Выслушав мужичка, пацаненок прищелкнул языком и долго что-то тараторил.
— Не видал, говорит, он их в стойбище. От взрослых слышал, что кто-то из твоего племени успел убежать тогда из поселка, скрылся… Может, и родня твоя спаслась…
Ал озабоченно отер лицо:
— Ладно. Спать давайте. Я покараулю, но к полудню подниму кого-нибудь на замену.
Он посмотрел было в сторону мирно пасущегося яка и махнул рукой: коли уж до сих пор не убежал. То и теперь незачем. А так сгодится, может, если везти что-нибудь тяжелое придется… Да и сбежит — невелика потеря.
Беглецы перебрались в тенек, чтобы не сгореть, и тут же, хоть и голодные, провалились в сон.
Воспользовался сном и узкоглазый мальчишка-кочевник, чтобы выйти из погружения и проверить, как дела у остальных учеников…
* * *
Паском поглядел на спящих. Всё было почти как там, в подсознании тринадцатого: вода, песок и люди, отправившиеся на прогулку по иным мирам.
Пространство лопнуло, и в узкую брешь из своей локализации прорвался Солондан, топая ногами, словно копытами.
— Му-у-у… то есть тьфу! Ме…ня все это настораживает, кулаптр! — басом проревел он, но постепенно его голос вернулся в прежнюю тональность и тембр. — Почему сны совпали?
— Вы тоже обратили на это внимание?
Но тот первым делом кинулся к дочери и с тревогой оглядел ее. Как хорошо, подумал Паском, что Танрэй Солондану не ученица, иначе тот своей заботливостью не дал бы ей пройти своим собственным путем. Когда ученик — сын или дочь Учителя — это тяжелое испытание для них обоих. И Танрэй, которая сейчас, слегка улыбаясь, спокойно спала на плече у своего попутчика, не повезло. Ей и Алу выпала трудная роль — быть родителями своему ученику по имени Коорэ, но пока ребята справлялись.
— Вот и Эфимелора сейчас там, у меня, точно такая же. Лежит, улыбается… А меня вот забросило к ним, — Солондан кивнул на парней, — и ума не приложу, где девочки. И войти к ним не могу, вот что! Там как будто сейчас своя линия проигрывается, и нас затягивает именно в этот сюжет…
— Поскольку спят, значит живы, — привел разумный аргумент Паском. — Вот и не будем им мешать. Пусть сыграют эту пьесу до конца, Солондан.
— Все бы вам до катарсиса дотянуть, Паском! Хорошо, я возвращаюсь к своим. Но если что…
Паском кивнул:
— Вызову всенепременно.
Солондан исчез.
* * *
Он вынырнул, будто тоже из сна, из воспоминаний о золотом времени. Ал все так же стоял подле него, а Тессетен крепко спал, и ногу его сковывал гипсовый кокон.
— Ты был прав, а я ошибся, — сказал кулаптр им обоим одновременно. — В этом мире быть может всё. И даже то, чего быть не может…
Глава двадцать
четвертая о таинственном страже Соуле, о коварстве и целеустремленности
Немой подошел к ней и взял за руку. Они стояли среди людей, видимые лишь друг другу. А в погребальной капсуле, выставленной у озера напротив дома ради тех, кто пришел попрощаться, лежало тело, которое исправно служило ей тридцать с лишним лет.
Седые волосы мертвой были спрятаны под высокой шелковой короной, на веках лежали две большие овальные пластины из серебра с нанесенным на них лазурью изображением распахнутого глаза. Так издревле положено по обряду провожать усопших…
И казалось, будто она синими очами дерзко смотрит в небо, как смотрела туда всегда.
«Я так и не смог понять: ты считала этот мир игрой нашего подсознания, или безумная и безмерная отчаянность твоя порождена чем-то иным?» — безмолвно спросил Мутциорэ.
«В последнем воплощении я не единожды была за гранью жизни. Как ты думаешь, после такого я могла ошибаться и путать явь и сны?»
«Тебе ли не знать, что фантазия может сама породить эту грань, и уход за нее — это лишь погружение следующей степени, а не пробуждение в мир реальный?»
Она с обычной для нее насмешливостью поглядела на него:
«Хранитель, теперь, когда ты видишь эту капсулу, мы с тобой в фантазии?»
«Я не знаю. Это тело умерло, и ты здесь, не проснулась. Но значит ли это вообще что-либо в том хаосе, в который ниспровергло нас проклятие? Как это проверить?»
В скрещенных руках покойницы лежали меч и кнут. Меч, инкрустированный мамонтовой костью и принесенный в дар Тессетену, и кнут — самый обычный кнут — с которым она не расставалась много лет ни в одной своей верховой поездке. А на губах — улыбка. Всё та же, как у живой.
«Скоро я разделю твою судьбу, хранитель, — добавил тогда Немой. — Ты знаешь о законе сорока дней?»
«Что я должна о нем знать сверх того, чему нас учил Паском? На этот срок я буду засыпать и не смогу оберегать сердце. И если оно не найдет погибели за эти сорок дней, то продолжится и моя жизнь. Изменить в правилах я не смогу ничего, так зачем изводить себя попытками узнать больше?»
Он улыбнулся, изучая лица прощавшихся с Ормоной кула-орийцев, которые проходили чередой, ненадолго задерживаясь перед капсулой.
«Но когда ты уснешь, мне на сорок дней будет дана возможность проснуться и обрести память», — напомнил Немой.
«Ты сначала эту жизнь доживи, атмереро. Ты прав: скоро ты разделишь мою судьбу, хранитель. Могу даже показать, где это случится»…
Миг… и вот они стоят у подножия горной гряды, где земля ходит ходуном, а ветер врывает ветви с деревьев. За спиной у хранителей город, а на них самих не шелохнется даже волосинка, словно физические законы не властны над ними.
«Учитель знает о второй катастрофе. Этот город, — она обернулась и указала рукой вдаль, — мы строили про запас. Паском угадал даже местоположение: город стоит дальше обелиска-„скрепки“ и должен выдержать землетрясение. Ты умрешь у его стен, зверь, а вот потом целиком и полностью разделишь мою участь, но не сможешь осуществить настоящее воссоединение, как не смогу этого и я»…
«Ты и не хочешь, Разрушитель».
«Я хочу. Но не так, как представляете себе вы. После тех ошибок я не позволю их повторения. Вы не узнаете о моей прошлой боли, но и причинить мне новую я уже не позволю. Ни тебе — порождению из мира За Вратами, которые столь ревностно оборонял страж Соуле. Ни Алу — бренному рассудку. Ни рыжей поганке, которая не справляется со своими обязанностями, но отняла при этом мое имя. И даже Сетену — сердцу моему — не разрешу я теперь поддаваться опрометчивым слабостям. Вы отвергли традиции, вы слишком щадили своих учеников, вы стали искать иные способы закаливания духа, а это путь ошибок. Древние нащупали брод не для того, чтобы вы топили доверенные вам „куарт“ в трясине, желая идти своим путем! Не будет по-вашему! Пока вы боретесь со смертью, вам ее не победить! Прощай!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
