Раздумья Власова прервал звонок целленхёрера. Первым делом Фридрих узнал высветившийся в окошечке номер. Потом - голос, напрочь лишенный на сей раз китайских интонаций.
- С вами хотят встретиться, - без предисловий сказала Эстер Шляйм.
- Вот как? - Фридриха задел ее безапелляционный тон, хотя он и понимал, что речь идет о делах, интересных обеим сторонам. - И кто же?
- Гуревич.
Вот оно как. Выходит, Моссадом дело не ограничивается. Аарон Гуревич формально был аккредитован при посольстве Швейцарии. Фактически же он исполнял роль посла Израиля в России, с которой у его страны, как и почти со всем Райхсраумом, не было дипотношений. Ситуация, надо признать, необычная. Разумеется, всем известно, что послы тесно связаны с резидентурой своих государств. Но, тем не менее, афишировать эту связь категорически не принято. Дипломаты обычно встречаются с дипломатами (а также с высокопоставленными государственными деятелями), а разведчики - с разведчиками. Может, Гуревич пошел на прямой контакт именно в силу неформальности своего посольского статуса? Все равно не должен был... Так или иначе, предложение, безусловно, знаковое, хотя Власов пока затруднялся сказать, что оно означает.
- Когда? - спросил он.
- Сегодня. В 16-00. Вам это удобно? - вспомнила о вежливости Шляйм.
Фридрих подавил желание из принципа сказать "нет" и холодно ответил:
- Меня это устраивает. Опять в чайном клубе?
- Нет, в кабачке напротив швейцарского посольства. Не волнуйтесь, там вы будете надежно защищены от посторонних. Не хуже, чем в клубе.
"Там - возможно", - подумал Фридрих. А вот по дороге... Вчерашний инцидент в "Калачах" ему очень не понравился. Если его и в самом деле начали плотно пасти... Надо будет сказать Лемке, чтобы проследил за возможными хвостами. Впрочем, вполне может быть, что кто-то следит уже и за Лемке...
- Я должен получить санкцию на эту встречу, - сказал он вслух.
- Да, конечно. Свяжитесь с вашим начальством.
Был ли то акцент, или она и в самом деле подчеркнула голосом слово "вашим"?
Kapitel 31. Тот же день, ближе к вечеру. Москва, переулок Огородной Слободы, 5.
Подозрения Власова оправдались: хвост был. Лемке позвонил ему в машину уже после первой пары поворотов и доложил о бежевом "Фольксвагене" с ничего не говорящим номерным знаком. Фридрих знал, какие номера обычно используются московскими машинами ДГБ, так же, как и Департаменту были известны обычные номера Управления - подобной информацией союзные спецслужбы обменивались как раз ради того, чтобы не мешать друг другу. Конечно, было бы верхом наивности ожидать, что дэгэбэшники станут использовать эти номера для тайной слежки за Власовым. Иное дело - если бы их акция носила демонстративный, предупредительный характер. Но нет, похоже, слежка велась по-настоящему... И не факт, что это вообще ДГБ.
Способ хотя бы приблизительно проверить, кто это такие, был (и он же - потенциальный способ отрыва). Достаточно выполнить маневр с нарушением правил на глазах у доповцев - скажем, развернуться через двойную сплошную. Тогда у преследователей выбор - совершить то же нарушение или потерять объект. Если они не имеют отношения к российским властям, то первый вариант для них закрыт - их сразу остановят. Впрочем, даже если имеют, вполне могут поступить умнее - передать объект другой машине, ждущей неподалеку. При условии, конечно, что за него взялись всерьез и групп слежения выделено достаточно. В этом случае по-любому оторваться практически невозможно.
При этом Фридрих даст знать, что заметил слежку, и что она ему сильно не нравится. Может, это и имело бы смысл - при гарантии успеха. Однако, если бежевый "Фольксваген" - не единственный, и если Лемке не удастся отследить его сменщиков... Власов принял другое решение. Не желая пробиваться через перегруженный центр, он избрал маршрут по Садовому кольцу, однако, съехав с Самотечной эстакады, вырулил направо, на Трубную улицу. Трубную и Сретенку соединяет густая сеть параллельных переулков, переходящая в почти такую же сеть к востоку от Сретенки - так что при желании здесь есть где понарезать петли и поставить преследователя в неловкое положение, вынудив его проехать по явно бессмысленной для обычного водителя траектории. Фридрих сделал вид, будто именно это он и собирается проделать, когда, включив поворотник лишь в последний момент, круто свернул в Большой Сухаревский. Но просто проехать переулок насквозь в его намерения не входило. Как он и рассчитывал, в переулке было тесно от припаркованных машин, но пара свободных пятачков все же нашлась. Власов заехал на первый из них, вынудив показавшийся следом "Фольксваген" медленно проехать мимо. Стекла у чужой машины были тонированные, но Фридрих, разумеется, не сомневался, что оттуда за ним внимательно наблюдают. Он опустил стекло с водительской стороны и, когда автомобили поравнялись, издевательски отсалютовал "коллегам" - после чего вновь выехал и пристроился им в хвост. "Фольксваген" сердито зарулил на следующий свободный пятачок. Проезжая мимо, Власов сделал приглашающий жест рукой - мол, поехали! На Сретенку он выбрался нарочито неторопливо.
Что ж - теперь они знают, что он видел слежку, но она его не более чем забавляет. Лемке доложил, что "Фольксваген" ушел по Сретенке в противоположную сторону. Фридрих особенно не обольщался - вероятно, наблюдение все же не снято, а передано кому-то другому... но, надо надеяться, они понимают, что он это понимает. И, стало быть, не считают, что он что-то пытается скрыть. Вот только как к этому отнесутся израильтяне? Но это уже их проблемы, и будем считать, что они к таковым подготовились...
Власов предвидел возможные дорожные приключения, и потому выехал из дома с хорошим запасом - так что в 15: 53 он уже входил под арку дома напротив невысокого здания швейцарского посольства. Вопреки обыкновению, возле арки и под ее сводами не было никаких зазывных указателей, однако в колодце внутреннего двора обнаружился пристроенный к основному корпусу бирюзовый двухэтажный особнячок с двумя башенками под пирамидальными крышами, увенчанными большими декоративными флюгерами. "Ресторан ХЕЛЬВЕЦИЯ" - гласила стилизованная под готику надпись на фасаде.
Фридрих потянул на себя тяжелую дверь с мутным стеклом (попутно обратив внимание на глазок видеокамеры) и оказался в небольшом тамбуре, где обнаружились еще две двери - та, что прямо, застекленная, вела, очевидно, в зал ресторана, а белая дверь попроще уводила куда-то направо. Первую дверь загораживал серьезный молодой человек в черном костюме, мало похожий на швейцара. На швейцарца он, кстати, тоже особо не походил.
- Я по приглашению, - сказал Фридрих в ответ на его изучающий взгляд.
- Я знаю, - кивнул тот и взялся за ручку боковой двери. - Я провожу вас в отдельный кабинет.
За дверью оказался коридор, который, очевидно, огибал главный зал и сворачивал налево; за поворотом начались двери с номерами по левую руку. Фридрих оценил предусмотрительность: посетители в общем зале не могли видеть, кто входит в кабинеты. Молодой человек отпер дверь с номером 3 и вручил небольшой ключик Власову:
- Прошу. Тот, кого вы ждете, сейчас подойдет.
На круглом столике, покрытом белоснежной скатертью, стояла изящная вазочка с искусственными цветами, но это было все. Ни приборов, ни хотя бы меню. Фридрих обернулся, желая спросить молодого человека, но тот уже ретировался, мягко прикрыв за собой дверь.
Власов повесил куртку на вешалку в углу, уселся на один из двух стульев, бросил взгляд на часы - еще 5 минут - затем с иронией покосился на вазочку. Только микрофон, или видеокамера тоже? Впрочем, не имеет значения. Он понимал, что согласился на встречу на чужих условиях, понимал это и Мюллер, давший ему добро. На всякий случай он слегка вытянул из кармана целленхёрер, бросил взгляд на экранчик. Так и есть - сигнала нет. Ну что ж.
Гуревич появился точно по часам. Молча кивнув Власову, он тщательно запер дверь и проследовал к столу шумной шаркающей походкой. Это был старик лет шестидесяти пяти, среднего роста, грузный, с вросшей в плечи головой. Его абсолютно белые волосы были коротко подстрижены, а на одутловатом лице, казалось, навеки застыло выражение брюзгливой усталости. В вяло опущенных уголках губ, в морщинах у выцветших глаз словно сосредоточилась вся печальная мудрость древнего народа: "ничто не ново под луной", "и это пройдет" и что там дальше у Экклезиаста... Несмотря на явно семитские черты и избыток лишних килограммов, Гуревич чем-то напомнил Фридриху Мюллера. Вероятно, этой брюзгливой маской, доверять которой точно так же не следовало.
Израильтянин некоторое время кряхтел, устраиваясь на стуле, и наконец произнес по-русски: "Добрый день".
"... дорогой", - автоматически достроил мысленно фразу Фридрих и тут же сердито велел себе отогнать неуместные аналогии. Но Гуревич, разумеется, не стал заканчивать фразу по-мюллеровски. - Будем говорить по-русски, если вы не возражаете, - сказал он вместо этого; акцента в его речи не слышалось совершенно. - В данном случае это не просто дань дипломатической вежливости, но и удобно для нас обоих. Вам ведь этот язык тоже, как я понимаю, не чужой?
