был бы перебраться в столицу?
— Не знаю, — честно признался я. — С одной стороны, конечно, Москва есть Москва, а с другой — чем Свердловск плох? Свой дом, учёба, гонорары за песни на сберкнижку капают… Не говоря уже о личной жизни. Нет, я не зарекаюсь, возможно, когда-нибудь и переберусь в златоглавую. Но только если это действительно посулит мне какую-то выгоду и не будет стоять ребром квартирный вопрос. Да, вот такой я эгоист.
И я осторожно, чтобы не разошлись швы, улыбнулся.
— Ну да, согласен, здесь у тебя пока всё неплохо складывается. Не то что у Язовских…
— А что с ними, кстати?
— Недавно насчёт старшего как раз делал запрос в систему ГУИТУ[17]. Сообщили, что он отбывает наказание в одном из мордовских лагерей. Ведёт себя примерно, но по его статье на УДО рассчитывать не приходится. По иерархии уголовного мира он шнырь — ну что-то вроде уборщицы. Выполняет всю грязную работу, короче говоря, перевоспитывается.
Что касается младшего, то он осенью был призван в ряды Советской армии, попал в стройбат под Читой. Пытался устроиться в гарнизонную библиотеку, даже участвовал в написании «Боевого листка». Но чего-то там напутал с цитированием классиков марксизма-ленинизма и его снова перевели в родную роту. Через три месяца дезертировал по причине, как он позже говорил, неуставных отношений, был пойман на полпути к Свердловску и сейчас отбывает наказание в дисциплинарном батальоне. Срок — три года. Так что и младший по примеру отца оказался в местах не столь отдалённых. Судьбы обоих теперь, я так думаю, сломаны на долгое время, если не до конца жизни.
— Что ж, каждый человек сам кузнец своего счастья… Или несчастья, — философски заметил я.
— Да уж, — так же задумчиво протянул Виктор Степанович и в следующий миг пристально посмотрел мне в глаза. — А у меня к тебе, Женя, будет одна небольшая просьба. Ты же ведь комсомолец, я даже слышал, хочешь стать кандидатом в члены партии, так?
И это знает… Это я после поездки в Штаты решил подать заявление следом за Вадиком — тот подал сразу после Нового года. Он сумел заручиться рекомендациями двух заслуженных партийцев, его заявление рассмотрела первичная парторганизации института, и вот он уже щеголял билетом кандидата в члены КПСС. Если зарекомендует себя с хорошей стороны, то через год сможет получить билет члена КПСС. То же самое ждало и меня, моё заявление «первичка» должна была рассматривать на следующей неделе.
Интересно, что от меня понадобилось Хомякову? Когда чекист о чём-то просит — это уже не совсем просьба. Надеюсь, он не попросит от меня чего-то невыполнимого, или того, что мне будет претить с моральной точки зрения. Или как минимум помешает стать кандидатом в члены КПСС.
— Что за просьба, Виктор Степанович?
— Да сущий пустяк. Ты же знаешь кое-кого из местных фарцовщиков? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Хомяков.
— Э-м-м… В общем-то, приходилось иметь дело, — сознался я, понимая, что отпираться бессмысленно.
На лице гостя промелькнула улыбка:
— Молодец, что не стал отпираться. В общем, кое-кто из этой публики тебя знает в лицо и, надо думать, доверяет тебе. Верно?
— Верно.
— Кузю знаешь?
На мгновение у меня пересохло в горле. Откуда ему известно это имя?
— Кузя… Ах да, я у него кроссовки покупал, — сделал я вид, будто с трудом вспомнил имя долговязого фарцовщика.
— А про некоего Билла никогда не слышал?
— Про Билла… Нет, не слышал, — честно сознался я. — А что он натворил?
— Билл, он же Худой, он же Алексей Владимирович Худяков, 1945 года рождения. По малолетке за воровство отсидел три года, ещё гол досиживал на «взросляке». По нашим сведениям, в последние годы переключился на скупку валюты. Сам понимаешь, какой серьёзный вред нашему государству наносит его деятельность. Место ему в тюрьме, это как минимум… Вот только взять его с поличным не удаётся. Хитрый, паразит, и очень осторожный.
Ага, кажется, я начинал понимать, к чему он клонит.
— Хотите сделать из меня приманку?
— Грубо говоря, да, — не стал юлить Хомяков. — Ты же недавно вернулся из Штатов, то есть чисто теоретически мог бы провезти в страну некую сумму в долларах. И у тебя могло возникнуть желание поменять их на рубли не по официальному курсу, а по тому, который предлагают валютчики, то есть в несколько раз дороже.
— Предположим, — кивнул я.
— Ну вот ты и подошёл якобы к этому Кузе, чтобы узнать, кто мог бы тебе обменять доллары на рубли. А он, зная тебя, уже направит тебя к Биллу, которого мы могли бы взять с поличным.
— Погодите, Виктор Степанович, — я выставил перед собой ладонь. — Слишком уж всё просто у вас получается. Во-первых, вдруг Кузя сам предложит мне обменять доллары на рубли?
— Не предложит, он от таких дел старается держаться подальше, поэтому сведёт тебя с нужным человеком, может быть, за небольшой процент от сделки. К тому же он у нас на крючке, ему намекнут, чтобы он свёл нашего человека с Биллом. Деваться ему некуда, ходит под статьёй не первый год.
— Вон оно что… А у нас в Свердловске только один Билл валютой занимается?
— Нет, помимо него ещё парочка человек могут купить у тебя валюту. Но Кузя и Билл знакомы, к тому же по легенде у тебя крупная сумма, а с большими деньгами рискнёт связывать только Билл.
— И насколько эта сумма крупная?
— Скажем, триста долларов.
— Хм, действительно, крупная, — я чуть было не добавил «по нынешним временам». — И откуда она у меня взялась?
— Предположим, продал в Штатах два фотоаппарата, трое часов фирмы «Заря» и пару бутылок водки. Согласен, немного притянуто за уши, но выглядит более правдоподобно, нежели ты сказал бы, что нашёл в аэропорту кошелёк.
— Да уж, действительно… А вы мне их выдадите, эти триста долларов? У меня-то самого ни цента.
— Конечно, выдадим, — кивнул Хомяков. — Задержание будет происходить во время обмена валюты на рубли, так сказать, возьмём с поличным, с валютой в кармане и с отпечатками пальцев на купюрах.
— Это-то понятно, но Билл может заподозрить, что я подсадной, работаю на Контору. В любом случае после того, как он назовёт моё имя на допросе, ради сохранения легенды я должен быть исключён из института, выгнан из сборной страны и вообще из спорта. Да и вообще это дело подсудное. И меня этот вариант совершенно не устраивает. А может и слушок пойти, что я внештатный сотрудник КГБ. Думаете, приятно будет слышать в спину, вон, мол, стукач конторский пошёл…
— Тут ты прав, к
