хересом и закусками, дабы те не умерли с голоду в ожидании обеда.
— Мистер Рэнсом, — твердо сказал Уильям, оборачиваясь, и увидел Дэнниса Рэндолла. В парадном обмундировании тот выглядел гораздо более soigné[126], чем во время их предыдущей встречи. — К вашим услугам, сэр.
Он заметил и вошедшую с Кэмпбеллом группу. Тем временем дядя Хэл с отцом каким-то образом ухитрились подойти к Прево с фланга и теперь на правах принимающей стороны радушно приветствовали лондонских политиков (некоторых дядя, похоже, знал лично), прежде чем Кэмпбелл успел их представить.
Уильям с улыбкой повернулся к Дэннису.
— Есть новости о моем кузене?
— Не совсем. — Рэндолл взял с подноса два бокала хереса и протянул один Уильяму. — Зато мне известно имя британского офицера, который получил оригинал письма с известием о его смерти.
— Полковник Ричардсон? — разочарованно спросил Уильям. — Я знаю.
Однако Дэннис покачал головой.
— Нет. Письмо было отправлено Ричардсону полковником Банастром Тарлетоном.
Херес попал Уильяму не в то горло, и он закашлялся.
— Что? Тарлетон получил письмо от американцев? Как? Почему?
Их последняя встреча с Баном Тарлетоном — на поле битвы при Монмуте — закончилась ожесточенной дракой из-за Джейн. Уильям справедливо полагал, что вышел победителем.
— Я и сам хотел бы знать, — ответил Дэннис, кланяясь джентльмену в синем бархате на другом конце залы. — Искренне надеюсь, что ты выяснишь и расскажешь мне. Кстати, есть новости о нашем друге Иезекиле Ричардсоне?
— Да, хотя, полагаю, ничего особенно полезного. Мой… отец получил письмо от одного знакомого капитана, и тот мимоходом упомянул, что видел Ричардсона в доках Чарльстона.
— Когда?
Дэннис не выдал откровенного волнения по данному поводу, однако склонил голову набок — совсем как терьер, которому почудилось шуршание суслика под землей.
— Письмо отправлено месяцем ранее. Неизвестно, видел ли капитан Ричардсона тогда же или раньше. Причем в записке Шермерхорна — так зовут капитана — нет и намека на то, что Иезекиль Ричардсон — перебежчик. Полагаю, он был не в мундире. Я имею в виду, не в американском мундире.
— И это все?
Однако разочарованный терьер вновь оживился, когда Уильям продолжил:
— Вроде бы компанию Ричардсону составлял джентльмен по имени Хаим. Но в письме ничего не сказано о том, что их связывает или кто такой Хаим.
— Я знаю, кто он. — Дэннис пытался не показывать волнения, однако скрыть заинтересованность не вышло.
В эту секунду разговор прервался ударом маленького гонга: дворецкий возвестил, что обед подан. Дэнниса окликнул другой знакомый, и он оставил Уильяма.
— Все в порядке, Уилли? — Отец возник рядом в тот момент, когда молодой человек прошел через двойные двери приемной в просторный холл с причудливым ковром из расписного холста, имитирующего мозаику римской виллы. — Какие-нибудь сведения о Бене?
— Не слишком много, но кое-что. — Уильям торопливо изложил суть своего разговора с Рэндоллом.
— Он говорит, что знает человека, с которым Ричардсона видели в Чарльстоне. Хаима.
— Хаим? — Поравнявшийся с ними дядя Хэл приподнял бровь.
— Кажется, так, — ответил Уильям. — Ты его знаешь?
— Не то чтобы знаю, — пожал плечами дядя. — Просто слышал о богатом польском еврее по имени Хаим Соломон. Не представляю, какого черта ему могло понадобиться в Чарльстоне, хотя… Последнее, что мне о нем известно, — его приговорили к смертной казни как шпиона, в Нью-Йорке.
* * *
И без того тягостный обед был омрачен досадными пустяками. Уильяма посадили между мистером Сайксом-Халлеттом (членом парламента откуда-то из Йоркшира, судя по непостижимому выговору) и стройным франтоватым джентльменом в бутылочно-зеленом сюртуке по фамилии Морчак (или, возможно, Сморчок). Не замечая каменных взглядов сидящих рядом офицеров, он без умолку трещал о гениальности Южной кампании (явно не имея о ней ни малейшего представления) и продолжал обращаться к Уильяму «лорд Элсмир», хотя тот сдержанно попросил его перестать.
Уильям вроде бы уловил сочувственный взгляд дяди Хэла за соседним столиком, правда, не мог утверждать наверняка.
— Правильно ли я понимаю, что вы подали в отставку, лорд Элсмир? — спросил сморчок в зеленом, уплетая вареного лосося. — Полковник Кэмпбелл говорит, у вас возникли… неприятности из-за девушки? Заметьте, я вас нисколько не осуждаю. — Он понимающе приподнял тонкую, как волосок, бровь. — Военная карьера хороша для людей со способностями, но стесненных в средствах. А вам, насколько я знаю, не нужно пробивать дорогу в жизни ценой — пускай лишь гипотетически — собственной крови.
Воспитание обязывало Уильяма проявлять вежливость даже в неблагоприятных обстоятельствах, поэтому он просто подцепил вилкой кроличий паштет и отправил в рот, вместо того чтобы вонзить ее Морчаку в горло.
Что же до Кэмпбелла… Вообще-то его мало заботили наговоры Кэмпбелла. Гораздо сильней его тяготил тот факт, что он больше не служит в армии. Он чувствовал себя самозванцем, нарушителем, бесполезным и никчемным болваном, который сидит среди военных в жилете, вышитом чертовыми жуками, прости, Господи!
На собрании присутствовало около тридцати человек, и две трети из них были в мундирах. Уильям остро ощущал грань между гражданскими и армейскими. Разумеется, и те и другие вели себя уважительно, но в этом уважении сквозило скрытое презрение — с обеих сторон.
— Какой очаровательный жилет, сэр, — с улыбкой заметил сидящий напротив мужчина. — Я питаю большое пристрастие к жукам. Их собирал мой дядя — после смерти он завещал свою коллекцию Британскому музею.
Этого человека зовут Престон, вспомнил Уильям, второй секретарь заместителя военного министра или что-то в таком роде. Однако в тоне его голоса и во взгляде не было насмешки; лицо, хотя и невзрачное, отличалось мужественностью, на большом крючковатом носу сидело пенсне. Похоже, он просто хотел завязать дружескую беседу.
— Их вышила моя кузина, сэр, — слегка кивнул Уильям. — Ее отец — натуралист. Она уверяет, что жуки полностью соответствуют оригиналу, за исключением глаз — это лично ее фантазия.
— Ваша кузина? — Престон глянул на соседний стол, за которым папа и дядя Хэл беседовали с Прево и двумя его почетными гостями: мелкопоместным дворянином, представляющим лорда Джорджа Жермена, государственного секретаря по делам Колоний, и каким-то разряженным французом. — Герцог уж точно не натуралист. О, должно быть, вы говорили о дяде с материнской стороны?
— Э-э… Нет, сэр, я ввел вас в заблуждение. Кузина — вдова моего двоюродного брата и невестка моего дяди. — Он наклонил голову в сторону соседнего столика. — Ее муж погиб в плену в Нью-Джерси, а она с маленьким сыном поселилась у… нас.
— Мои глубокие соболезнования молодой женщине, милорд, — сказал Престон с искренним беспокойством. — Полагаю, ее муж был офицером. Вам известно, в каком полку?
— Да, — ответил Уильям, смирившись с «милордом». — В Тридцать четвертом. А что?
— Я младший заместитель заместителя военного
