«Молодец Павло», — восхитился Глушецкий, и ему самому захотелось быстрее увидеть главстаршину и обнять.
— Начальник штаба куда-то торопился, оставил подполковника на мое попечение до тех пор, пока не освободится командир бригады. На дворе уже ночь. По такому случаю решаю угостить представителя фронта. Налил ему стакан водки и себе, конечно. Откупорил консервы. А он отхлебнул глоток и давай сразу закусывать. Я ему говорю, что надо выпить сразу, такой у нас обычай. Он посмотрел на меня удивленно. В стакане-то всего двести граммов, любой офицер или солдат залпом выпьет и не поморщится. А этот удивляется. Подумаешь, цаца какая. Ну, не хочешь, не надо, не неволю. Может, непьющий, есть такие, может, язва желудка у него. Вынул я кисет с махоркой и угощаю: дескать, вы там, в штабе фронта, папиросы смолите, от махорки отвыкли, а все же давайте вспомним солдатскую жизнь. Он не отказался, оторвал от газеты кусок и стал крутить, и ни черта у него не получается. Я давно скрутил и уже закурил, а у него то табак сыплется, то газета рвется. Вот тут-то я насторожился. У нас любой генерал цигарку свернет. Смотрю на руки подполковника, а они белые, выхоленные, ногти аккуратно подстрижены и далее пилкой подпилены, под ногтями траурной каемки нет. Давно я не видел таких рук у наших офицеров, на среднем пальце правой руки натертая полоска от кольца. Сколько служу в армии, а никогда не видел у офицеров колец на пальцах. Сомнение меня еще больше взяло. Встал, сказал ему, что распоряжусь, чтобы яичницу с колбасой поджарили, а сам вышел и дежурному говорю: «Стой у дверей с пистолетом наготове и одного матроса с автоматом поставь. Как услышишь «руки вверх», так вбегайте и вяжите подполковника». Сам положил пистолет в карман и вернулся к подполковнику. А у него во pтy уже папироса, цигарку так и не свернул.
— А из тебя разведчик получится, — заметил Глушецкий.
— Не разведчик, а контрразведчик, — поправил Игнатюк. — Я когда-нибудь в Смерш перейду работать. Однако слушай, что было дальше. Сел я, предлагаю допить водку и тост произношу за быстрейшее очищение Тамани от гитлеровской нечисти и добавляю: «Ваша операция «Эдельвейс» с треском провалилась, господин подполковник». Он глазом не моргнул, только, вижу, заметно побелел. Тут я выхватил пистолет, наставил на него и крикнул: «Руки вверх!» Он было схватился за свой, да не сообразил сразу, что пистолет не на том месте. Немцы привыкли кобуру почти на животе носить, а тут он подвинул ее на бок, как мы носим. Он руку к животу, а там кобуры нет. В этот момент вбежали дежурный и матрос и наставили на него пистолет и автомат. Он поднял руки и сердито крикнул: «Что за глупые шутки? Вы за это ответите». Обезоружили, связали руки и отвели к командиру бригады, а тот передал начальнику Смерша. Оказался самый натуральный шпион. Имел задание узнать все о нашей бригаде, а также поручение склонить полковника Громова завести бригаду в непроходимые плавни и погубить. После этого Громов должен перейти линию фронта и отправиться в армию предателя генерала Власова, звание за ним сохранялось. Если Громов откажется, то убить его. Так-то вот!
Игнатюк победоносно хмыкнул.
— Любопытный случай, — заметил Глушецкий, с интересом слушавший.
— А если бы я не проявил бдительность? Полковника Громова не было бы на свете. Сейчас он молчит, только поглядывает на меня каким-то непонятным взглядом. А до этого каждый раз делал замечания, дескать, почему я с таким подозрением отношусь к людям, почему никому не верю. Враг хитер и коварен. Это не модный лозунг, а так и есть на самом деле. Врагов надо искать всюду. Иногда, конечно, ошибешься. Но лучше перегнуть, чем недогнуть. Лес рубят — щепки летят.
— Но люди не щепки, — возразил Глушецкий.
Игнатюк пренебрежительно махнул рукой.
— Не ошибается тот, кто ничего не делает. Человеку свойственно делать ошибки. Неглупый, надо думать, был тот шпион, которого я изловил, а вот в чем-то ошибся. Ошибся наш начальник штаба, высказавший ему все данные о бригаде. А каждая ошибка чревата последствиями. Поэтому лучше перегнуть, чем недогнуть. Так-то!
Игнатюк продолжал говорить, но Глушецкий слушал его рассеянно, обдумывая предлог для того, чтобы уйти. Хотелось встретиться с Семененко, узнать, кто из разведчиков вернулся в бригаду. Не желая обидеть Игнатюка, проявившего гостеприимство, он вежливо сказал:
— Извини меня, капитан, но есть у меня желание проведать разведчиков. Скажи, где они расквартированы.
— Сразу в работу включаешься? Что ж, похвально. — Игнатюк понимающе усмехнулся. — Вечером не забудь явиться к командиру бригады, — напомнил он.
— Разве такое можно забыть? Ты не затеряй мое предписание.
— Я еще ничего не терял, — обиделся Игнатюк. — Даже на Малой земле у меня в хозяйстве был полный порядок.
Глушецкий вскинул на плечо вещевой мешок. Игнатюк встал.
— Имущество свое мог бы оставить у меня. Чего с мешком ходить к своим подчиненным.
— И верно, — согласился Глушецкий, снимая вещевой мешок и ставя его в угол.
Разведчики были расквартированы поблизости в трех небольших домиках, утопавших в зелени. На скамейке около одного домика сидели два матроса и ели виноград. При виде капитана оба встали, один бойко сказал:
— Здравия желаем, товарищ капитан. Позвольте спросить, кого ищете?
Оба матроса были незнакомы Глушецкому, и это огорчило его. Где те ребята, с которыми высаживался на Малую землю?
Он спросил, в каком доме находится Семененко. Матрос указал ему на средний.
— Там живут командир роты, командиры взводов и старшина.
Вся веранда этого дома была обвита зеленым плющом. Глушецкому она напомнила его дом в Севастополе на Корабельной стороне. Только там вместо плюща рос виноград. Войдя в коридор, увидел три двери. Постучал в первую и, не дожидаясь приглашения, открыл ее. Семененко лежал на кровати поверх застланного покрывала, ноги в сапогах вытянул на стул.
Увидев Глушецкого, Семененко вскочил:
— Боже мой! Кого я вижу! Боже мой!
Он сдавил Глушецкого в могучих объятиях, потом отшатнулся, посмотрел на его лицо и заморгал. Глушецкий увидел в его глазах слезы.
Семененко опять обнял Глушецкого и глухо, преодолевая непрошеные спазмы в горле, сказал:
— Дюже я тосковал без тебя, побратим мой на веки вечные, дюже…
2
Полевой госпиталь, в котором работала Галя Глушецкая, расположился на другой окраине Анапы. Все эти дни врачи, сестры, санитары работали круглые сутки, принимая и отправляя раненых. Все смертельно устали, но работали с радостной приподнятостью: победа! Не стало слышно выстрелов, не висят над головой самолеты, не надо ходить согнувшись, рискуя получить одну из шальных пуль, день и ночь жужжащих над Малой землей. Сознание, что все это осталось позади, что советские войска продвигаются вперед, что гитлеровцам теперь не до бомбежки госпиталей, — все это радовало сердце.
За последние два дня раненых стало меньше, и медикам нашлось время для отдыха.
Нескольким сестрам разрешили прогулку по городу. Пошла с ними и Галя. У девушек было веселое настроение. После долгой маеты на Малой земле им казалось, что они попали в рай, они дурачились, пели песни. Галя веселилась вместе с ними. Но когда мимо прошла группа морских пехотинцев во главе с лейтенантом, она вдруг погрустнела, незаметно отстала от подруг и свернула на другую улицу. Ей захотелось остаться одной.
Морские пехотинцы напомнили ей о Николае. Недавно она получила от него письмо из Сочи. Писал, что его выписали из госпиталя и дали краткосрочный отпуск, что на днях поедет в отдел кадров за назначением. Поэтому просит не писать ему в Сочи, а ждать следующего письма, в котором укажет свой адрес. Николай писал, что очень соскучился о ней, мечтает о том дне, когда встретятся.
Встретятся… Неужели это возможно? У Гали замирало сердце при мысли о встрече. Но если эта встреча все же произойдет, какой будет она? Галя положит голову на грудь мужа и выплачет все свое горе, всю тоску. Именно — выплачет, чтобы с сердца снялась вся тяжесть, чтобы исчезли все душевные тревоги. Николай добрый и чуткий, он поймет причину ее слез, он сам вытрет их, а потом поцелует заплаканные глаза, ласково погладит ее голову, как делал всегда…
Ах, мечты, мечты… Возможность встретиться на фронте мужу и жене так маловероятна… Разве что Николая опять ранят и его привезут в их госпиталь. Но чур, чур такие мысли… Пусть их встреча не состоится до конца войны, но лишь бы его не коснулась пуля.
Из раздумий ее вывел оклик:
— Галя!
Таня перебежала дорогу, весело махая рукой, и чмокнула Галю в щеку.
— Кричу, кричу, а она голову опустила и словно оглохла. Почему такая скучная?
Галя смущенно улыбнулась.
— Так просто, шла и задумалась.
— А куда шла?
— Дали отпуск на несколько часов. Вышла прогуляться, посмотреть город.
