— Она сегодня придет? — спросил Карло.
— Попозже.
Карло молча кивнул. Паже понял, что сын намерен уединиться в своей комнате. В следующее мгновение Карло отвернулся и растерянно уставился в пустой экран телевизора.
Крис открыл шкафчик и достал пакетик картофельных чипсов, купленных утром.
— Вот, — сказал он. — Возьми-ка.
Прежде во время их близости Паже не мог думать ни о чем другом. Но сейчас рядом с Терри он вдруг представил, что никакого убийства не было, что двое их детей мирно спят у него в доме и что у них с Терезой будет общий ребенок.
На мгновение Крис поверил своей фантазии, и от этого их близость показалась особенно сладостной: движения приобрели необыкновенную плавность; с удивительной остротой он ощущал прикосновения ее груди, пряный запах волос и ритмичное, в такт ему, покачивание бедер. Когда он уже был в ней, то неожиданно представил, как она улыбается их детям. Потом, когда Терри лежала рядом, молчаливая и печальная, к Паже наконец вернулось чувство реальности.
Он ласково поцеловал ее.
Женщина была безыскусно нежна с ним, точно давая понять, что по крайней мере в эту ночь ничто другое не имело значения. Но ее нежность больше не была импульсивной; это был скорее акт жертвенности, чем безотчетный порыв души. Паже не мог произнести этого вслух; ему оставалось лишь принимать то, что она предлагала ему, — так же, как безропотно воспринял он ложь Терри, за которую не мог даже поблагодарить.
Они лежали, не произнося ни слова. Комнату заливал лунный свет; окно было приоткрыто, и свежий зимний воздух напоминал Паже о студенческих годах в Новой Англии, и, вслушиваясь в приглушенный шум проезжающих мимо машин, он различал гудение ветра и рокот прибоя. Когда он коснулся ладонью лица Терри, она не шелохнулась, погруженная в собственные мысли.
Ему вдруг безумно захотелось рассказать ей все, что он знал.
— Интересно, похоже ли это на страх перед смертью? — вместо этого произнес Крис.
Терри подняла на него удивленный взгляд.
— Что ты имеешь в виду?
— Состояние, когда, с одной стороны, хочется навечно запечатлеть в памяти каждую секунду настоящего, а с другой — вспомнить драгоценные мгновения прошлого, которые когда-то воспринимал как само собой разумеющееся.
Она погладила его по волосам.
— Этим ты сейчас и занят, Крис?
— Да — а еще жалею о том, чего у меня так никогда и не было. — Он поцеловал ее в лоб и с иронией добавил: — Возможно, если бы мне пришлось пережить по-настоящему глубокое потрясение — скажем, если бы я был при смерти, — тогда смог бы возвыситься над примитивным эгоизмом.
Терри ничего не ответила.
Помолчав, она промолвила:
— Кэролайн была великолепна. Может быть, когда-нибудь и я научусь этому.
Паже решил хотя бы выяснить ее мнение как профессионала, коль скоро они не могли поговорить по душам.
— Что скажешь о заключительных прениях? — спросил он.
Терри задумалась, словно представ перед дилеммой — подобрать слова, которым бы он поверил, и в то же время обойти молчанием то, о чем они говорить не могли.
— По-моему, они оба действовали так, как и должны были действовать. — Тереза помолчала; ей не нужно было объяснять Паже смысл этих слов. — Кэролайн была совсем другая, куда более эмоциональная, чем обычно. Наиболее сильными моментами ее речи были те, когда она дискредитировала Брукса и внушила присяжным, что Рики не заслужил ничего, кроме презрения. Если присяжные не испытывают к жертве ничего, кроме отвращения, в них легче заронить сомнение в том, что обвиняемый виновен.
Слова Терри, произнесенные холодно-бесстрастным тоном, заставили Паже вздрогнуть. Они лежали рядом в постели и говорили о ее муже, человеке, в убийстве которого его обвиняли. Крис молча протянул к ней руку.
На ветру скрипнуло окно. Спустя некоторое время женщина чуть слышно произнесла:
— Если хочешь, я могу остаться.
Ему и страстно хотелось удержать ее, и в то же время в душе он боялся ее присутствия.
— А как же Елена? — спросил он.
Он почувствовал на себе ее устремленный из темноты взгляд.
— С ней будет моя мать. Она сказала, что останется на ночь.
— Тогда побудь со мной. Мне очень хочется этого.
Она плотнее прижалась к нему — скорее подавая надежду, чем уступая спонтанному желанию. В это мгновение Паже словно заново пережил все, что было между ними.
— Конечно, я желал бы большего, — тихо промолвил он. — Но мне не хочется травмировать Елену.
Терри замерла, словно погруженная в себя.
— Я понимаю, — сказала она.
Больше они не произнесли ни слова.
Потом женщина незаметно уснула. А он так и не уснул. Когда же Крис посмотрел на часы, надеясь, что наступает утро, они показывали только три часа.
Оставалось еще шесть часов.
Около одиннадцати ему позвонила Кэролайн.
— Давай встретимся внизу, — предложила она. — Мне только что звонил помощник Лернера. Ему передали, что присяжные хотят его видеть.
— Они повисли, — вырвалось у Паже, внутри у него все оборвалось.
— Может быть, просто хотят еще проконсультироваться, — сказала Мастерс. — Однако надо спешить.
Когда Крис приехал, в зале суда уже толпились репортеры. Салинас тоже был там. Вскоре появились присяжные — строгие и молчаливые; Мариан Селлер и Джозеф Дуарте, прежде не упускавшие случая перекинуться парой слов, теперь избегали смотреть друг на друга. Луиза Марин что-то шепнула Селлер.
— Всем встать, — объявил секретарь при появлении Лернера.
Судья перевел взгляд с Салинаса на Кэролайн, потом обратился к жюри:
— Мне стало известно, что вы не смогли принять решения. — Он нашел глазами Джозефа Дуарте и спросил: — Это так, мистер староста?
Дуарте поднялся:
— Да, Ваша честь, голоса разделились поровну.
— Отлично, — услышал Паже шепот Кэролайн.
Он взглянул на Салинаса и увидел, что тот явно раздосадован. От напряжения у Криса вспотели ладони.
— У меня есть к вам ряд вопросов, — обратился Лернер к Дуарте. — Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали их и ответили без каких бы то ни было пояснений. Вам ясно?
Казалось, после настоятельного увещевания судьи атмосфера в зале еще более накалилась. Дуарте молча кивнул. Весь его вид говорил, что за прошедшие сутки его уверенности поубавилось.
— Перегрызлись, — пробормотала Кэролайн.
— Мистер староста, сколько раз вы голосовали? — спросил Лернер.
Дуарте расправил плечи:
— Три.
— Как распределились голоса после первого голосования, не уточняя сколько «за», сколько «против»?
Дуарте на мгновение задумался:
— Семь против пяти, Ваша честь.
— А когда состоялось последнее голосование?
— Около половины десятого утра.
Лернер нахмурился:
— Может ли суд помочь вам, если еще раз изложит показания свидетелей или даст разъяснения некоторых положений законодательства.
Дуарте медленно покачал головой.
— Проблема не в этом, Ваша честь.
Лернер сцепил пальцы рук.
— Мистер староста, вы считаете, что не в состоянии вынести вердикт?
— Скажи «да», — затаив дыхание прошептала Кэролайн, — пожалуйста.
— Да, — ответил Дуарте.
Судья переводил взгляд с одного присяжного на другого, словно ища подтверждения.
— Я намерен опросить каждого из вас, — наконец произнес он.
Лернер методично задал один и тот же вопрос всем присяжным. Первые пятеро подтвердили, что они не в состоянии прийти к единому мнению; шестая, Мариан Селлер, замешкалась, прежде чем согласиться с ними.
Судья обратился к Луизе Марин:
— Считаете ли вы, что данный состав присяжных не в состоянии вынести вердикт?
Марин колебалась. Паже догадался, что впервые в жизни после смерти ее отца-полицейского она оказалась в центре внимания, и даже будучи в таком взвинченном состоянии, мог поставить себя на ее место.
— Нет, — дрожащим голосом вымолвила она, — всего два дня. Нам нужно еще время.
«Боже, неужели она изменит свое решение», — подумал Крис.
— Дай им еще время, — шепнула Кэролайн.
— Считаете ли вы, — спросил Лернер, — что в ходе дальнейших прений сможете принять решение?
Марин упрямо кивнула.
— Нам нужно еще время.
Дуарте недоумевающе уставился на Мариан. Селлер нахмурилась.
— Дуарте проголосует против, — тихо произнес Паже.
— По-моему, тоже. Интересно, что скажет Марин, — ответила Кэролайн.
— Уважаемые присяжные, — проговорил Лернер, — этот процесс длится уже больше двух недель. При всей сложности задачи, которая перед вами стоит, ваши прения продолжались менее двух дней…
— Нет, — пробормотала Кэролайн.
Виктор Салинас встрепенулся, словно окрыленной надеждой.
