Сначала Цезаря отнесли в ванную комнату. Хапд-эфане, возвратившийся от Кальвина, старался действовать спокойно, памятуя о том, что он врач. Он совлек с тела порезанную тогу, потом тунику. Набедренную повязку под таким двойным облачением обычно никто не носил. Пока Трог стягивал с мертвых ног высокие красные ботинки альбанских царей, Хапд-эфане смывал кровь. Луций Цезарь стоял рядом с ним. Цезарь был красивым мужчиной, с великолепной фигурой даже в свои пятьдесят пять лет. Кожа его, там где ее не касалось солнце, всегда была белой, но сейчас она сделалась белее, чем мел. Потому что вся кровь покинула тело.
— Двадцать три раны, — сказал Хапд-эфане. — Но если бы кто-нибудь пришел ему на помощь, он остался бы жив. Его убил тот, кто ударил сюда. — Он показал на самый умелый удар. Не очень большая рана, но как раз над областью сердца. — Мне не надо вскрывать его грудную клетку, чтобы знать, что лезвие прошло сквозь сердце. Двое из его убийц хотели выразить что-то очень личное. — Он показал на лицо и на гениталии. — Они знали его намного лучше, чем другие. Их оскорбляли его мужская сила и красота.
— Ты можешь привести тело в такой вид, чтобы можно было его показать? — спросил Луций, стараясь понять, кто эти двое.
Кто ненавидел Цезаря до такой степени? И кто вообще пришел его убивать?
— Я обучен мумификации, господин Луций. И я знаю, что это не обязательно у народа, который кремирует своих умерших, — сказал Хапд-эфане.
Он помолчал, его черные, чуть раскосые глаза смотрели на Луция с болью.
— Фараон… она знает?
— О Юпитер! Наверное, нет, — ответил Луций и вздохнул. — Да, Хапд-эфане, я сейчас же пойду к ней. Цезарь хотел бы этого.
— Бедные его женщины, — произнес Хапд-эфане и продолжил свое занятие.
Итак, Луций Цезарь, облачившись в одну из тог своего кузена, отправился с двумя сыновьями Трога к Клеопатре. Он не стал брать лодку, а по Эмилиеву мосту вышел на пустынную Аврелиеву дорогу, не сожалея, что это более чем достаточный крюк. «Гай, Гай, Гай… Ты устал, ты так устал. Я видел, как усталость постепенно накапливалась в тебе и все сгущалась вокруг, словно плотный туман, с тех пор как они вынудили тебя перейти Рубикон. Ты этого никогда не хотел. Ты хотел лишь того, что полагалось тебе по праву. Люди, которые отказывали тебе в этом, были маленькими, незначительными, мелочными, лишенными даже капли здравого смысла. Ими управляли эмоции, а не интеллект. Вот почему они никогда не могли понять тебя и принять. Человек с твоей независимостью одним своим существованием обличал их несусветную глупость. О, как мне будет тебя не хватать!»
Каким-то образом Клеопатра уже знала. Она встретила его, одетая в черное.
— Цезарь мертв, — ровным голосом сказала она, вскинув голову.
Ее удивительные глаза были совершенно сухими.
— Слухи дошли и сюда?
— Нет. Пу'эм-ре увидел это, просеивая песок. После того, как Амун-Ра повернулся и стал смотреть на запад, а Осирис упал и разбился на куски.
— Легкое землетрясение, а? В городе я ничего подобного не заметил, — сказал Луций.
— Боги двигают землю, когда уходят, Луций. Мое тело плачет, но не моя душа, потому что он не умер. Он ушел на запад, откуда и пришел. Цезарь пребудет богом даже здесь, в Риме. Пу'эм-ре прочел это на песке. Он увидел там Форум и храм бога Юлия. Его убили, да?
— Да. Карлики, которые не могли вынести, что их затмевают.
— Они думали, что он хочет стать царем. Но они его совсем не знали. Ужасный акт, Луций. Они убили его, и мир отныне пойдет по другому пути. Одно дело — убить человека, и совсем другое — убить земного бога. Они заплатят за свое преступление, но все народы мира заплатят еще больше. Они вмешались в волю Амуна-Ра, который есть и Юпитер Наилучший Величайший, и Зевс. Они взяли на себя роль бога.
— Что ты скажешь своему сыну?
— Правду. Он — фараон. Как только мы вернемся в Египет, я свергну своего брата-шакала и посажу рядом Цезариона. Настанет день, и он унаследует достояние Цезаря.
— Но он не может быть наследником Цезаря, — мягко заметил Луций.
Желтые глаза расширились, во взгляде мелькнуло презрение.
— О, наследник Цезаря должен быть римлянином, я знаю это. Но Цезарион — кровный сын Цезаря, и он унаследует все качества Цезаря.
— Я не могу остаться, — сказал Луций, — но умоляю тебя как можно скорее вернуться в Египет. Люди, убившие Цезаря, могут захотеть новой крови.
— Да, я уеду. Что меня теперь держит? — Ее глаза заблестели, но ни одна слеза не упала. — Я не успела с ним попрощаться.
— Никто не успел. Если тебе что-то будет нужно, пошли ко мне.
Она проводила его на улицу, в холодную ночь, в сопровождении слуг с факелами, пылающими и запасными. Эти факелы были пропитаны чистым асфальтом, добытым в Иудее. Но такой факел горит недолго. Как и жизнь человека. Только боги живут вечно, но люди подчас забывают о них.
«Как она спокойна! — думал Луций. — Вероятно, властители отличаются от обычных людей. Цезарь был прирожденным властителем. Власть дает не диадема, а дух». На Эмилиевом мосту он встретил самого давнего друга Цезаря по Субуре — всадника Гая Матия, чья семья занимала вторую половину нижнего этажа инсулы Аврелии.
Они обнялись и заплакали.
— Ты знаешь, кто это сделал, Матий? — спросил Луций, вытирая слезы.
Тот обнял его за плечи, и они пошли вместе.
— Я слышал несколько имен, поэтому Пизон попросил меня встретить тебя. Это Марк Брут, Гай Кассий и два личных легата Цезаря, его сослуживцы по галльской войне — Децим Брут и Гай Требоний. Тьфу! — Матий плюнул. — Они всем обязаны ему — и так его отблагодарили.
— Зависть — худший из всех пороков, Матий.
— Идея принадлежала Требонию, — продолжал Матий, — хотя сам он в нападении не участвовал. Его задачей было задержать Антония, чтобы тот не вошел в курию, пока Цезаря не убьют. Внутри не было ликторов. Они все продумали и преуспели в главном, но потом все пошло не по их плану. Убийцы запаниковали и бросились к храму Юпитера Наилучшего Величайшего. Теперь они там.
Луций почувствовал под ложечкой холод.
— Принимал ли Антоний участие в заговоре?
— Кто говорит — да, кто говорит — нет, но Луций Пизон так не думает, и Филипп тоже. Нет реальной причины предполагать такое, Луций, раз Требоний остался на улице, чтобы его задержать. — Матий всхлипнул, захлюпал, последовал новый поток слез. — Ох, Луций, что же нам теперь делать? Если Цезарь, при всей его гениальности, не смог найти выхода, тогда остальным нечего и пытаться. Мы погибли. Как жить без него?
У Сервилии был сложный день. Тертулла продолжала чувствовать себя плохо, и местная тускуланская повитуха отсоветовала ей ехать в город. Там грязно, и воздух нездоровый, да и дорога тряская, неровен час случится выкидыш! Поэтому Сервилия пустилась в дорогу одна и приехала в Рим, когда уже стемнело. Она так быстро прошла мимо швейцара, что тот не успел ничего ей сказать. Да она и не стала бы его слушать. Короткие толстые ножки вынесли ее на колоннаду. С мужской половины неслись пьяные вопли. Ах, философы, ах, паразиты! Они, без сомнения, опять напились. Будь ее воля, они ночевали бы на мусорной куче под Земляным валом у известковых ям. Или, что еще лучше, висели бы на трех крестах среди розовых клумб перистиля.
Ее служанка бежала за ней, стараясь не отставать. Сервилия вошла в свои комнаты, скинула на пол накидку. Чувствуя, что ее мочевой пузырь вот-вот лопнет, она сначала хотела пройти в уборную, потом пожала плечами и вышла в коридор, ведущий к столовой и кабинету Брута. Везде горели лампы. Эпафродит, ломая руки, вышел ей навстречу.
— Не говори мне ничего! — гаркнула она, будучи в очень плохом настроении. — Что эта девка опять натворила?
— Этим утром нам показалось, что она умерла, госпожа, и мы послали за хозяином в курию Помпея. Но он оказался прав. Он сказал, что у нее просто обморок, и это действительно было так.
— Значит, он весь день просидел у ее постели, а не находился, как должно, в палате?
— В том-то и дело, что нет, госпожа! Он сказал слуге, что у нее просто обморок, и домой не пошел! — Эпафродит зарыдал. — О-о-о, а теперь он не может вернуться домой!
— Что за чушь? Почему это не может?
— Он хочет сказать, — крикнула вбежавшая Порция, — что Цезарь мертв и что мой Брут — мой Брут! — убил его!
Ужас парализовал Сервилию. Она стояла, чувствуя, как что-то теплое течет по ногам. Моча. Но она онемела и не могла ни двинуться, ни вздохнуть. Застыла с открытым ртом и выпученными глазами.
— Цезарь мертв, мой отец отомщен! Твой любовник мертв, потому что твой сын убил его! И это я заставила его сделать это! Я заставила!
Способность двигаться неожиданно вернулась. Сервилия подскочила к Порции и с размаху ударила ее кулаком. Порция растянулась на полу во весь свой рост, а Сервилия обеими руками вцепилась ей в волосы и потащила к луже мочи. Она тыкала ее лицом в эту лужу, пока Порция не закашлялась и не очнулась.
