Потом, внизу, я Валере рассказывал об этом. Он, оказывается, пережил что-то в этом роде. Ему казалось, что с нами, третьим, в одной связке идет кто-то еще. Кто именно — он не знал, но было такое чувство, что кто-то незримо присутствует с нами, помогает нам.
Валера снова лезет где-то впереди в тени скал. Как только стемнело, он начал мерзнуть, греется только движением. Я иду в пуховых брюках, мне тепло. Прошел метров 10, чувствую, что опять нет подачи кислорода. Снимаю рюкзак, манометр показывает «0». Надо сменить баллон. Валера сверху что-то кричит, дергает веревку. Я кричу ему, что у меня кончился кислород, но он не слышит. Дважды я пытался перекричать вой ветра, но бесполезно. Да и дышу как на финише стометровки. Очень тяжело. Сменив баллон, спешу наверх, к Валере. Снова идем влево-вверх по снежным полкам и скоро выходим вправо на снежный гребень. Он плавно поднимается вверх, и уже виден его перегиб. Скоро вершина! Валера проходит метров 40–50 и останавливается, выбирает идущую от меня к нему веревку. Я подхожу, дважды останавливаясь на отдых. Метрах в 15 виден перегиб гребня, потом его горизонтальная часть и на ней какие-то темные предметы. Валера жестом показывает, чтобы я шел первым. Неужели вершина рядом, вот здесь, в 15 метрах?! Валера кричит мне в ухо:
— Да, это вершина!
Я пытаюсь его подтолкнуть вперед-ведь он всю ночь шел впереди, так пусть первым ступит на Вершину Мира Нет. Хрищатый и здесь остается самим собой. Я знаю, что его бесполезно уговаривать, и иду первым: В 3 шагах от высшей точки остановился и смотрю вперед. Да, это вершина. За ровной гладью гребня идет резкое понижение, за ним теряется в облаках уходящий вниз гребень Эвереста. Подзываю Валеру. Он подходит, и мы вместе делаем последние несколько шагов. Это не просто, так как гребень не больше полуметра шириной.
Мы стоим обнявшись на Вершине Земли!
Дорогой мой друг, сильный, добрый, великодушный, упрямый и несговорчивый. После более чем сотни совместных восхождений мы с тобой, именно с тобой, на вершине Эвереста! Мы почти ничего не говорим, только дружески похлопываем друг друга по плечу. Не знаю, что переживает Валера, но у меня в душе очень много теплых слов для него. Но у альпинистов не принято произносить на вершине речи. Просто стоим и молчим.
Мы сделали трудную, но в принципе привычную для альпинистов работу, и я чувствую глубокое удовлетворение. Восхождение еще не кончилось, предстоит трудный спуск в темноте, это опаснее, чем подъем. Но все равно — здорово, что мы здесь!
Смотрю на часы — 1 час 48 минут 8 мая 1982 года. Наша «Электроника-5» не подвела. Работает как часы. Шерпы говорили, что японские электронные часы выше 8000 м. не работают.
У наших ног закопанный в снег наш, советский, кислородный баллон, он привязан к верхушке треноги, торчащей из снега. Рядом еще какие-то предметы. В темноте не разберешь. Достаю из карманов сувениры: кусочек эклогита — древнейшей в Казахстане породы, кладу рядом с баллоном, вешаю на него кое-что из личных сувениров, вымпел Казахского клуба альпинистов. Потом забираю его с собой, жалко оставлять его на вершине.
Кругом ночь, ветер, облака то окутывают нас, то открывают окно луне. Вижу справа и слева от гребня выступы скал. Дальше-облака.
Валера спускается к ближайшему выходу скал, чтобы набрать камней с вершины, торопит меня. Очень холодно. Пора уходить.
Прощай, Вершина вершин! Наверное, я уже никогда к тебе не приду!
Начинаем спускаться. Страховка попеременная. Я иду первым. Валера сзади страхует меня. Иногда меняемся. Спустились на несколько веревок, выбрали выступ скалы, за которым можно спрятаться от ветра. Наша одежда покрыта тонкой коркой льда. Ветрозащитная маска вся в белом инее, а с кислородной свисает сосулька. У Валеры под подбородком толстая корка льда покрыла воротник и верхнюю часть молнии куртки. Он говорит, что у меня то же самое. Только молния застегнута не до самого верха, и я с трудом достаю рацию. Вызываю базу, но сигнальная лампочка не горит. Рация опять замерзла. Но я все равно передаю, — может, кто-нибудь услышит наш голос в эфире:
— База, база! Мы спускаемся с вершины, у нас все хорошо!
Как потом мне рассказывали, на базе всю ночь у включенной рации дежурили ребята, и они услышали первые мои 2–3 слова. Это немного их успокоило, а то они нас уже потеряли и сильно волновались. Валера здесь сменил свой опустевший баллон на другой, полный, и мы продолжили спуск. Особенно неприятно было слезать в кошках по крутым скальным стенкам в полной темноте. Здесь приходилось особенно трудно Валере — ведь он шел с нижней страховкой. Подниматься по скалам было значительно легче. Иногда нам удавалось найти хороший выступ, и тогда спускались по сдвоенной веревке. Наконец мы преодолели спуск с вершины башни. Идем по фирновым участкам, попеременно страхуя друг друга через ледорубы. Здесь спуск не очень крутой, идти стало тяжелее. Валера просит меня пореже останавливаться: он сильно мерзнет. Я и так стараюсь идти как можно быстрее и осторожнее. Но если посмотреть со стороны, я иду пошатываясь, ноги как будто ватные, заплетаются, дыхание очень тяжелое. Донимает сухой кашель и при этом резкая боль в боку. Но я заставляю себя идти, переставлять ноги в кошках как можно точнее, потому что вправо уходит крутой склон без каких-либо выступов и при срыве мы можем улететь на 2 км вниз по стене на ледник Ронгбук, в Китай.
Начало светать. Облачности почти нет, и отсюда, с высоты примерно 8750, очень далеко видно. Солнце еще не встало, но видимость отличная. Далеко на северо-западе поднимается мощный горный массив с сильным оледенением. Он стоит одиноко среди невысоких, почти без снега гор. Ближе сюда к Эвересту молчаливая громада Чо-Ойю, но эта вершина значительно ниже нас. На север далеко внизу плавные языки ледников массива Эверест, а за ними горные долины Тибета до самого горизонта.
Прямо по направлению нашего спуска за ледяной стеной Нупцзе море снежных вершин, где-то слева должны быть массивы Макалу и Канченджанги, но они закрыты от нас скалами Западного гребня Эвереста.
Идем по скальным плитам, осторожно спускаемся с крутых скальных ступеней. Все ниже и ниже. Встает солнце. Просыпающиеся Гималаи с этой высоты — зрелище потрясающее. Я невольно останавливаюсь и, завороженный, смотрю, как меняется окраска ледяных гигантов. Сначала они были какими-то полупрозрачными, призрачными в предрассветных сумерках, потом — нежно-голубыми. И вот первые лучи солнца коснулись их вершин, и они окрасились в светло-розовый цвет. Но это было недолго. Во время следующей остановки я вновь огляделся. Вершины уже были светло-желтые. Я обернулся и крикнул Валере, чтобы он тоже посмотрел, какая везде красотища.
