— Почему вы продаете картины никому не известных художников по двести тысяч франков? — спросил он его. — Как объяснить, что еще молодые, совершенно неизвестные художники оцениваются сегодня в несколько миллионов? Например, Матье, которого вы сделали знаменитым?
— Матье? — переспросил Пьер Леб. — Ну что ж, в данном случае роль сыграл феномен сюрприза. Любители всегда ищут шока. Это живопись жеста, а быстрота жеста нравится в эпоху, когда уважают скорость. И другие элементы сыграли в пользу Матье: он очень умен; он создал для себя оригинальное обличье; он хотел стать новым Сальвадором Дали. Скандал разжигает аппетит любителя. Но эффект каждой находки, каждого скандала аннулируется новой находкой, новым скандалом…
— Каковы же ваши последние находки? — снова спросил Дюмайе. — Монохромная живопись, когда весь холст покрывается слоем краски только одного цвета?
— А! — отмахнулся «купец». — Монохромная живопись! Сегодня называют картиной все цветное… — Он подумал и выпалил: — Думаю, что самая последняя находка — это находка одного итальянца, который довольствуется тем, что вспарывает полотно ударом сабли. Вы только подумайте! Один удар сабли по полотну и картина сделана. Вот это действительно сенсация!
— Таким образом, представление о том, что картина должна что‑то изображать, полностью вылетело из головы покупателя? — спросил обозреватель еженедельника «Нуво Кандид».
— Полностью! — авторитетно подтвердил «купец». — Я скажу больше. Когда им начинает казаться, что картина что‑то изображает, их охватывает паника…
Но вот что интересно. Прошло всего два года после этого разговора, и Париж облетело сенсационное известие: Пьер Леб закрывает свою галерею и прекращает торговлю картинами. Почему? Что случилось? Корреспондентка еженедельника «Экспресс» Мадлен Шапсаль помчалась к старому «купцу» от живописи и нашла его в весьма меланхоличном расположении духа. 9 апреля 1964 года «Экспресс» опубликовал огромное интервью, которое Леб дал ей. Вот некоторые выдержки из этой весьма поучительной беседы (теперь, оставляя торговлю, Леб говорил вполне откровенно, не рисуясь и не хвастая).
«Вопрос. Кажется, никогда еще так много не говорили о живописи?
Ответ. Вот именно! Слишком много расплодилось салонов, выставок, галерей. Слишком много спекуляции, интриг, игры на повышение и на понижение цен. Если ты не участвуешь в той или иной группе, ты не продвинешься вперед, путь тебе прегражден.
Вопрос. Но ведь публика как будто бы предъявляет огромный спрос на картины?
Ответ. Люди хотят имен. Им нужны работы известных художников. И это — катастрофа для живописи. Каждый хочет, например, повесить у себя на стене картину Пикассо. Но художник в среднем может написать за свою жизнь всего три тысячи картин. Что же происходит? Картины воспроизводят механически, приносят к художнику, он их нумерует, подписывает, и все это идет в продажу. Дальше. Художник теперь не выбрасывает ни одного наброска, ни одного чернового эскиза — он их подписывает и тоже продает. Это плохо и для него самого, и для живописи. Картин больших художников на рынке больше нет, а если они и появляются, то их продают по слишком дорогой цене. И вот в продажу идет мелочь — откапывают кубистов второго сорта, второсортных импрессионистов, и даже это продается за миллионы. Либо продают по астрономическим ценам третьесортные картины большого художника. Естественно, что в этих условиях шансы на продажу картин молодых художников невелики.
Вопрос. Значит, вы считаете, что о живописи говорят слишком много?
Ответ. Я хочу сказать вот что: многие покупают картины просто как товар. Однажды ко мне явился американский клиент. Спрашивает: «Можно ли еще раздобыть Пикассо?» — «Да». — «Дорого?» — «Дорого». — «А! Отлично»…
И он доверительно сообщил мне, что недавно купил две картины Пикассо, за которые заплатил около ста миллионов франков. Стало быть, не прогадал!
Оглядевшись, он заметил картину малоизвестного художника, которая ему понравилась:
«Это хорошо. Сколько?» — «Пятьсот долларов». — «Я подумаю».
И он все еще думает!..»
Корреспондентка расспрашивала уходящего от дел «купца» о секретах его ремесла, об отношениях с молодыми художниками, о том, как он представляет себе перспективы развития живописи. Леб сделал знаменитыми многих, не только Матье, — они приобрели славу, а он деньги. И все же он жалуется: «Картины девяти из десяти художников не продаются». В предвидении, что кое-кого из них, быть может, все же удастся «вывести в люди», владельцы картинных галерей прибегают к старому, испытанному приему: они заключают с художником контракт и платят ему помесячно своего рода жалованье; за это художник должен отдавать «купцу» все, что он напишет. Это своего рода лотерея: если художник станет знаменитым, «купец» наживет огромное состояние, если же он пропадет в безвестности, денежки «купца» пойдут прахом.
Леб разочаровался в этой системе: в наше время, когда живопись все больше перестает быть живописью и все чаще превращается в хаотическое размазывание красок по полотну, очень мало шансов на то, чтобы «вывести в люди» никому не известного человека. «Никогда еще не было так трудно пробиться вперед молодому художнику», — говорит он.
— Куда же идет живопись? — спросила Мадлен Шап-саль.
— Три четверти мира вообще обходятся без я^ивопи-си, — отрезал Пьер Леб. — Африка, Азия, Средний Восток… Современное искусство часто поверхностно. Хотят исходить не из традиций, а из чего‑то другого. Исходят из ничего, из нуля, вместо того чтобы руководствоваться правилами, думать о формах, о рисунке. Берут за отправную точку заборные надписи, рисунки сумасшедших, детей. Есть еще «литературное» искусство, которое отталкивается от анекдота, рассказывает зрителю какую‑то историю. Я, конечно, недостаточно квалифицирован, чтобы об этом говорить, но лично я всегда любил, так сказать, полноводную живопись… Я не нуждаюсь в том, чтобы меня забавляли, развлекали, мне нужно, чтобы меня взволновали. Для меня живопись — это прежде всего эмоция, переживание.
— А что такое эмоция?
— Это тайна! Вот перед вами два художника: Ватто и Патер — они принадлежат к одной эпохе, они писали почти одинаковые картины. Но один из них — Ватто — поэтичен, он волнует вас, а другой сух, поверхностен. То же самое Сера и Синьяк. Оба стремились писать, руководствуясь методом живописи, основанным на теории света. Но Сера волнует меня, а Синьяк нет…
Труд художника — это жизнь в раздумье, это очень медленная история: надо научиться властвовать над материей, превзойти ту традицию, от которой как бы отталкивается художник — у него ведь всегда должны быть свои связи с предшественниками, свои предки. И пока будут существовать такие художники, будут и люди, испытывающие потребность любоваться живописью, чтобы жить…
«Скандал разжигает аппетит любителя» — это определение «купца», строящего свое состояние на торговле предметами «ультрасовременного» искусства, отлично усвоено циниками от искусства, которым, в сущности говоря, нет никакого дела ни до живописи, пи до скульптуры, они ищут только какие‑то новые трюки, способные поразить воображение богатого и всем уже пресыщенного покупателя. Спрос рождает предложение, и вот в искусстве процветает неслыханное множество мистификаторов, изобре тательных, ловких людей, готовых предложить такое, чего до сих пор никто не видывал и не слыхивал.
Среди этих мистификаторов встречаются и способные, подчас даже талантливые люди, в совершенстве владеющие кистью, но заботящиеся не о том, чтобы создать произведения искусства, а лишь о том, как бы потрясти воображение «купца», вызвать сенсацию и продать свой товар «с вывертом» подороже. К числу таких деятелей искусства принадлежит, например, знаменитый Сальвадор Дали, один из основоположников сюрреализма.
На лондонской выставке «Ста лучших художников» я видел его нашумевшую картину «Дали, 1958». Это кар-тнна — трюк. Когда вы стоите перед нею, вам представляется унылое серое полотно, испещренное монотонными рядами белых точек, словно перед вами увеличенная до гигантских размеров сетка цинкографского клише, — это типичная абстрактная картина. Но вот вы отступаете на два метра и вдруг видите скрытую под этой точечной вуалью безукоризненно исполненную копию «Сикстинской мадонны» Рафаэля. Вы отходите еще на тринадцать метров — и Сикстинская мадонна куда‑то исчезает, перед вами во всю раму огромное изображение человеческого уха, опять‑таки весьма точное изображение. Зачем придуман этот трюк? Искусствоведы разводят руками: «Что вы от него хотите? Ведь это Сальвадор Дали…»
Этот художник неистощим в изобретении трюков. Вот и недавно он вдруг объявил, что открыл новый сенсационный способ живописи: комбинировать… мушиные следы: если насыпать на бумагу сахар, заявил он, мухи слетятся и будут пастись на ней, оставляя «сырье», необходимое художнику. Дальше все будет очень просто: останется кропотливо сгруппировать мушиные следы. Дали намерен таким методом изобразить профиль Гомера, причем линии мушиных следов лягут в пробелах между словами текста, воспроизведенного на полотне. Картина уже обещана на очередную выставку в Нью — Йорке. Парижская газета «Фигаро» поспешила опубликовать 8 ноября 1963 года огромное фото, на котором показано, как Дали посыпает полотно сахарным песком, готовясь к сбору необходимого ему мушиного «сырья»…
