Он упал на рельсы, раскинув руки.
Я видел, как машина яростно поволокла вперед его тело, а потом оно исчезло из виду. Еще минуту состав продолжал двигаться с прежней скоростью, затем неторопливо затормозил. По правилам он должен был остановиться немедленно, едва на пути возникнет препятствие, но эта функция, как и многие другие, прекратилась давным-давно.
Двигатель натужно захрипел, в тоннеле запахло озоном.
Я с трудом выбрался из ниши. Пока состав продолжал движение, это было невозможно, но сейчас я сумел протиснуться вдоль вереницы капсул и подошел к головному вагончику. Больше всего я боялся ненароком задеть какой-нибудь рычаг, который включает задний ход, – тогда меня бы просто растерло о стенку тоннеля.
Я заглянул под колеса, ожидая увидеть изуродованное тело Норкинко, застрявшее между рельсами и днищем капсулы.
Но он лежал рядом. А под днищем капсулы валялся его расплющенный инструментальный ящик.
Я опустился на колени. Норкинко получил скользящий удар по голове, кровь обильно текла из раны, хотя череп, похоже, был цел. Он дышал, но был без сознания.
И тут мне в голову пришла мысль. Норкинко мне больше не нужен, так или иначе, рано или поздно, ему придется умереть. Но идея, которая у меня появилась, была слишком красива, слишком соблазнительна, чтобы от нее отказаться. Риск, конечно, велик, к тому же мне требуется хотя бы полчаса полного одиночества. Да, получасовое опоздание груза не останется незамеченным. Но кто обратит на это внимание? И будут ли приняты какие-то экстренные меры? Вряд ли. Насколько мне известно, даже наименее изношенные составы не отличаются надежностью. Забавно… Я стал правителем крошечной империи, но не могу добиться, чтобы поезда ходили по расписанию.
Убедившись, что контейнер по-прежнему не дает составу тронуться с места, я поднял Норкинко и понес его вверх по «хребту», к узлу номер шесть. Это оказалось нелегко. Но в шестьдесят лет у меня было здоровье тридцатилетнего, а Норкинко за эти годы заметно потерял в весе.
К этому узлу были присоединены шесть модулей со «спящими». Из шестидесяти несколько момио были мертвы. Я был уверен: среди этих шестидесяти найдутся как минимум трое, кого можно выдать за Норкинко, особенно если позаботиться о том, чтобы лицо жертвы было изуродовано при падении под поезд.
Пробравшись к обшивке корабля, истекая по́том и едва переводя дыхание, я добрался до капсулы, в которой лежал кандидат – на мой взгляд, лучший. Он был заморожен, но жив, и это идеально соответствовало моим намерениям. Пристроившись за пультом управления капсулой, я начал «разогревать» пассажира. Вообще-то, процесс занимает несколько часов, но сейчас меня не интересовало, как сильно пострадают клетки тела момио. Посмертное вскрытие проводиться не будет. Труп найдут под поездом, и никто не заподозрит подмены.
В этот момент у меня на запястье зазвенел браслет-коммуникатор.
– Капитан Хаусманн на связи.
– Мы получили сигнал о возможных технических неполадках, сэр. Состав в тоннеле номер три, возле шестого узла. Прикажете отправить аварийную бригаду?
– В этом нет необходимости, – протянул я, стараясь не выдать волнения. – Я нахожусь недалеко, взгляну сам.
– Вы уверены, сэр?
– Конечно… Нет смысла поднимать бригаду.
Пассажир «отогрелся», но его мозг погиб. Я поднял момио из саркофага. Да, сложением он вполне напоминал Норкинко, совпадал и цвет волос. И оттенок кожи. Насколько мне было известно, Норкинко не имел романтических связей на «Сантьяго», но, если они и были, даже любимая женщина не отличит его от мертвого пассажира, когда я закончу работу.
Приподняв своего бывшего друга, я уложил его в саркофаг. Он еще дышал, даже пару раз простонал, прежде чем снова потерять сознание. Я раздел его догола и опутал паутиной биомониторов. Устройства ввода автоматически прилипли к его телу, некоторые датчики аккуратно проникли под кожу и, змеясь, поползли к внутренним органам.
На пульте загорелся ряд зеленых огоньков – подстройка закончилась, саркофаг принял Норкинко. Потом крышка мягко опустилась.
Я осмотрел главную панель с показателями текущего состояния.
Запрограммированное время сна истекает через четыре года. «Сантьяго» уже достигнет орбиты Пункта Назначения, и для «спящих» настанет время проснуться и шагнуть в свой новый эдем.
Этот срок меня вполне устраивал.
Я удовлетворенно кивнул. Теперь мне предстояло оттащить пассажира по тоннелю вдоль «хребта», предварительно облачив его в одежду, снятую с Норкинко.
Когда мы были на месте, я положил момио в десяти метрах от машины, которая все еще пыталась сдвинуть с места инструментальный ящик Норкинко, источая вонь пережженных обмоток. Затем я извлек из шкафа для инструментов, находившегося в нише, увесистый лом. Несколько ударов, и лицо пассажира изуродовано до неузнаваемости. Его череп хрустел, словно ореховая скорлупа. Вернувшись к поезду, я с размаху выбил ящик из-под днища капсулы.
Освобожденный состав мгновенно начал разгоняться. Пришлось бежать впереди, чтобы меня не расплющило об стену. Проворно перешагнув через труп, я укрылся в следующей нише, чтобы с отрешенным любопытством наблюдать, как груженые капсулы бегут все быстрее. Потом головная капсула ударила «спящего» и потащила его вперед, подминая под себя.
Наконец, где-то впереди, поезд снова остановился.
Я не торопясь пошел следом. Меньше часа назад я точно так же обходил состав и даже не слишком удивился, обнаружив, что Норкинко уцелел. Но теперь ошибки быть не могло. Поезд достойно выполнил свою задачу. В данном случае его остановил не комплект инструментов, а стоп-сигнал, который наконец-то сработал… слишком поздно, чтобы спасти «спящего».
Оттянув манжету, я произнес в динамик коммуникатора:
– Говорит Небесный Хаусманн. Боюсь, здесь случилось нечто ужасное.
* * *
Все это произошло четыре месяца назад. Наша дружба закончилась печально, зато Норкинко не предал меня. По крайней мере, я на это надеялся. Через несколько мгновений я буду знать точно.
На главном экране появилось изображение корабля – вид вдоль «хребта», с удобного расстояния в несколько метров над корпусом. Это походило на этюд с точками схождения параллельных, с резкими перспективами, способными вдохновить художника эпохи Возрождения. Шестнадцать кольцевых модулей с мертвецами выстроились друг за другом, они уменьшались в размерах и искажались, превращаясь в эллипсы.
Наконец под первым, ближайшим из колец пробудился ряд запалов. Кольцо отсоединилось от корпуса и лениво поплыло прочь, понемногу накреняясь. Пуповины питающих линий между «Сантьяго» и кольцом натянулись до предела и разорвались, хлестнув по обшивке. Замороженные газы, которые еще оставались в отсеченных трубопроводах, взорвались хрустальными облаками. Где-то завыли сирены. Я почти не слышал, но на борту моего корабля, наверное, поднялся изрядный переполох.
От корабля медленно отделилось второе кольцо. Вздрогнуло и сорвалось с креплений третье. То же самое происходило по всему «хребту». Задумано неплохо. Вначале мне хотелось, чтобы заряды взорвались одновременно под всеми кольцами, тогда модули отчалили бы от корабля ровными параллельными рядами. Но в этом не было поэзии. Куда приятнее освобождать их по одному и наблюдать, как они уплывают друг за другом, словно подчиняясь врожденному миграционному инстинкту.
– Вы видите, что я делаю? – спросил я.
– Прекрасно вижу, – ответил один из капитанов. – И меня от этого тошнит.
– Они мертвы, идиот! Какая им разница, где быть похороненными – в космосе или в земле Пункта Назначения?
– Они же люди. И заслуживают достойного обращения, даже мертвые. Вы не имеете права выбрасывать их за борт.
– Ошибаетесь. Сами «спящие» не играют особой роли. Их масса ничтожна по сравнению с массой аппаратуры, которая поддерживает их жизнь. Теперь у нас большое преимущество – и мы сможем сохранять крейсерскую скорость дольше, чем вы.
– Четверть контингента момио не даст вам существенного преимущества, Хаусманн.
Похоже, этот тип прилежно учился в школе – его расчеты не слишком расходились с моими.
– И что останется от вашего преимущества, когда выйдете на орбиту Пункта Назначения? Максимум несколько недель?
– Этого достаточно, чтобы подыскать лучшие места для приземления, высадить наших людей и застолбить территорию.
– Если ваших людей будет достаточно. Как я понимаю, вы убивали «спящих»? Мы знаем, каковы ваши потери, Хаусманн. Уровень смертности на вашем корабле не может быть выше, чем у нас. Помните, я говорил о нашей разведке? Мы потеряли всего сто двадцать «спящих». Примерно такая же обстановка на других кораблях. Вы были слишком небрежны, Хаусманн? Или хотели, чтобы эти люди умерли?
– Не болтайте чепухи. Если я хотел убить момио, почему не убил всех?
– Собираетесь заселить планету горсткой уцелевших. Хаусманн, вы хоть немного разбираетесь в генетике? Знаете, что такое инцест?
