— Она всего лишь сказала, что устала и не может уснуть ночами, попросила сильное снотворное! — Тиэрто тяжело уронил голову. — Я дал. Одну дозу…
— Название. Она остальное сама взяла из больничного шкафа, давно не дикая, нашла.
Рила уже умеет синтезировать простые препараты, кстати. В общем, не одна была к ночи доза. И наша рыженькая сидела над ампулой с беспробудным сном и рыдала.
Уходить нелепо, а оставаться — обожаемого Ринка радости лишать, бездетным делать.
Ты очень хороший врач и неплохой айри. Только очень прошу: учитывай, мы все живые и хрупкие. Мы не для игр. Сломаешь — как еще сам переживешь такое? — я вздохнула и поднялась. — Поговори лучше с Рианом, а я пошла вон. Извини, если я была груба, мы только что общались с Лайлом, и я приметила, как ему отчаянно плохо из-за дочери. Но все обошлось и мы станем умнее и осмотрительнее впредь.
Он промолчал, и я вышла, аккуратно прикрыв дверь. Где вы, остатки хорошего настроения? В столовой! Я перешла на бег. Не знаю, сколько там наготовила Сидда, но волвеки прожорливы, и я рискую застать лишь группу уборщиков.
Ух ты! Не угомонились.
Я влетела в двери и остановилась. Не люди, уж точно. Дерутся все, вопли и визг оглушительные, от рычания вожаков посуда мелко вздрагивает, а синяки некрупные и лишь у сильных. Никто не заигрался и не использовал случая, чтобы отомстить за тайную обиду. Ниса так и вовсе объединилась с Рилой и гоняют они почему-то не Ринка, а Сая…
Сидда одна подозрительно скучает у кастрюль. Умные волки не портят добавку, они просто резвятся чуть в стороне, нагуливая аппетит. Так что я получила пирожки, чай, блинчики, даже тянучий сахар совершенно без боя. Сколько сил эта смиренная бруса потратила на кормление оравы волвеков! Не зря они ценят ее безмерно, она и правда удивительная. Как Йялл говорил? Теплая и тихая. На Хьертте с его климатом, в стае, охваченной ненавистью к вечным, это должно особенно поражать. Да и теперь рядом сидеть уютно, она для всех старается, не умеет просто в сторонке оставаться. Вон, пирожок мне греет, стул двигает. Подушечку где-то раздобыла.
Переживает.
Я устроилась возле светловолосой и принялась жадно жевать, рассматривая ее.
Маленькая, тоненькая, все еще бледная после ранения и действительно — грустная.
— Не тяжело в нашем странном мире? — спросила я. — Ты ведь из племени брусов, да?
Моя соседка, получается. В одной степи уродились.
— Уж в том, что ты арагни, сомнения нет, вы все очень яркие, красивые и уверенные! — кивнула она, радуясь возможности поговорить на полузабытом родном языке. — Здесь хорошо. Только они слишком быстро меняются. Йялл такой умный теперь! А я даже ваш новый язык никак не освою, через слово запинаюсь. Он помогает, конечно, и не сердится, что я глупее прочих. Пока еще не слишком заметно.
— Очень заметно! — обнадежила я ее. — Где ты так ловко научилась себя не ценить?
Ты спасла Второго. Ты умеешь готовить лучше всех и вести хозяйство — тоже. Твой Йялл самый аккуратный, дети тебя обожают. Впрочем… давай, еще осталась главная глупость, ты же некрасивая, да?
— Да, — она согласилась со вздохом, очень спокойно, привычно и подробно пояснила. — В селение в далекой первой жизни, еще до ледяного сна, пришли враги и нас сделали рабами. Они себе выбрали женщин, а прочих продали. Меня дешевле всех. Я страшненькая, так и сказали. Тощая и блеклая. Злой хозяин из Гнезда, что увел вниз Йялла, тоже говорил — невзрачная, из-за таких не стоит умирать. Там я была Третьему нужна, а тут… он порядочный и очень добрый. А я из прошлого. Так будет недолго.
— Много ты понимаешь в зрении и вкусах волвеков! Лучше бы попросила Йялла соединить сознания и рассмотрела толком для начала хотя бы свои волосы его глазами. Они, к твоему сведению, почти не понимают, что у людей означает «белый».
Тиэрто с Тимрэ второй день убитые наповал ползают, — я вынуждено перешла на карнский диалект, все наши новые научные термины из него или из языка айри. — Спроси у умников про многоканальное и мультидиапазонное восприятие. Если смогут — объяснят, они сами половину не понимают. Вкратце: твои волосы для любого волвека настоящее радужное чудо.
Она удивленно распахнула глаза. Синие, глубокие и ясные, — единственный кусочек неба Релата на корабле, не считая взгляда Тимрэ. То ли еще будет, когда и впрямь посмотрит! Я пояснила попроще: это как снег. В пасмурную погоду он белесый и невзрачный, почти серый, так видят люди. А для волвеков солнце всегда светит: их восприятие того же снега — искристое, многоцветное, праздничное. Уж само собой, он не белый и не серый. Играющий всеми цветами, переливчатый, подобный россыпи драгоценных камней. Сидда задумалась, перекинула косу на грудь. Загрустила вновь.
От прежней-то густоты волос мало что уцелело, — догадалась я. И отметила для себя: надо ей срочно пролечить кожу головы и подрастить волосы. После Гнезда с его гнилым воздухом и ядовитой водой они сухие и ломкие. А пока она думает, я, радуясь успеху, продолжила убеждать.
Нимар, как мне сообщил Лайл, с утра в волчьем облике усердно смотрел для наших ученых, он видит ярче прочих и отменно передает. А ее дорогой Йялл, кстати, на пару с Тарином обеспечивал айри настройку на восприятие. Тиэрто слишком рационален и рассмотрел малую долю, то есть остался в своем уме, чуть потеснившемся по милости очень сильной головной боли.
Зато Тимрэ, развеселого в зюзю от увиденного, час ловили в центральном коридоре!
Он бегал и лазал по стенам с удивительным проворством. Он метался, умудряясь уворачиваться от двух десятков встревоженных волвеков-ловцов, счастливо убежденный, что снова обрел крылья и летает. Ведь так видят мир только настоящие драконы! А еще Тимрэ кричал, что любит Хьертт, что волвеки тоже драконы, и притом замечательные, но теперь они далеко внизу и оч-чень маленькие.
Протрезвел, смущенно сидит в комнате и переживает недостойное поведение. Нимар его и утешает, и хвалит: потому что смотреть на мир надо именно так, взахлеб, а если на первый раз вышло чересчур, то виноват-то он, Ним, ведь так и показывал…
А Лэл, увлеченный уже неделю химией, пока что приметно хромой и по-прежнему обмотанный повязками, сбежал из больничного отсека и до сих пор усердно ремонтирует порванную когтями айри обшивку. Научился и тоже радуется, по-своему.
Явный будущий инженер.
Я уверена: синие глаза Сидды в восприятии ее мужа содержат молодую бирюзу и еще целое море красоты, даже тот загадочный за-фиолетовый оттенок, что я помню по Крику. И волосы у нее совершенно не белесые и блеклые, как говорили слепые люди-недоумки.
Даже я, снавь, вижу их иначе, отливают теплом и шелковой искристостью. А при полном зрении, да еще в четвероногом облике если, — там настоящее сияние, невероятное зрелище, — заново повторяла я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
