занял своё место оператор, улыбнулся и ободряюще мне кивнул. Ну и Сергей Антипов, тот вновь отметился на трибуне поддерживающим меня криком, и я снова махнул ему рукой, даже чуть раздвинув губы в улыбке.
Сегодня наш финал снова судит Дан Позняк. В прошлый раз он мне понравился своим судейством, посмотрим, что будет сегодня.
Владимир Чернышёв демонстрирует уверенность в своих силах, подглядывает на меня без пиетета. Всячески делает вид, что прошлогоднее поражение — не более чем случайность. А может, это я уже себе додумываю, всё-таки чемпионами СССР, пройдя не такой уж и простой путь к финалу, на дурочку не становятся.
Мы начали без раскачки. Да и чего изучать друг друга, всего несколько месяцев назад бились. В драку не лезли, работали пока больше на средней и дальней дистанциях. По истечении двух третей раунда я услышал команду от Казакова и, как мы и договаривались, сменил стойку на правостороннюю. Это дало мне некоторое преимущество в последнюю минуту, в течение которой я провёл хорошую атаку через руку Чернышёва с попаданием в нос. Тут же пошла юшка, но не очень сильно, и рефери не стал останавливать бой. Но в перерыве всё же подошёл в угол, чтобы, как я догадался, поинтересоваться состоянием моего соперника. Туда же подошёл и врач турнира. О чём-то переговорили, Позняк кивнул и вернулся в свой нейтральный угол, дожидаясь, когда закончится перерыв.
Второй раунд начался с попадания перчатки Чернышёва в мою многострадальную губу. По подбородку потекла тёплая струйка. Твою ж мать! Ну почему не в конце боя?! Ещё и майку отстирывать замучаешься… Хотя вроде дома был пятновыводитель. Не знаю, отстирает он кровь или нет, но сейчас думать нужно о другом. О сопернике, который явно взбодрился, увидев кровь на моём лице, пусть даже и у самого нос припух и, я уверен, при удачном моём попадании снова откроется кровотечение.
Но пока оно открылось у меня, и мой противник имел повод для оптимизма. Что и выразилось в его атакующих действиях и направленных в мою голову ударах. Дабы избежать новых попаданий, пришлось побегать, поуклоняться, понырять… Так и прошёл второй раунд в сплошной беготне одного за другим, вызвав на трибунах гул недовольства.
В этом перерыве Позняк и врач уже направились в мой угол. Эскулап смоченной в перекиси водорода ваткой прижёг рану — я от боли невольно зашипел — осмотрел её и покачал головой.
— Глубокое рассечение, швы в любом случае придётся накладывать, и я даже не знаю, разрешить ли продолжать вам бой, — задумчиво заключил он.
— Разрешите, товарищ врач, — скорчил я страдальчески-просительную гримасу.
— Финал всё-таки, обидно из-за какого-то рассечения упускать шанс выиграть «золото», — поддержал меня Лукич.
— Что будем делать, Виктор Петрович? — спросил у врача Позняк.
— Даже не знаю, — вздохнул тот. — А если рассечение усугубится?
— Больше швов наложат, да и всё, — самоуверенно заявил я. — Всего раунд! Я буду беречь лицо!
Врач вновь вздохнул:
— Шут с вами, бейтесь дальше. Но если ситуация выйдет из-под контроля, Дан Иванович — сразу останавливайте бой.
— Договорились, Виктор Петрович.
Выйдет из-под контроля — это, значит, рассечение, как сказал врач, усугубится. А если я буду прятать лицо за перчатками и бегать от соперника, забыв об атаке, то победы мне не видать, как своих ушей. И как поступить? Ну уж нет, либо пан — либо пропал. Если у боксёров есть свой бог, то попрошу его уберечь мою несчастную губу, а сам буду работать в ринге так, как считаю нужным.
— По-кров-ский! По-кров-ский!
Это Антипов всё никак не угомонится. Но вообще-то молодец, приятно чувствовать поддержку, да ещё и соседей заводит, те вон тоже меня начали поддерживать.
Чернышёв явно не ожидал, что я попру на него с первых секунд раунда. Он-то однозначно надеялся, что я продолжу избегать драки, как это было во втором раунде после рассечения. Извини, Володя, я немного тебя удивлю, хотя и сам не знаю, чем закончится моя афера.
Удивить удалось в первые секунд десять-пятнадцать, после чего Чернышёв принял правила игры и стал полноправным участником этой рубки. Внешние факторы для меня перестали существовать, только я и мой соперник. Наверное, для Чернышёва тоже. Я слышал только свои и его выдохи при ударах, которые вскоре слились в одно сплошное тяжёлое дыхание. Впрочем, я-то дышал ещё нормально, дыхалка моя меня пока не подводила, а вот оппонент явно «наелся»: пот с него тёк ручьём, грудь тяжело вздымалась, перчатки били не так точно и мощно, как ещё минуту назад.
— Брейк!
Позняк оттеснил назад повисшего на мне в клинче Чернышёва. Тот с налитыми кровью глазами снова начал на меня падать, рефери вновь его оттеснил.
— Брейк, говорю. Вот так… Бокс!
Ба-бах! Это моя левая перчатка полетела через переднюю правую руку соперника и сочно вошла в нижнюю челюсть. Чернышёв рухнул как подкошенный, не подавая признаков жизни.
— Стоп! Врача на ринг!
Позняк даже не стал отсчитывать нокдаун, наверное, ему, как опытному боксёру, сразу всё стало ясно. Я для проформы отправился в нейтральный угол, откуда глядел, как Володю приводили в чувство. Спортивная злость уже сошла на нет, сейчас я искренне переживал за состояние здоровья недавнего оппонента. К счастью, всё обошлось. Не прошло и минуты, как оренбуржец уже стоял на своих двоих, хоть и не очень уверенно, дёргая головой, когда врач подносил к его носу пузырёк с нашатырным спиртом. Далее в нос ему были засунуты ватные шарики, чтобы остановить кровотечение, после чего Виктор Петрович занялся моей губой.
— Немедленно ехать в травмпункт, пусть зашивают, — говорил он, снова прикладывая к ране смоченную в перекиси водорода ватку. — А говорили, будете беречься. Видел я, какое вы с соперником на пару с соперником побоище устроили. Вон ещё и гематома под глазом наливается, в раздевалке лёд приложите.
— Обещаю, после церемонии награждения еду зашиваться, — кое-как пролепетал я, почти не открывая рта.
Награждение победители и призёров (проигравшим в полуфинале ради этой церемонии пришлось остаться на лишние пару дней) проводил президент всесоюзной Федерации бокса Георгий Свиридов.
— Да, ребята, здорово вы покромсали друг друга, — осуждающе покачал он головой, разглядывая наши физиономии. — Словно профессионалы какие-нибудь. А ведь советский бокс — он интеллигентный, игровой.
Чернышёв виновато улыбнулся, а я, не сдержавшись, ляпнул:
— Так ведь победителей не судят, Георгий Иванович.
Тот даже опешил. Потом хмыкнул:
— Покровский, я смотрю, ты молодой, да наглый. Нагибайся уже, медаль буду вешать.
— По-кров-ский! По-кров-ский! — кричал в этот момент с трибуны неугомонный Антипов.
Он потом поджидал меня на выходе из спорткомплекса.
— Ух
