Надвигался рассвет. Небо на горизонте сделалось из черного грязно-серым. Такой же цвет обрел и весь окружающий пейзаж. Подул легкий ветерок. Аршинов, всегда славившийся своим умением ориентироваться в городских джунглях, сообщил, что собирается вести их к наземному вестибюлю станции Черкизовская.
— На всякий пожарный случай, чтоб не запутаться.
— Ты ж говорил, что до Партизанской рукой подать, — напомнил Вездеход. — Уже светает, а мы все еще… рукой подаем.
— Эх, Вездеходушка! В старые добрые времена минут сорок ходу было. А нынче… Это уж как карта ляжет.
Томский в беседе не участвовал. Он думал о станции имени Че Гевары, о ее жителях и о том, какой будет их реакция на побег убийцы. Не совершил ли он ошибку, скрывшись от правосудия и заслуженного наказания? Конечно, друзья верят в его невиновность, но ведь на то они и друзья. Дружба, как и любовь, слепа. Слово «любовь» сразу переключило мысли Толика на Лену. Не пришла с ним повидаться, ничего не знала о планах прапора и Вездехода. Сдалась. Согласилась с тем, что муж — убийца. Наверное, сделала правильный выбор. Скоро станет матерью и, конечно же, не желает, чтобы ее ребенок имел что-то общее с Томским, безжалостно задушившим ни в чем не повинного пацана. Права, тысячу раз права. И все-таки… Заныли, зашлись болью царапины у ключицы. Толи почувствовал неистовое желание нажать на курок и палить из автомата до тех пор, пока не кончатся патроны. Потом вставить новый рожок и опять делать дыры в черном саване темноты. Будь проклят этот город, будь проклято подземелье под ним, будь проклято все Метро!
Он еле взял себя в руки.
Тем временем Аршинов остановился, долго осматривался и, наконец, свернул к тому, что походило на огромный холм. Вглядевшись, Толик понял, что это здание. Сходство с холмом ему придавала растительность, укутавшая строение плотным коконом. Коричневатые, покрытые похожими на бородавки пупырышками стволы. Болезненного вида бледно-зеленые листья размером с человеческую ладонь и формой почти как правильный равносторонний прямоугольник. Кромки листьев покрывали короткие колючки, довольно прочные на вид. Сквозь это буйство растительности лишь с большим трудом можно было рассмотреть дверные рамы, четырехгранную колонну, некогда облицованную белым мрамором, и черные ступени.
— Черкизовская, — объявил Аршинов, не сбавляя шага. — Дальше, если мне не изменяет память, будет железнодорожный мост.
Память прапору не изменила. Мост был на месте. Короткий, всего в сотню метров длиной, он покоился на двух массивных сложенных из камней опорах. Наверху стоял скособоченный, явно сошедший с рельсов вагон пассажирского поезда. Ему повезло больше, чем остальному составу: другие вагоны и сам поезд превратились в груду искореженного металла у подножия железнодорожной насыпи.
Взгляд Томского скользнул по темным провалам вагонных окон. Что за чертовщина? В одном из них Толя увидел лицо. Бледное, яйцевидное. С непомерно большими, глубоко запавшими глазами и маленьким, сползшим на подбородок ртом. Тонкие длинные пальцы теребили край окна. Существо тоже заметило Томского. Рот его приоткрылся. Послышалось что-то похожее на детский плач. Томский остановился, пораженный тем, что его спутники ничего не замечают и продолжают идти. Плач распался на отдельные звуки. Слоги.
— А-а-а-ша-ми… Ша-ми-и-и… А-ша-ми-и-и-и-и… Ша-ми…
Мутант что-то хотел сказать. Сообщить. Может, предостеречь?
Ашами? Шами? Что-то подсказывало, что язык мутанта не так уж далек от человеческого. Он еще раз повторил про себя загадочные слова. Ашами. Шами. Миша! У Томского перехватило дыхание. Осенившая его догадка была чем-то сродни удару в солнечное сплетение. Это не мутант. Это…
Толик никогда не задавался вопросом, как выглядят души мертвецов, не нашедшие покоя. Теперь он это знал. Тело задушенного мальчика осталось на станции, а его бесплотный дух путешествует вместе со своим убийцей! Железнодорожный вагон вовсе не его дом. Он будет появляться там, где ему вздумается. Преследовать, постоянно напоминая о себе. Этими появлениями доведет виновника своей гибели до умоисступления, до самого края. Потом заберет его с собой, и они продолжат путешествовать вместе. Может быть, это случится прямо сейчас.
Томский увидел то, на что раньше не обратил внимания. Один пролет перил моста свисал над дорогой и представлял собой идеальную лестницу. Одно из двух: либо призрак спустится по ней, либо своим заунывным плачем загипнотизирует, заставит его подняться на мост и войти в вагон.
— Толян, не отставай! Хватит любоваться видами!
Аршинов и Вездеход уже прошли под мостом и остановились, поджидая Томского. Он вновь посмотрел на окно вагона. Вместо бледного лица в темном прямоугольнике болтался кусок белого пластика. Плач стих. Томский наконец нашел в себе силы сдвинуться с места. Беспокоило лишь одно: свисавший с моста пролет перил угрожающе раскачивался.
Ничего удивительного. Призрак покинул вагон и теперь спускался для рандеву со своим убийцей.
— Пошевеливайся, Томский!
Аршинов прав. Надо пошевеливаться. Ни в коем случае не сбавлять шаг. Если взять себя в руки, то можно пройти под мостом, избежав кошмарной встречи. Вперед!
Толя ускорил шаг, а оказавшись под мостом, побежал. Когда опасный участок остался позади, раздался треск и следом — гулкий удар. Толя обернулся. Пролет перил рухнул в груду мусора. В воздух поднялась туча пыли. Прежде чем она закрыла собой вагон, Томский вновь увидел в одном из окон бледное яйцевидное лицо.
«До свидания. До скорого свидания. На этот раз тебе повезло, но в следующую нашу встречу я тебя достану. Берегись».
— Вот это номер! — Аршинов похлопал Толю по плечу. — Ты, случаем, не в рубашке родился?
— Точно не помню, — попытался отшутиться Томский. — Вроде, как большинство — с голым пузом.
Голос его предательски дрожал, но прапор, к счастью, этого не заметил. Шагая вслед за Вездеходом, Анатолий думал о бледном лице, превратившемся в кусок пластика, и о рухнувших перилах. Выводы он сделал самые простые, сообразуясь с логикой и здравым смыслом. Первое — галлюцинация, второе — случайность. Из окна вагона на него смотрел не дух, а его собственная совесть. Пролет же рухнул потому, что рано или поздно он должен был упасть. При желании можно вспомнить сто случаев, когда люди погибали из-за того, что оказывались не в том месте и не в то время. Ни бледнолицых, ни Желтых для этого не требовалось.
А как же Шутер? Его-то в список галлюцинаций не занесешь.
Томский нагнал прапора.
— Леш, как думаешь, кто снайпера нанял?
— Он. Оно. Полное дерьмо! — пожал плечами Аршинов. — Я вообще сомневаюсь, что Шутеру нас заказывали. А той чепухе, которую он нес перед тем, как зажмуриться, вообще не склонен верить. Мыслю так: вольные стрелки вроде Шутера палят во все, что двигается, потом обирают мертвых. Тем, падлюги, и живут… Эге! А вот и шоссе, Толян. Чтоб вы без меня делали!
Приблизившись к дороге, все застыли, ошеломленные ее видом. Вереницей ржавых скелетов автомобилей и рухнувших фонарных столбов Томского, Аршинова и Вездехода удивить было трудно. Поражало другое: на протяжении сотни метров асфальт выглядел так, словно его вспороли гигантским скальпелем. Между двумя рядами черных, стоящих вертикально глыб зиял темный провал шириной в метр. Томский отыскал просвет между парой глыб вздыбленного асфальта и осторожно заглянул на дно провала. Скользкие земляные стены, блеск воды внизу, всхлипывания падающих вниз капель.
— И что могло сотворить такое? — Аршинов присоединился к другу. — Как думаешь? Это какой-то сдвиг этой… земной коры?
Позади раздалось шипение. Шестера, всегда спокойная и даже веселая, выгнула спину и ощерила зубы. Все шесть лап скребли по асфальту, пылающие яростью глазенки уставились в сторону провала. Когда Вездеход, собираясь успокоить мутанта, положил ему руку на спину. Шестера изогнулась и едва не цапнула карлика.
— Сдвиг или не сдвиг, а убираться отсюда надо, — решительно объявил Томский. — Судя по выкрутасам нашей ласки, внизу может быть кто-то, с кем мне не хотелось бы встречаться.
— А уж как мне не хотелось бы! — подхватил прапор. — Потопали отседова, дружки мои веселые. Оставим большого земляного червяка без завтрака.
Аршинов попал в самую точку. Толик тоже представлял себе существо, вздыбившее асфальт, как гигантского червя. Сдвиги пластов почвы не могут начинаться и обрываться так внезапно.
Подозрительный провал обошли. По мере удаления от него к Шестере возвращалось хорошее настроение.
Перебравшись через очередной завал, прапор остановился.
— Скоро будем на месте, а пока… Позырьте на ту будку.
Аршинов указал на полуразрушенное кирпичное строение без окон. Некогда оно была окружено забором из стальных листов. Некоторые из них остались стоять, остальные упали, подмяв под себя уголки для крепления колючей проволоки. Двустворчатые ворота остались на месте. На них даже болтался ржавый висячий замок. Четырехскатная жестяная крыша провалилась внутрь под тяжестью большого электродвигателя, а ржавые корпуса двух прожекторов пялились на мир, как незрячие глаза.
