судном, накрытым радиоактивным облаком. Члены команды получили лучевую болезнь, а правительство и народ Японии выражали гневный протест. 24 марта на пресс-конференции Эйзенхауэр решил: он должен ответить на настойчивые вопросы о воздействии радиации, несмотря на обещание Хэгерти сказать репортерам, что необходимо подождать до возвращения Страусса с испытательного полигона в Тихом океане. Эйзенхауэр сказал представителям прессы: "Совершенно очевидно, что на этот раз должно было произойти что-то такое, с чем мы раньше никогда не сталкивались из-за отсутствия опыта, что должно было стать неожиданным для ученых и удивить их. Строго говоря, Соединенные Штаты должны принять меры предосторожности, которые ранее никогда не принимались"*21.
Признание Президента дало пищу журналистам для предположений — мол, испытание водородной бомбы вышло из-под контроля, а взрыв не был управляем. Вслед за этим 30 марта КАЭ, отказавшись от своих попыток скрыть основные испытания, объявила, что утром этого дня был проведен второй взрыв. В заголовках новостей средств массовой информации появилась еще большая обеспокоенность. Между тем Страусс возвратился в Вашингтон и 31 марта вместе с Эйзенхауэром появился на пресс-конференции. Эйзенхауэр попросил Страусса сначала зачитать подготовленное заявление, "рассеивающее страхи, что испытание бомб вышло из-под контроля", затем ответить на вопросы относительно "Браво" и, наконец, постараться успокоить людей.
Страусс заявил журналистам, что испытания находились под постоянным контролем, что только из-за изменения направления ветра радиоактивное облако вынесло на японское рыболовное судно, что слухи о зараженных тунцах и радиоактивных облаках, двигающихся на Японию, — ложные, а общая опасность от выпадения радиоактивных осадков сильно преувеличена. Радиоактивность быстро исчезнет, а выигрыш для Соединенных Штатов, с военной точки зрения, останется надолго. Народ должен "возрадоваться", говорил он, что испытания оказались столь успешными и, благодаря им, "наш военный потенциал увеличился колоссально".
Это возбудило любопытство репортеров, и один из них спросил, какую максимальную мощность может иметь водородная бомба. Страусс ответил: "Она может быть такой мощности, какой вы захотите, в зависимости от военных требований, говоря другими словами, можно изготовить такую водородную бомбу, что одной ее будет достаточно, чтобы полностью уничтожить город". Шум, возгласы "что?", "какой величины город?" заполнили зал. "Любой город", — ответил Страусс. "Любой город, и Нью-Йорк также?" — "Да, все его деловые районы", — последовал ответ*22.
По пути в Овальный кабинет Эйзенхауэр сказал Страуссу: "Левис, я бы не ответил на этот вопрос таким образом". Вместо этого, по мнению Президента, Страусс должен был сказать репортерам: "Подождите показа кинофильма". Он имел в виду фильм, который КАЭ сделала о проекте "Браво". Эйзенхауэр подчеркнул, что не возражает против правды, но... "Пусть бы сначала все посмотрели этот фильм, — сказал он Хэгерти. — Цель фильма — дать каждому возможность оказаться в эпицентре взрыва". Позднее под влиянием Страусса он изменил свое мнение и не разрешил показывать фильм из-за опасения еще больше напугать людей*23.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
