– Не поздно. Я позвоню.
Но он все-таки позвонил сам, хотя к телефону могла подойти Глафира Сергеевна.
– Не отвечают?
Он бросил трубку:
– А что сказал Митя?
– Я ничего не успела спросить. Он сразу же уехал.
Окно в комнате было открыто, и, когда Андрей погасил свет, почему-то сильнее стала чувствоваться свежесть осенней ночи.
– Ты говоришь, он был расстроен?
– Да, очень. Мне так жаль его.
– Мне тоже.
Тяжелая машина с железным лязганьем прошла по Ленинградскому шоссе.
– Ты не представляешь себе, как она сегодня вела себя, – сказала я, чувствуя, что мое пылкое желание немедленно рассказать Андрею о поведении Глафиры Сергеевны прошло и что мне гораздо больше хочется спать, чем говорить о том, что мы, в сущности говоря, давно уже знали. – Пришла с Крамовым и весь вечер командовала. И знаешь что? Она поумнела.
Андрей засмеялся.
– Что же ты, Татьяна? – сказал он. – Меня разбудила, а сама уже спишь. Нет уж, тогда давай разговаривать.
Кто-то прошел под окном, но у меня были закрыты глаза, и я догадалась об этом не по шагам, а по тени, косо скользнувшей по потолку, по стенам. Но тень скользнула не наяву, а во сне.
– Ох, прости, совсем забыл, – сказал Андрей, когда я уже совсем засыпала. – Тебе звонил из Рыбтреста Климашин.
Климашин был заместителем директора Рыбтреста.
– Просил передать, что договорился с наркомом о твоей командировке.
– Что такое? – Я открыла глаза. – О какой командировке?
– В Баку или в Астрахань. Он сказал, что тебе предоставляется выбор.
– Да что он, с ума сошел?
Я вскочила и зажгла свет.
– Что с тобой?
– Ведь он же обещал мне, что ничего не станет делать через голову Крамова! – сказала я с отчаянием. – Мы же договорились! А теперь Крамов снова подумает, что я стараюсь устроить свои дела за его спиной.
– Позволь, но я по разговору с Климашиным понял, что ты сама поставила вопрос о командировке.
– Не поставила вопрос, а просто сказала, что в лаборатории – выходит, и что теперь следовало бы организовать проверку в широком масштабе. Им только слово скажи – и вот, пожалуйста. Позвонили наркому. А нарком позвонит Крамову, и опять окажется, что у меня от него какие-то тайны… Черт бы побрал этого Климашина! И чего он так торопится, не понимаю. Не горит же его Рыбтрест!
– Наверно, горит. Да ты сама-то хочешь ехать на промысел?
– Конечно хочу.
– Ну и поедешь. – Он ласково погладил меня по лицу. – Не сердись. Обойдется.
Нечего было надеяться снова уснуть, тем более что Андрей вдруг объявил, что он страшно голоден, и, глядя, как он вкусно ест холодное мясо, оставшееся от обеда, я вспомнила, что за всеми хлопотами и заботами так и не поужинала у Заозерских. Мы присели к столу и долго, с аппетитом ели мясо.
С прошлого выходного, когда у нас были гости, осталось вино, и осторожно, чтобы не разбудить Агнию Петровну, мы достали бутылку из шкафика, висевшего недалеко от ее изголовья, и выпили из горлышка – искать рюмки, стоявшие в том же шкафике, было рискованно, да и не к чему…
* * *
Митя по-прежнему занимался вирусной теорией происхождения рака – вопросом, который был новостью в начале тридцатых годов и который казался руководителям Наркомздрава далеким от клиники, отвлеченным, неясным. По-прежнему он выступал на всех съездах и конференциях, по-прежнему его блестящие по форме, но преждевременные обобщения убедительно опровергались… Ему было трудно – это превосходно понимали и друзья и враги.
На другой день я поехала в институт Габричевского. Митя был занят – показывал ленинградским микробиологам свою лабораторию, и мы перекинулись только несколькими словами.
– Ох, не терпится кому-то меня проглотить! – с раздражением сказал он, когда я спросила о составе комиссии. – Ну ладно же! При случае скажу наркому, что очень рад: наконец представился случай познакомить его с моей работой.
– Вы бы отдохнули, Митя.
– А что?
– У вас лицо усталое.
– Это потому, что я ночь не спал. Ничего, Танечка, – сказал он, улыбаясь. – Не беспокойтесь обо мне. Все будет в порядке.
Мне не хотелось уходить, и несколько минут мы молча стояли в коридоре.
– Мы часто говорим о вас, Митя.
– Спасибо.
– Заходите к нам.
– Непременно.
На волге
Нарком звонил Крамову – я поняла это, войдя в его кабинет. Все время, пока я старалась доказать, что ничего не знала о разговоре Климашина с наркомом, Крамов шагал из угла в угол. Не знаю, о чем он думал, останавливаясь время от времени, чтобы холодно взглянуть на меня, – должно быть, решал, что со мною делать – немедленно убить или приговорить к тягчайшему покаянию.
– Полно оправдываться, Татьяна Петровна, ничего особенного не произошло, – любезным и даже еще более любезным, чем обычно, голосом сказал он. – Раз уже вы взялись за это дело, нужно довести его до конца. А что это, я слышал, вы икру на свои деньги покупали? – перебил он себя, засмеявшись. – Вот это уж совсем напрасная жертва. Я полагаю, что бюджет нашего института не пострадал бы от приобретения зернистой икры.
– Это не имеет значения, Валентин Сергеевич.
Мы с Леной Быстровой действительно покупали икру на собственные деньги, и
