офицерам, что большая часть армии Абенивина ушла к Тароузу – еще одна сторона, с которой пришлось бы делить захваченную там добычу. И д’Акорси приказал не устраивать пожаров и не убивать людей в городе. Об этом говорится в договоре. В том, который одобрил патриарх. Просто позор, думал Керида де Карвахаль.
В то время как здесь город в их полном распоряжении в отсутствие собственной армии, о чем ему любезно сообщил бедняга Фолько. А лично он, де Карвахаль, не подписывал от имени своих короля и королевы этого позорного договора насчет того, как обращаться с неверными, презирающими Джада. Ради тех богатств, которые ждут их впереди, они могут смириться с некоторыми потерями в бурном море, с повреждением нескольких судов, наткнувшихся на рифы, оказавшиеся дальше от берега, чем им следовало быть. Завоевания никогда не обходятся без потерь, не так ли?
Он высадил на берег две тысячи солдат. Это потребовало времени, к его неудовольствию, и сопровождалось некоторыми неприятными сценами, включавшими крики тонущих людей, не умеющих плавать; Карвахаль не стал ради них задерживаться, он спешил. Теперь он хотел подойти к Абенивину с моря, застать врасплох корабли, стоящие в гавани (в том числе торговые суда, которые тоже следовало захватить). Высаженные на берег солдаты должны были двинуться на восток и напасть на город раньше, чем там получат предупреждение, а они знали, как преодолеть стену со стороны суши, выломать ворота не готового к нападению города, пока большая часть его армии в походе. Никто не заметит их появления в этом пустынном месте на побережье.
Никто не должен был их заметить. Никого не должно было оказаться поблизости. Карвахаль подождал возвращения последнего маленького судна, перевозившего людей, и подал сигнал своим тридцати кораблям плыть дальше, как только они снимутся с якоря. Его командиры способны построить солдат и привести к городу. Он им для этого не нужен.
К несчастью для этих способных командиров и их отрядов, три тысячи ашаритских солдат ожидали поблизости от этого берега; они наблюдали за приближением кораблей, подождали, пока они высадят людей и двинутся дальше, а потом атаковали.
Солдаты-джадиты были все еще мокрыми, все еще пытались построиться. Многие сидели на камнях и ели паек после трудной высадки на берег. Большинство предпочло сделать хотя бы несколько глотков из своих фляг. Они это заслужили, по их единодушному мнению.
(Недалеко от этого места годом раньше маленький торговый корабль под названием «Серебряная струя» высадил ночью на берег людей.)
Их положение на этом берегу было ужасным, нападение – совершенно неожиданным. Воины-джадиты и их командиры были в целом храбрыми людьми, или достаточно храбрыми, им уже приходилось участвовать в сражениях, но они не успели занять позиции, им было некуда отступать, так как за их спиной раскинулось море, а их корабли уплыли.
То, что произошло на побережье к западу от Абенивина, было катастрофой. Больше половины солдат из Эспераньи погибли там или были ранены так тяжело, что смерть наступила очень скоро. Остальных взяли в плен. Тех, кого могли выкупить, в конце концов выкупили. Большинство пленных не имели никакой ценности и попали в рабство на боевые галеры Абенивина или были проданы корсарам.
Собственные корабли джадитов, которые могли бы защитить их огнем пушек и имели шлюпки, чтобы забрать хотя бы часть солдат с берега в безопасное место, ушли на восток, воспользовавшись попутным ветром. Командир сухопутной армии ашаритов приказал своим людям пустить в ход мечи и стрелы, чтобы на кораблях Эспераньи не услышали звуки выстрелов из ружей и полевых пушек и не повернули назад.
Поэтому они и не повернули назад.
Тридцать кораблей Карвахаля продолжали свой путь весенним днем, подгоняемые свежим ветром, освещенные сзади лучами послеполуденного солнца. Их встретил двойной флот, состоящий из кораблей Абенивина и корсаров из Тароуза, которые направлялись на запад после бегства оттуда. Ашариты очень хорошо знали это побережье: они спрятались от противника за изгибом береговой линии, недалеко от города. И вышли ему навстречу – шестьдесят судов разных размеров, – только когда корабли Эспераньи уже не могли успеть развернуться по ветру, выстроиться в боевую линию или предпринять хоть что-нибудь, что мог бы сделать опытный командующий, чтобы избежать бойни. Единственным исключением стала горстка судов северного фланга эсперанской флотилии. Эти несколько кораблей сумели уйти и добрались домой.
Остальные суда в тот день погибли в море у берегов Абенивина. Их расстреливали из пушек. В них пускали огненные стрелы. Их таранили, их брали на абордаж. Керида де Карвахаль храбро сражался, это признали даже ашариты. Его галера потопила четыре корабля до того, как два других протаранили и захватили ее. Он сдался и отдал свой меч на своей собственной палубе, выпрямившись во весь рост, с тремя ранами на теле. Его сердце превратилось в пепел.
Ашариты были подобны голодным диким зверям, говорил он после того, как его выкупили, на допросе по поводу той катастрофы, которая постигла армию короля и королевы на суше и на море, возле отнюдь не того города, к которому они ее отправили.
Его казнили по приговору суда. Благодаря высокому положению его обезглавили, а не повесили и не сожгли. Голову и тело вернули семье для захоронения. В конце концов, они, в Эсперанье, не варвары и не дикие звери.
Его родные втайне горевали о том, что выплатили за него разорительно большой выкуп халифу Абенивина только для того, чтобы Кериду убили дома.
Некоторое время спустя его родным в город Серия, где они жили недалеко от побережья и где их старший сын узнал корабли и море, пришло письмо в конверте, покрытом пятнами соли. Оно было адресовано ему. Они распечатали письмо, прочли его и ничего не поняли. Они отослали его на север, ко двору короля и королевы, так как до сих пор старались проявлять предусмотрительность в любых делах. (Почему-то после смерти Карвахаля возник слух, будто в жилах его семьи течет кровь ашаритов или киндатов, еще со времен завоевания Аль-Рассана сотни лет тому назад. Это был опасный слух, учитывая позор и казнь сына.)
Королевский указ запрещал даже зажигать свечу в память о казненном, но у Кериды де Карвахаля были младший брат и сестра, умершие до него, и его мать с того времени зажигала одну большую свечу в их личном святилище в память обо всех своих умерших детях и таким образом оплакивала своего выдающегося, любимого старшего сына до самой своей смерти.
При дворе короля и королевы письмо, связанное с недавним ужасным поражением, прочел человек, занимающийся делами армии, и
