Это только первый шаг. Понадобятся годы, а может, и десятилетия, прежде чем в иерархии Города Бездны произойдут заметные изменения. Но я знал, что это случится. Я дал себе слово, которое не собирался нарушать. Слишком уж часто я это делал в прошлом.
* * *
Через некоторое время я снова решил именовать себя Таннером. Хоть и знал, что это обман. Я не имел права на это имя, я украл воспоминания, а затем и жизнь у человека, который на самом деле был Таннером Мирабелем.
Но разве теперь это имеет значение? Я могу считать себя хранителем его памяти, всего, чем он был. Он не был хорошим человеком в обычном понимании. Он был сухим и жестоким, он подходил и к научной проблеме, и к убийству с холодноватым любопытством геометра. Однако он не был негодяем. И даже в тот момент, который перечеркнул всю его жизнь – когда он выстрелил в Гитту, – он пытался сделать доброе дело.
То, что случилось с ним впоследствии, то, что превратило его в чудовище, уже не имеет значения. Эти события не могут очернить того, что Таннер совершал прежде.
Пожалуй, это имя не хуже любого другого. И непохоже, что когда-нибудь оно покажется мне чужим.
Так что я не буду с этим бороться.
* * *
Кажется, я опять отвлекся. У меня в кабинете сидит женщина, которая все еще ждет моего решения.
– Так вы принимаете меня или нет?
Да, возможно, она получит работу, но для начала я хочу увидеть других соискателей. Поднявшись с кресла, я пожал ее маленькую, смертельно опасную руку:
– Несомненно, вы в числе основных кандидатов. Даже если это место вам не достанется, постараюсь не упускать вас из виду.
– Почему?
Я подумал о Гидеоне. Все эти годы он оставался пленником. Я обещал, что снова спущусь в Бездну – хотя бы для того, чтобы его убить, – но так и не нашел времени. Он еще жив, поскольку «топливо грез» по-прежнему поступает в Город, правда в ничтожных количествах, что постоянно создает дефицит. И по-прежнему находятся извращенцы, которые покупают страдания Гидеона, очищенные и переработанные, превращенные в нечто доступное их восприятию. Думаю, ему осталось недолго, так что мое обещание может вскоре потерять смысл.
– Я затеял небольшую экспедицию.
– И когда это будет?
– Может быть, через три-четыре месяца.
Она улыбнулась:
– Я профессионал, господин Мирабель. Смотрите, чтобы меня за это время не переманили.
Я пожал плечами:
– Все может быть.
Мы снова обменялись рукопожатиями, и она направилась к двери. Я поглядел в окно. Уже смеркалось, в Пологе загорались огни. Фуникулеры, похожие на крошечных светляков, плыли в вековом коричневом полумраке. Далеко внизу, точно долина, усеянная кострами палаточных лагерей, расстилалась Мульча. Пламя очагов в домах и ночных лавочках отбрасывало мрачные багровые блики на полог Москитной Сетки. Я подумал о миллионах людей, не разлюбивших этот Город даже после того, как плавящая чума изменила его до неузнаваемости. С тех пор прошло целых тринадцать лет. За это время там, внизу, выросло новое поколение. Они едва помнят, каким некогда было это место.
– Господин Мирабель? – окликнула женщина, задержавшись на пороге. – Можно задать последний вопрос?
Я вежливо улыбнулся:
– Да?
– Вы пробыли здесь дольше меня. Был ли хоть один миг, когда Город вам нравился?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Но одно я могу сказать со всей уверенностью.
– Что именно?
– Наша жизнь – это то, что мы делаем сами.
Примечания
1
Южноамериканская Конфедерация (исп.). – Прим. ред.