Во сне до ушедших добраться проще.
Он сидел на ступеньках лестницы, уходящей вниз и теряющейся во мраке. Той же самой, на которой я однажды ждала Лимму, в очередной раз истратившую все силы и уже не способную найти дорогу в мир без помощи другой снави. Ступени впитывали свет и тепло, оставаясь непроницаемо-матовыми, призрачными и чужими. Ветерок чуть тянул снизу и шевелил темные волосы Эла. Его взгляд был прикован к провалу мрака впереди и уже принадлежал тому пути, с которого не возвращаются. Но мой айри упорно цеплялся когтями за кромку ступени, заставляя себя не вставать и не идти прочь. Он ведь обещал потерпеть и дождаться. Я села рядом и осторожно приблизила плечо к его плечу. Это правило — сначала ощущение, потом касание.
Здесь все так зыбко, что поспешность может сорвать его вниз, откуда уже нет возврата.
Эл чуть качнулся ко мне, рука была совершенно холодная и сведенная судорогой.
Проклятый упрямец умудрился-таки оставить боль при себе, почти всю, и я осознала ее сполна лишь теперь. Зато он чуть вздохнул и шевельнулся, отрывая, наконец, взгляд от мира теней.
— Пошли домой! — жалобно попросила я. — Там хорошо. Риан привет передавал. Твои студенты в волвеков играют, Ялитэ гневается напоказ. Лимма мое платье дошила.
— До чего же ты упрямая, — он, наконец, вспомнил, как надо двигать губами, хотя речь пока удавалась плохо, голоса почти не осталось. — Как ты нас держишь, не пойму. Там от тела уже ничего не осталось. Я удивляюсь, что у меня может болеть?
— У тебя пока вполне прилично работает сердце, — успокоила я.
— А потом? — он заинтересовался, с трудом отдирая когти от ступеньки и разминая руки.
— Будем делать из вас айков. Йялл с утра придумал слово. Нравится? — Я подставила плечо, помогая ему встать, и потащила вверх, туда, где дышит наш живой мир. — Доведем проект вечных до конца, такой вот абсурд. Будешь помесью айри и волвека.
— Облысею, что ли? — он уже неплохо шел, почти не спотыкаясь. — Тебя близко к науке подпускать нельзя. И как у меня с шансами?
— Паршиво! — честно сообщила я. Воздух заметно потеплел, руки мужа тоже. — Тиэрто говорит, вы точно не выдержите. А Лайл говорит, не слушай старого айри, он не из моей стаи.
— А я? — он развеселился, представив антинаучный диспут легендарного врача с безразличным к званиям вожаком.
— Ты из стаи, можешь не сомневаться.
— Тогда слушай Лайла! — милостиво разрешил он, почти поверив в возможность вернуться, даже начал думать о нормальном, мелочном. — Где-то в Гнезде я нелепо бросил меч… Если даже и выживу, Риан наверняка добьет по возвращении.
— Ринк подобрал, сейчас пойду и вычищу.
— Ага, займись.
Я стояла на самой первой ступеньке и смотрела, как он поднимается по зеленому холму. Сегодня удалось. Что будет завтра — решим завтра. Пока же меня бесцеремонно встряхнули, разбудили и усадили.
Ринк. Опять кормить будет? Он, похоже, разобрал смысл вздоха. И сегодня он до странности иной, грустный и встревоженный. А еще — чуткий. Прежде дар Ринка не читался так явно. Растет Четвертый, прав Лайл.
— Нет, с кашей покончено. Готовить теперь будет Сидда, — сообщил он значительно, и даже чуть повеселел. — Третий раздулся от гордости еще сильнее, того и гляди лопнет! Всем ужин очень понравился, вот у него какая жена! Хотя готовил я, она только пальцем показывала и пробовала. Большое дело, когда на кухне такая Шеф-повари.
Ее Рила полечила удачно, скоро домой отпустит.
— Уже вечер? Я спала долго, выходит.
— Поздний. А я принес меч.
— Мне только что велели его отчистить.
— Я чистил, — он продемонстрировал. И правда, неплохо. — Он куда удобнее твоего в руке, я знаю. Подавал Йяллу и чуть не выронил. Почему так?
— Мой капризен и признает лишь того, кого выберет. Этот младше и не так упрям, к тому же ты его вернул владельцу, уже не враг и не чужой. Дом выбрал?
— Нет, сегодня была очередь Йяллов, там из-за них целый скандал. От одного вида Яли дизайнерша на том конце канала связи чуть не устроила истерику. Потом Йялл вежливо спросил ее, почему у бедняжки лицо такое грязное, в три слоя разноцветной пылью вымазано. Может, у них воды нет? И она все же устроила истерику. Пришла Лимма, фыркнула и выгнала дуреху. Теперь с нами будет работать единственный на Релате айри-художник, он совсем мальчишка, сильно на Тимрэ похож, всем сразу понравился, потому что чувствует нас. Говорили, он капризный и может отказаться от работы или запросить непомерно, ему платят там любые деньги.
— Он попросился в стаю.
— С тобой разговаривать неинтересно. Да, уже уговорился с Лайлом и строит себе студию на берегу. Нимар от него не отлипает со своим памятником. Вроде у малыша хорошо получается, — он цедил новости без привычного живого интереса. — Знаешь, у Йяллов нашлись бабушка, правда двоюродная, и еще племянник…
— Ты вообще многодетный… — я нащупала причину его беспокойства.
— Вот потому я здесь, — деловито и напряженно кивнул он. — У Рилы правда все будет хорошо потом, дома? Она переживает, я вижу. Может, поговорить тебе с ней, не для Лайла тема. Вожак хоть и умница, но про внуков что ни день думает. Ей очень больно. Невыносимо, понимаешь?
— Невыносимо? Это серьезно. Так… в ближайшие дни у Эла и Деда все должно быть нормально, восстановлюсь до кризиса. Тащи всех, будем лечить.
Он молча исчез, как умеют лишь волвеки, и то не все. Только что рядом дышали сто десять кило — и пустота. Ни звука, ни дуновения, ни тени. Магия, наверное. Точно могу сказать другое — он отчаянно ждал именно того ответа, который получил. Не для себя даже, для нашей рыжей умницы. Вон, стоит в дверях, глаза совсем красные.
Плакала? Руки дрожат, мнут платок, плечи одеялом укутаны, мех на шее дыбом… нет, дело плохо. Что могло довести ее до настоящей истерики? Рила ведь сильная и уверенная. Рядом сердитая Яли — утешала и ругалась с кем-то…
Прошла, села спиной к капсуле и замерла, слушает, как спят наши айри. Успокоено улыбнулась, сознавая возвращение Эла. Его боль легла теперь на ее плечи, освобождая мое чутье для новой работы.
Большой и трудной.
Я бессовестно врала Риле, когда говорила, что случай простой. Не вполне безнадежный — уж так куда точнее. И плакала она, похоже, именно ощутив своим растущим даром, который особенно быстро прогрессирует при постоянной работе лекаря, насколько все непросто. Я глянула внимательнее — ах вот как, ходила консультироваться к Тиэрто, не желая беспокоить близких и меня, вымотанную до крайности. Рила виновато кивнула и снова всхлипнула. Яснее ясного — он честно сказал, что медицина бессильна. Может, будь у бескрылых женщины, он бы и изучил подобные проблемы детально, а так — лишь оценил общее состояние. И привычно склонил голову перед делом рук высших, своих же соплеменников — хозяев. Они айри, они все рассчитали правильно, когда уродовали «самку». Я сжала зубы — Рила не прятала сознание. Значит, резали как всегда, без наркоза, она и теперь боится даже воспоминания, а этот гениальный червь залез в ее память и рылся бесцеремонно. Заставил все пережить заново. Тогда у нее не было ни желания жить, ни свободы, ни Ринка, на которого смотрят с восторгом все наши женщины. И отца не было, замечательного, чуткого и мечтающего о внуках. Второй раз пережить кошмар оказалось куда страшнее: ей теперь есть, что терять. И пожалуй, утрату она могла счесть невосполнимой. А себя — ненужной и даже вредной для близких. Ее изуродовали, лишив Ринка того, на что он безусловно имеет право — наследников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
