В российском обществе происходит нравственное оправдание нового для России понятия — «свободного секса», независимого от «любви» и «брака». Почти изгнана советская формула «идеологически выдержан и морально устойчив», подразумевавшая не только преданность идеалам КПСС, но и верность принципам нормативности в сексуальных отношениях. Развод более не считается порочащим явлением.
Сегодня тема секса, эротики пронизывает в России огромную часть коммуникационного пространства. Она звучит на ТВ, в гламурных журналах, в Интернете, на эстраде, в художественной литературе, киноиндустрии. Через Интернет и СМИ предлагаются сексуальные услуги, рекламируются товары сексиндустрии. О сексе открыто говорят, к нему апеллируют, его показывают.
Несколько лет назад на ТВ была популярна программа Елены Ханги «Про это». Потом ее закрыли. Но «это» пробилось на экраны. Открыта новая программа с Анфисой Чеховой на ту же тему. Юмористическая программа «Аншлаг» во всю эксплуатирует свободу сексуальной тематики: по признанию артистов, то, что всегда вызывает одобрительный смех и аплодисменты публики, находится ниже пояса. В последнее время по РЕН-ТВ демонстрируется групповой, оральный и анальный секс («групповуха», «минет», «обнаженка»). Молодежь хорошо знает расписание этих передач. Таковы факты.
Что это — моральное разложение общества? Кризис культуры? Гибель России? Попытка властей отвлечь сознание молодежи от политики? Чернуха?
Однозначного ответа нет. Бесспорно, что тема секса, независимого от смыслов любви и брака, стала одной из центральных в обществе и что это мощный идейный сдвиг в массовом сознании. И еще одно бесспорно: этот сдвиг, как мутный весенний поток во время таяния снега, несет в себе все — и грязь, и камни, и чистую воду. И как бы мы ни сторонились этой мути, нам от нее не уйти. Дети решительно приветствуют снятие запретов на подход к запретному плоду. Отцам это не нравится. Для отцов это кризис умирания русской культуры, для детей — способ ее выживания в новых условиях. Давайте же спокойно разберемся в новом культурном явлении.
Обнаженное тело, веками скрывавшееся от взоров людей, секс как физиологический акт, публичное предложение сексуальных услуг через социальную сеть, газеты и ТВ можно рассматривать по-разному. Можно — как нечто аморальное и развратное, как чернуху и преступление. А можно — как моральное, т. е. как оказание услуги того типа, в которой нуждается человек и который рад, что такая услуга стала доступной. Ничего плохого о человеке это не говорит. Известно, что одним из развлечений Пушкина и его друзей было посещение публичных домов. Не гнушался этим и юный Гоголь. В годы советской власти проституция в России была запрещена. Развитие сегодня социальных отношений по «аморальному» пути приведет нас к тому типу культуры, в котором проституция запрещена. Развитие же по «моральному» пути — к тому типу культуры, в которой проституция разрешена либо легально носит полулегальный характер. Большинство стран мира пошли по легально-полулегальному пути.
Итак, в России, несомненно, гибнет та конформистская мораль, которая сложилась в советский период и которую можно охарактеризовать словами «нельзя», «чего изволите?» и «одобрямс». И нарождается новая, более свободная, которая несет в себе все: и разрушение нравов, и зачатки новой культуры. Что это за новая культура? Еще не знаю. Но ясно одно: в спорах о «любви» и «сексе» происходит процесс расщепления синкретизма смысла любви.
Расщепление «любви» происходит в два этапа. На первом этапе из нее выделяется «брак», освобождая интимные отношения от диктата брачных отношений. На втором этапе из «любви» выделяется «секс», освобождая интим от сексуальной репрессивности морали.
Несколько слов о первом этапе. В древние и средние века «любовь» была средством. Через «любовь» род размножался. «Любовь» была тайно самостоятельна. Но официально, по морали и законам, пленена «браком». «Брак» укреплял род, поэтому именно он был мерой «любви» (принцип «стерпится — слюбится»). Но постепенно, веками, через трагедии людей совершается великая культурная революция — любовь освобождается из плена брачных отношений. Она становится мерой себя. В том числе и в России.
Начиная с Пушкина и Лермонтова, в стране возникает общественная рефлексия по поводу независимости смысла любви от всех социальных смыслов. Любовь, вышедшая за рамки морали, становится легкой добычей культуры (Л. Толстой, А. Островский, Н. Лесков), но в условиях России едва ли не единственным способом человека почувствовать себя личностью. В творчестве Тургенева возникает представление о том, что лидером в любовных отношениях является социально активная женщина, а мужчина, как носитель мужественного начала, ни в общественных, ни в любовных отношениях в России еще не сложился. В творчестве Чехова способность любить становится способом человека формировать в себе личность, но чеховская любовь всегда вела к несчастью, ненависти, трагедии и катастрофе личности. А в творчестве Булгакова, Пастернака и Шолохова способность любить, свободная от морали, окончательно сформировалась как мера способности быть личностью.
Таким образом, анализ писателями смысла любви в ее борьбе за свою независимость стал уникальным способом самопознания русского человека. Любовь в великой русской литературе, освободившаяся от диктата морали, выполнила свою историческую миссию. Она зафиксировала одну из важнейших черт русской культуры — неудачу попытки русского человека стать личностью либо неспособность личности жить в России.
После 1991 года разворачивается новый этап расщепления синкретизма «любви». Из этого смысла выделяется «секс» и заявляет о своей «свободе». Ранее «секс» был destination любви. Автономизируясь от нее, «свободный секс» становится сегодня самостоятельной сферой жизни человека. Русская художественная литература XIX–XX веков решительно осудила подобные отношения как похоть, как уподобление человека животному. Вспомним Веру — главную героиню романа Обломова «Обрыв»: «Я не волчица, а женщина!» Сегодня общество идет иным путем. Оно не стесняется предъявлять спрос на открытый разговор о «свободном сексе», на его откровенную демонстрацию и пропаганду, все более открыто осуществляя «свободный секс» в социальных отношениях.
Что изменилось в общественной рефлексии по поводу сексуальной любви?
В современных российских любовных романах, которыми буквально переполнены магазинные полки, сексуальная любовь — отнюдь не возвышающая сила, как, например, в Песне Песней Библии, у Данте, Петрарки. Не путь восхождения к прекрасному, как, например, у Платона. Не экзистенциальный поиск высшей духовности, как у Пушкина и Лермонтова. Раскол в понимании смыслов секса и любви впервые в русской литературе произошел между Алексеем Вронским и Анной Карениной. Если Алексей мечтал обладать Анной физически, то для Анны секс не значил ничего, ее волновала любовь лишь как платоническая сущность. Сексуальная революция во всем мире и России пошла по пути Вронского, подчеркивая физиологический и социальный аспекты человеческого.
Физиологический аспект сексуальной революции проявляется в акцентировании свободы секса — кратковременного высшего этапа наслаждения, выступающего у человека, как правило, как финальная стадия экстатического состояния. Это освобождение от системы сексуальной репрессивности, которая использует семью, политику и культуру в целях подавления сексуальности и свободы человека. И тем самым формирует консервативный тип характера людей, ориентированный на слепое подчинение и поддержку диктатуры.
Идеология сексуальной революции, представленная, например, В. Райхом в «Сексуальной революции» и М. Фуко в «Истории сексуальности», постулирует, что свободный секс служит наиважнейшим потенциальным резервуаром истинного освобождения человека и развивает представление о свободе секса как о желательном общественном явлении. Свобода секса — одна из немногих свобод, которую индивиды, ощутив единожды, не меняют ни на какие «социальные блага», ущемляющие свободу личного поведенческого выбора в интересах государственной машины и нивелирующего социального контроля. По В. Райху, сексуальная революция, освобождая физиологическую потребность человека, является предпосылкой и основой «подлинно человеческой революции», поскольку освобождает людей от подавленной сексуальности, раскрепощает их и тем самым создает условия для настоящей социальной революции.
Социальный аспект сексуальной революции акцентирует иное — меру близости людей. Сегодня секс — один из способов человека сблизиться с уникальным Другим, но одновременно не быть порабощенным этой уникальностью. Это поиск коммуникации, но через такое сближение, которое несет в себе ярко выраженную меру независимости.
