Черный хлеб, что теперь представлялся пирожным на столе графа Кушелева, здесь, сырой в середине, внушал мне неодолимое отвращение. Я завтракал неочищенными огурцами, кисшими и перекисшими в соленой воде, - премерзским блюдом для французских, но полным смысла для русских дворцов, корками хлеба, рыбешками и чаем.
Чай искупает все.
После завтрака, мы поинтересовались, какие экскурсии мы могли бы совершить по острову; как цель прогулки нам назвали К о н с к и й к а м е н ь. За ним, похоже, стояло некое предание и, следовательно, привлекало меня. Мы взяли гида и пошли вдоль небольшого монастырского кладбища, где трава и полевые цветы наполовину скрывают могильные камни; растения, в частности, такие: черника (vaccinium myrtillus), медвежье ушко (hicracium auricula), золотая розга (solidago virquora), тысячелистник (achillea millefolium); все прикрывает землянику. Весной, если вообразить, что в Финляндии бывает весна, среди этой травы увидишь много фиалок, а землянику - к концу июня.
Что касается деревьев, образующих леса Коневца и Валаама - двух наиболее лесистых островов озера, это - сосна, береза, липа, платан, клен и рябина.
После кладбища мы пошли по аллее, которой не миновало некоторое величие. В начале аллеи стоял большой греческий [православный] крест, что в отражаемых лучах солнца казался серебряным. Приблизившись к нему, увидели, что просто он весь из жести. Крест установлен над могилой, на нем читается такая надпись:
«Помяни меня, Господи, когда приидет царствие Твое!
Князь Николай Иванович Морелов,
родился в 1780-м, умер в 1856 гoдy».
На пригорке узнается церковь, открываются пленительные дорожные просветы в голубых и белесых от густых испарений тонах, чего я не видел нигде и что объясняет мечтательность финской поэзии. Слева раскинулось хлебное поле с очень бледными васильками. Справа выкошенная прерия пропитала воздух чарующим деревенским запахом, острый привкус которого памятен с детства.
Мы взяли влево и, пройдя хлебным полем, вошли в лес.
Примерно через версту показалось, что земля, вдруг, исчезла у наших ног: характер местности совершенно преобразился. Ничего подобного я не видел с тех пор, как нахожусь в России. Я мог бы подумать, что оказался в Швейцарии. Мы соображали, как спуститься в лощину, полную туманной утренней прохлады и прозрачных теней, когда наш гид позвал нас к деревянной лестнице в сотню ступеней; спустились по ней и оказались в глубине небольшой долины, очарование которой не передать ни пером ни кистью. Деревья, которые вот-вот дотянутся до солнечного света, стоят там прямые и крепкие, как колонны храма, с листвой, образующей свод. Солнце, просеянное сквозь него, струится золотым дождем и ложится местами на стволы и землю жидким дрожащим пламенем, тогда как в глубине голубой воздух замутнен до тональности лазурного грота. Посреди этой небольшой долины высится утес с часовней св. Ансельма. Все, что смогли вытянуть из нашего гида относительно К о н с к о г о к а м н я и св. Ансельма, это то, что утес назван так в связи с жертвоприношением здесь лошадей древними финляндцами до их обращения к христианство. В отношении св. Ансельма не удалось узнать ничего, кроме того, что он умер мучеником.
Если бы я отважился на суждение о свершившемся мученичестве, там, где высится часовня, то сказал бы, что св. Ансельм погиб от комаров. Нигде в мире я не встречал такого множества этих мерзостных насекомых. Нельзя было оставаться на месте даже мгновение, чтобы они нас буквально не облепили, а когда шли, каждый из нас был окружен облаком из них, как персональной атмосферой. Муане, однако, имел мужество сделать рисунок, тогда как Миллелотти и Дандре обмахивали его березовыми ветками, как мандарина, время от времени прерывая действо самопожертвования, чтобы похлестаться самим. Что же до меня, то с первых атак я ударился в бегство к лестнице и достиг ее верхних ступеней. По мере того, как забирался выше, комары исчезали. Оказавшись на солнечном месте, я совсем освободился от них; через несколько минут ко мне присоединились компаньоны, и мы повернули к монастырю.
Меня всегда упрекали, что во время путешествий замечаю лишь живописную сторону посещаемых мест. Я постарел и пора исправиться. Скажем немного о геологии; мы будем скучны, но у нас будет ученый вид.
Почти все острова - скажем лучше, все острова, окаймляющие южный берег Ладоги, - представлены скалами, сложенными из осадочных пород, вперемешку со скалами натурального вулканического происхождения; острова напротив, окаймляющие противоположное побережье, то есть западное и северное, - плутонические. Остров Коневец, расположенный на полдороге между южным и северным побережьем озера, целиком сложен из камня и знаменует границу осадочных пород. Его окружность - 14 верст.
Так как судно остановилось на день, чтобы дать время паломникам отправить свои религиозные обряды, мы могли не только осмотреть остров, но еще взять лодку, ружья и попытать счастья в охоте. Не помню, у какого автора прочел, что окрестности озера населены тюленями самой мелкой породы, малопугливыми, позволяющими охотиться на них с палками. Поскольку я совершенно не поверил прочитанному, то вместо палки взял ружье; впрочем, оно послужило мне ничуть не больше палки. Мы видели несколько тюленей размером с котов и черных, как бобры, поспешивших уплыть подальше в озеро, когда заметили нас большими круглыми глазами. Ни один не остался в досягаемости выстрела. Это - предупреждение охотникам, которые хотели бы добыть тюленей на Ладоге.
Мы вернулись к пяти часам, чтобы пообедать в жанре завтрака. Благо, была польза от моей первой фантазии - решил вновь искупаться в восемь часов вечера, потому что купанье утром оставило по себе добрые воспоминания.
У графа Кушелева я познакомился с русскими кроватями. Думал, что ничто не может быть более жестким, чем кровати графа Кушелева. На Коневце понял, что ошибался, и что кровати острова превосходят в этом ложа виллы Безбородко.
Итак, я объявил кровати Коневца самыми жесткими в мире, и, провозглашая это, я искренне в это верил. Мне было на роду написано утратить эту последнюю иллюзию в киргизских степях.
Примечания:
Бухта Дуарнене - находится на северо-западе Франции
Остров Чатем - расположен к востоку от Новой Зеландии в группе тихоокеанских вулканических островов; открыт английским мореплавателем У. Р. Броутоном
Полуостров Банкс – восточная часть острова Южный Новой Зеландии
Греческое духовенство, греческий крест - православное духовенство, православный крест; прямого перевода термина «православный» во французском языке нет, это понимается как «греческий» или «ортодоксальный».
___
Мы уехали в 10 часов утра, увозя сотню паломников и паломниц, которые, свершив акт благочестия в монастыре на острове Коневец, с той же целью отправились в монастырь на остров Валаам.
Ничто так не безобразно, как эти паломники и паломницы из низшего класса народа: имеется ввиду народ России. Разница между обоими полами едва угадывается; лишь по отсутствию бороды можно отличить женщину от мужчины. Одежда почти одинакова, у одних и других - лохмотья. Мужчины и женщины держат палку в руке, несут на спине ободранную котомку.
Не скажешь, что эта картина не трогает. К счастью, самые расторопные читатели скоро забудут о ней, ради более захватывающей.
Едва мы прошли 4-5 миль, как оказались охваченными таким туманом, что совсем перестали видеть самих себя. Среди тумана ударил гром, и озеро вскипело, как вода в котле над костром. Буря, можно сказать, разразилась не в высях, а в глубинах пучины, словно сожалеющей, что держала нас на поверхности. Можно представить, как вела себя наша буссоль, разладясь накануне при лучшей в мире погоде. Поэтому наш капитан даже не пытался с нею сверяться. Когда ему передавалось сотрясение от ударов взбесившихся волн, то, вместо того, чтобы отдавать распоряжения, помогающие избегать опасности, он принимался бегать с одного конца судна на другой с криком:
- Мы пропали!
Слыша отчаянный крик капитана, паломники и паломницы падали ниц плоскими животами, ударяясь лбами о доски судна и вопя:
- Господи помилуй!
Дандре, Mуанe, Миллелотти и я, единственные, оставались стоять, и еще Миллелотти, как римлянин, старался держаться лучше остальных.
Туман все сгущался; удары грома были страшны; в молниях, умирающих в густом пару, таилось нечто роковое; озеро продолжало бушевать даже не волнами - оно кипело из глуби.
Я видел 5-6 бурь, ничем не похожих на эту. Возможно, это был старый Вайнемяйнен, переселившийся из океана в Ладогу. Не думали только о том, чтобы остановиться; судно шло само по себе, куда хотело. Наконец, часа через два такой жизни капитан возымел идею, пользуясь первым же прояснением, приказать двум матросам подняться на брусья брам-стеньги. Едва они пробыли там 10 минут, как послышалось нечто вроде галопа кавалерийской части. Это налетел ветер. Одним порывом он разорвал, разогнал и унес завесу тумана. Озеро предстало белой пеной, но открывающим свои самые далекие горизонты. Матросы с брусьев брам-стеньги закричали:
