рынки и святилища шли вместе; связь между торговлей и набожностью, по-видимому, прослеживается еще у Геродота. Пекари и мясники, торговцы и разносчики выставляли свои прилавки, люди угощались сладостями, вином или лимонадом, покупали образки, традиционные лепешки и другие ритуальные экскременты, чтобы положить их в святилище или привязать к ветке ближайшего дерева. К исцеляющей статуе Святого Стефана в Люссак-ле-Эглиз (Верхняя Вьенна), как и ко многим другим, обращались, повязав на руку статуи ленточку. Ленты покупались у торговцев тканями или в лавках, которые местные женщины устанавливали на деревенских улицах. Так же, как и восковые конечности, которые несли в процессии Святого Аматера в Ламбалле (Сет-дю-Норд); "пирожные со вкусом шафрана в форме курицы", продаваемые почитателям Святого Симфориана в Вернеге (Буш-дю-Рен); желтые восковые груди, которые женщины подносили к фонтану Святого Антония в Бриве (Коррез); амулеты или приапические фигурки из пирога или воска, продаваемые из Нормандии в Вар по крайней мере с XVII века. Неудивительно, что крестьяне считали священников необходимыми, так как благодаря им бизнес шел в гору. И легко останавливаться на коммерческих аспектах религии. Но дело в том, что торговля существовала, потому что были люди, а люди собирались, потому что это был единственный вид празднества, который они знали.
"Это скорее увеселительная поездка, чем благочестивое действо", - рассуждал один восточный учитель в 1888 году. А что плохого в том, что это и то, и другое? На этом невозвышенном уровне паломничество и путешествие были одним и тем же. Действительно, в Домбе "вояж" был синонимом паломничества. Родственники и друзья регулярно встречались в местах паломничества каждый год, и такие предсказуемые встречи были удобны в те времена, когда связь была редка и затруднена. Кроме того, они были желанным отдыхом, особенно для женщин. Паломничество было преимущественно женским занятием, возможно, потому, что это был единственный социально значимый для женщины вид деятельности.
Мужчины имели возможность посещать ярмарки, ездить в дальние края. Их жизнь была гораздо разнообразнее, чем у женщин. Они находили свою возможность в паломнических путешествиях, которые часто совершали в одиночку на большие расстояния. Примерно в середине века женщина средних лет совершила пеший переход из Поммара (департамент Сет-д'Ор) к святилищу Святой Рейн в Верхней Сене, что для любого человека было очень тяжело. Та же крестьянка отправилась к святому куратору из Арса, расположенного гораздо южнее, в Эне. Не было ни исцелений, ни особых обетов. Смеем ли мы отнести ее предприятие на счет стремления к личному удовлетворению и любопытства? Вот на такую жаждущую публику и ориентировались ассумпционисты, когда в середине 1870-х годов привлекли железнодорожные компании к перевозке организуемых ими массовых паломничеств, патронируемых в основном женами скромных мужчин.
Но рискнем пойти дальше. Даже совсем скромные поездки, совершаемые в светских или благочестивых целях, вырывали человека из привычной среды и открывали ему незнакомые сферы. Тогда необычное начиналось гораздо ближе к дому, чем сегодня, и путешествие любого рода было понятным стремлением для тех, чья обыденная жизнь предлагала так мало изменений.
Что может быть необычнее чуда? Возможно, именно этому радовались смиренные люди, получая известия о великих чудесах того времени. Чудеса обещают избавление от рутинного разворачивания предсказуемых событий, они вызывают чувство ожидания и воодушевления, тем более сильное, что оно еще неясно. Милленаризм, воплощающий все это в самой крайней форме, обычно объясняется недоумением - чувством приватности и сдержанности, когда не видно никакого возможного облегчения. Обещание, которое несут в себе свидетельства о сверхъестественных силах, снимает недоумение и разочарование и укрепляет надежду. Оно также дает возможность вырваться из обыденности в сферу невероятного, удивиться чудесам и возможностям, выходящим за рамки привычных представлений. Слухи о новом чуде, подобно сенсациям, которыми так увлекались жители деревни, давали возможность отвлечься.
Как бы то ни было, сельский мир жаждал чудес. Он эксплуатировал обычные источники благоговения и тауматургии и стекался к ним, когда появлялись новые. Чаще всего слухи о местных чудесах не выходили за пределы ограниченного радиуса. В 1840 году в нескольких местах Вандеи будто бы явилась Богородица. Но к этому отнеслись как к местному суеверию. В начале 1860-х годов монахини-урсулинки из Шарру в Пуату обнаружили то, что, по их утверждению, является Священной препуцией, снятой с младенца Иисуса при обрезании и, по словам монсеньора Пи, епископа Пуатье, "единственной частью тела Христа, оставшейся после его вознесения на небо". Имя Шарру ассоциировалось с румяным стулом (красным мясом отрезанного препуция!), а тщательно продуманный фестиваль в 1862 году привлек внимание общественности к этому удачному монастырю. Примерно в то же время, осенью 1862 г., шестнадцатилетняя дочь сельского почтальона из Сен-Марсель-д'Ардеша начала проповедовать, предсказывать будущее и обещать чудеса. Люди массово съезжались со всех окрестных коммун, пока через несколько дней ажиотаж не утих.
b
В других случаях лихорадочное возбуждение проходило не так быстро. Когда в сентябре 1846 г. двое детей-пастухов, охранявших свои стада на пустынном склоне горы Ла Салетт, увидели неестественный свет и заплаканную женщину, возвещавшую на их родном языке о гневе Христовом, туда сразу же поспешили любопытные паломники. Правдивость рассказа о детях оспаривалась, особенно церковными властями, но энтузиазм был слишком велик, чтобы его подавить. Факты свидетельствуют о том, что чудеса утверждались и навязывались народным мнением, с которым власти - гражданские и церковные - соглашались лишь неохотно и под давлением. В нашумевшем судебном процессе 1857 г., посвященном реальности чуда в Ла-Салетт, адвокаты постоянно ссылались на сверхъестественные потребности низших классов (объясняемые, видимо, их невежеством). По их словам, совершенно понятно, что простые люди должны верить в такие вещи, но они выразили некоторое удивление тем, что представители высших классов разделяют эти взгляды*".
Такое же разделение и такое же давление народной потребности проявляются на самых ранних этапах создания первого и, пожалуй, самого большого современного места паломничества - Лурда. В феврале 1858 года одиннадцатилетняя Бернадетта Субиру встретила у ручья "Прекрасную Даму". Местные монахини, священники и гражданские власти, опасаясь осложнений, отказались поверить рассказу Бернадетты. Местный жандарм пытался объяснить "народу... что не в XIX веке позволять себе увлекаться подобной верой". Однако вера оказалась сильнее скептицизма. Она распространилась как лесной пожар. Уже через несколько дней у грота Маса-Бьель стали собираться большие толпы людей, в основном женщин и детей. К началу марта их число достигло 20 000 человек (население Лурда составляло менее четверти от этого числа). "Беспорядки, вызванные именем Бога, - это не менее недопустимые беспорядки", - предупреждал жандарм. Все его начальники, очевидно, думали так же. Протоколы полны этого: "беспорядки", "прискорбное возбуждение", "охранять порядок", "не вводить в заблуждение
