— Вы подумали о том, о чем и я? — спросила Танрэй, переводя взгляд с Эфимелоры на Афелеану.
Гулящая не поняла вначале, о чем та толкует, а потом и ее озарило:
— Прокаженными вырядиться?
— И идти с ними, куда они идут, — добавила Танрэй. — А там видно будет. Лишь бы не подходил никто…
Афелеана похлопала девчонку по плечу:
— А голова у тебя варит! Пошли, скажемся только что заболевшими — вон у тебя и рожа поцарапана ко времени! А потом, и то верно, что-нибудь придумаем…
Но сестрица Ала заартачилась, в ужасе глядя на них и не веря, что они всерьез решились на такое:
— Мы же хворь от них подхватим!
Танрэй брызнула в нее синей вспышкой из глаз:
— Эту хворь подхватить трудно. Ты не милуйся с ними да из одной миски не ешь, вот и не захвораешь.
Афелеана сплюнула от таких слов, красочно представив себе, что такое — миловаться с прокаженным, а сестра Ала только прищурилась:
— Так тебе знахарка твоя сказала?
Танрэй нахмурила лоб, с удивлением вспоминая, откуда она знает так много о лепре и почему не помнит, чтобы это говорила ей наставница-знахарка в поселке. Но Афелеана не дала девчонкам поспорить, схватила за шиворот обеих и поволокла вслед за хворыми.
— Ты правда у знахарки нашей училась? — только и спросила она Танрэй по пути.
Девчонка кивнула.
— Я вот тоже малость в зельях разумею, — призналась Афелеана. — Только самоучка я. Ну, коли выживем, так я у тебя спрашивать буду…
Они и не знали тогда, что придется им скитаться по миру в лохмотьях прокаженных не один год. Нигде не могли они задержаться дольше, чем на пару лун. Едва коренные жители сел и городков, возле которых они останавливались отдохнуть, любопытничать начинали, три перекати-поля собирали пожитки в несколько мгновений и уходили прочь.
Афелеана и Танрэй на самом деле разумели в целительстве. Невеста Ала еще могла читать судьбу людей у них в глазах, только вот говорить не говорила всего, что увидала там, особенно если предсказание дурным было. Зато за хорошие пророчества небрезгливый да нежадный богатей, бывало, бросал ей золотой, на который странницы потом жили целый десяток дней, отъедались. Иногда было и так, что их гнали камнями вместе с настоящими больными, но чаще все ж жалели и позволяли пожить на выселках вместе с местным сбродом.
Эфимелора тешила всех красивыми песнями и нежным голосом, а изношенные тряпки штопала так умело, что и не заметишь, где была прореха. Глазливая Афелеана могла одной лишь угрозой, что наведет порчу, отпугнуть всякого наглеца от себя и от девчонок: не все верили в их хворь, уж слишком чистая кожа была у трех дочерей племени хогов.
И ни одна из трех сестер по несчастью не вспоминала о жизни в родном селе, о погибших родителях, о сгинувшем брате и женихе, которого уже наверняка не было среди живых. Зачем бередить раны, если и без того живется непросто?
А теперь вот, зайдя так далече, что уж и погоды поменялись, теплее стали намного, беглянки наткнулись на маленький ветхий домик возле оврага, за стенами города-крепости. И так он, этот домишко, им приглянулся, что на своем маленьком совете решили женщины бросить рядиться в прокаженных, навести тут порядок да обжиться, покуда не трогает никто.
— Смотрите-ка, что я тут нашла! — убираясь возле подпола, сказала вдруг Эфимелора.
В руке ее поблескивал тонкий обруч с подвеской, какие с самого рождения надевают на шею всем живущим под солнцем, у любого народа. Уж странницы многих повидали на своем пути — даже у кочевников был такой же амулет.
Подвеска была обычным плоским кольцом, она означала солнышко, дарующее жизнь. Раз и навсегда надетый на шею ребенку, у взрослого амулет уже не снимался, если только его не переломить. В нем и хоронили.
Танрэй и Афелеана тревожно переглянулись. Обруч не был разломлен, однако амулет носили много лет, а не выковали для новорожденного — уж очень он был потерт.
Снять обруч, не сломав его, можно было одним только способом. И этот способ, осуществленный в стенах дома, где они собирались пожить, путешественницам очень не понравился.
— В город ни ногой! — тут же распорядилась Афелеана, за девять весен ставшая для Танрэй и Эфимелоры вроде тетки или мамки. — Пока всё не разузнаем…
А те и не собирались. Чего они там не видали, в городе-то?
Но слухи — что мухи: тут посидит, там обсидит, а потом все несет, да в чужой огород…
Так и потянулись в их домишко крестьяне да городские: кому мальца вылечить, а кому — порося…
* * *
Вывел последнюю букву в указе тайный определитель Соуле и глубоко задумался. Да и было над чем кручиниться: сброд с каждым годом к бунту склоняется, а разбойников — тех по одному на душу мирного жителя развелось, а скоро и того больше станет. Да еще с востока грозит, подпирает несметное войско хога Тимаратау.
По шпиону в каждом городе у Тимаратау-хога, по жене в каждом захваченном на пути селении или городе. Походка снежного барса у хога, сердце буйного тура, а душа — волка. Не просит Тимаратау — требует. А кто не повинуется хогу-полководцу, тех нет уже на белом свете.
Вот какие вести поступали к тайному определителю. И знал он: покуда владыка о беде своей не позабудет и делами государственными плотно не займется, не спасет даже вера всего духовенства в Единственного и Превеликого. Что любит владыка сына своего, так то не удивительно, а вот из-за хвори мальчонки совсем от правления отошел, это и плохо. Того и гляди армия взбунтуется. И костры прогорели, некого больше жечь…
Вспомнилось Соуле, что вот-вот явится доносчик, и перешел он тогда в молельню. Денно и нощно уповающим на волю Превеликого должны его видеть при дворе. Только так можно вершить предначертанное!
Бормоча молитвы, думал тайный о своем, о насущном, а когда вошел осведомитель, не сразу подал вид, будто заметил его. Стоял тот и благоговейно ждал, не зная, что едва сдерживает Соуле нетерпение, желая все узнать, да поскорее.
— С чем явился?
Худой, похожий на мальчишку со сморщенным лицом, мужичок отвесил ему поклон. Мало кто ведал, что это и есть самый талантливый агент тайного определителя, знающий почти все и обо всех во владычестве, особенно же — во столице.
— Опять обоз продовольственный разграбили, пресветлый Соуле. Седьмой уж за пятидневку…
Тот лишь возвел очи к небесам, отправляя горний взор в путь неближний. Может, и доберется послание к адресату…
— Чернь уже повсюду грозится работу бросить, боятся нападения хога. Да и на заговор смахивает, пресветлый. Как бы не люди Тимаратау людей морочат!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
