Контуры склада таяли слишком быстро, словно с каждым шагом она делала дюжину. Новый способ передвижения: поношенные кроссовки превратились в сапоги-скороходы…
Джинни вскинула руки, проверяя, не взлетит ли, однако ничего не произошло. Придется продолжать на своих двоих. Грунт изменился: потрескавшийся асфальтобетон уступил место мягкой серой пыли, затем чему-то более темному и твердому — узловатым натекам древней лавы, только тонким и хрустящим. Девушка надеялась, что мелкая серая пыль, что взмывала клубами из-под разломанной корки, не проглотит ноги — или ее саму.
Некоторые мысли по ходу этого странного путешествия наталкивались на протест обитающей в ней рациональной, практичной молодой женщины, которая пыталась втолковать Джинни, что уход со склада не просто глупый поступок — он хуже самоубийства, — а с другой стороны, она же уверяла, дескать, ничто из происходящего не является реальным. В сломанном, сплющенном и апатичном мире Терминуса — тонкой лаковой пленке между жизнью и смертью — должен иметься ответ на сумасшествие, своего рода нора, дверца, люк, через который можно пролезть, вытащить саму себя на настоящий солнечный свет, в настоящую ночь, пройтись под настоящими звездами, настоящей луной…
В настоящем сне с нормальными грезами. И в настоящем городе — а не в этом фарше…
Джинни оторвала взгляд от мутных клякс своих ступней и огляделась. Город остался позади. Серо-бурый воздух подсветился красным от восходящей пламенной дуги, которая охватывала перегоревший уголек — жалкие останки солнца. Появился и глухой рыкающий звук, под ногами тряслась земля. Сам грунт, казалось, восставал против того, что ныне сходило за день.
Вдалеке Джинни приметила призрачный намек на пучок света, обмахивающий местность, — не прожекторный луч, а будто лезвие огромного меча, рассекающего небо.
Это мне знакомо. Свидетель.
Зрелище заставило ее остановиться. Девушка обратила внимание, что нервно ломает руки: претенциозный жест из книг, который, как она раньше полагала, ей был совершенно несвойственен. Впрочем, от этих повторяющихся движений, от ощущения своих сильных, цепких пальцев вернулось и некоторое спокойствие.
И без того хмурые брови сдвинулись еще теснее, на лбу и на щеках прорезались морщины и складки, пока, наконец, лицо не показалось ей физиономией старухи. Наверное, здесь сам воздух заставляет быстрее стареть. Не исключено, что ее вот-вот нагонит Терминус и резко оборвет линию жизни — в подражание угрюмым, молчаливым норнам.[18]
Случиться может что угодно.
А посему она продолжила упрямо шагать вперед.
На середине крыши раздался скрип, скрежет и гулкое буханье — Эллен открыла покосившуюся дверь и на прощание еще разок наподдала ей ногой.
— Нет, вы только подумайте! Мы на секундочку отвлеклись, а девчонка… — раздраженно выпалила женщина, выскочив на деревянные поддоны, дорожкой устилавшие кровлю, — и ошеломленно поперхнулась. Она резко втянула воздух сквозь зубы и вскинула руку, прикрывая глаза от бешеного северного сияния.
Джек не вымолвил ни слова, а бросился к двери на чердак. Плечами задевая за стены, он добрался до трапа и быстро, как обезьянка, полез вниз.
За ним последовал и Даниэль — правда, не столь поспешно. «И в этом пытаюсь найти себе выгоду», — подумал он с горьким укором. Эллен проводила его долгим взглядом. Можно сказать, не отрывая глаз, — ей не хотелось лишний раз видеть небо и то, что творилось под ним.
— Девушка убежала? — спросил Даниэль.
Лицо Эллен и так побледнело от потрясения, а тут еще это. Она сердито сложила руки на груди.
— Вам, между прочим, полагалось ее оберегать.
— Мы пойдем за ней, — сказал Даниэль. — Все равно складу долго не протянуть.
ГЛАВА 80
В ГОРОДЕ
Ведьмы не узнавали ни одной улицы.
Всю городскую застройку словно разломали и сложили в некую мозаику из несовпадающих кусков хронологии.
Единственными более или менее знакомыми зданиями были книжные магазины; некоторые, десятилетиями стоявшие с опушенными стальными жалюзи, вновь выходили поблекшими вывесками на пустые улицы. Однако напоминали они скорее скорлупу: без книг и покупателей.
Агазутта, Фарра и Мириам передвигались тесно сбитой группой, негромко перебрасываясь вымученными шутками — последняя психологическая поддержка, что им осталась, — но при этом не могли скрыть страх при виде мерзости, в которую превратился их некогда прекрасный город.
— Никогда не думала, что все так обернется. Надеялась умереть в собственной постели, — сказала Мириам.
— Одна и никем не любимая? — Агазутта кисло улыбнулась. — Может, так оно и лучше.
— За себя говори, — ответила Мириам.
— А я что делаю?
— Девочки! — Фарра потянула их к серому, выщербленному углу дома. — Это ведь Пятая авеню.
— Господи боже, мы так далеко зашли? — удивилась Мириам.
— Не уверена, что сейчас означает «далеко», — сообщила Агазутта.
Они остановились, поеживаясь под мертвой рукой пыльного, пронизывающего ветра.
— Кажется, северный квартал. — Фарра протерла глаза от песка и еще больше нахмурилась. — Что теперь?
— Я тоже кое-что узнала по дороге, — сказала Мириам. — Мы только что миновали Центральную библиотеку.
— Нам своих книг недостаточно? — съязвила Фарра.
Мириам:
— Думаю, так далеко удалось пройти как раз благодаря нашим зеленым книжицам. Предлагаю подняться на верхний этаж и из окон взять ориентиры.
— А я предлагаю идти на восток, вон в ту сторону, — махнула рукой Фарра. — Если это до сих пор восток. Оттуда рукой подать до автомагистрали.
— Мой дом к северу, — предложила Агазутта.
— Вряд ли получится, — посетовала Мириам. — Становится все холоднее и холоднее.
Она подняла воротник консервативного пальто из серой шерсти — стандартная одежда для Сиэтла.
Агазутта повернулась к ближайшей витрине: рама треснула, за пыльным стеклом — чернильная тьма. В пыли отчетливо видны следы пальцев и ладоней, как если бы до этого здесь проходили люди, на ощупь искавшие путь во мраке — прежде чем исчезнуть.
Она пригляделась к стеклу и тут поняла, что на нее пристально глядит отражение совершенного незнакомого лица — чужого и несчастного. Она с визгом отпрянула, и отражение медленно растворилось.
К юго-западу, в районе склада Бидвелла, вырастал столб из вихрящихся туч, издавая нечто вроде свиста парового органчика — голос умалишенной матери, напевающей колыбельную.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
