Разинув рот в немом крике, срывается за борт какой-то человек в горящей одежде, но кипящее море за бортом не оставляет шансов на спасение. Он просто сменил одну смерть на другую, пострашнее. Огонь добирается до порохового погреба, и на всех трех палубах воцаряется ад. А пламя уже лижет борта и паруса еще трех судов, оказавшихся в очереди за смертью одними из первых.
Корабли вспыхивают одно за другим, взрываются, когда пламя доберется до полных порохом крюйт-камер. Экипаж двухпалубной галеры, понадеявшись проскочить сквозь стену пламени, таранит и топит несколько сторожевиков. Не обращая внимания на еще барахтающихся в горячей воде людей, идет навстречу огню. На палубу и тлеющие паруса сыплются тысячи искр, но там, на корабле, ничего не замечают. Даже когда языки пламени, возникшие словно из ниоткуда, облизывают паруса, корабль не останавливается. Миг спустя нос галеры с массивным, окованным бронзой тараном, врезается в стену пламени.
Нам становится страшно. Если он проскочит, покажет всем пример. Малые суда, может быть, и сгорят полностью, но нашему жалкому флоту все равно будет не по силам потопить уцелевших. Вслед за галерой устремляются еще несколько судов, шевелится, пытаясь выбраться из месива яхт и юрких двухмачтовых бригантин, немилосердно их давя, еще одна здоровенная трирема.
Но пламя, вызванное противонаправленными чарами, хуже обычного. Оно пропускает волну соленого кипятка, вызванную засевшими на флагмане жрецами, впитывает, нисколько не ослабев, Черную Молнию Лиангхара (способную обратить в ничто все, что угодно, в том числе и, как считалось до сегодняшнего дня, любое магическое пламя). Нос судна сгорает мгновенно, будто его окунули в мечту алхимиков Храма — абсолютный растворитель, на противоположную сторону огненной стены не попадает даже пепла. Галера взрывается, как и ее предшественники, разлетаясь огромными горящими обломками.
Остальные суда, идущие на прорыв, пытаются развернуться, но пространства для маневра (как, впрочем, и времени) у них не остается, огненная петля стягивается все быстрее. Разве что первыми сгорают не носы, а борта. И снова — взрывы крюйт-камер, стекающая в бурлящую воду пушечная медь, рассыпающие в ночи дождь искр горящие паруса…
Один за другим корабли исчезают в огненной круговерти. Треск и рев магического пламени слышны во всем городе, а зарево, наверное, видят и в Темесе. Хороший урок для почитателей Пеннобородого Лаэя. Окруженных остается половина, потом тридцать… Теперь дюжина. Несколько воинов, которых не отпугнули мои заклятия, тихо считают погибшие корабли. Лица бледные, как мел — не стоит простым людям на такое смотреть.
— Шестьдесят семь… Шестьдесят восемь… Семьдесят…
Проходит не так уж много времени, когда огненное кольцо почти смыкается в центре, дымящийся флагман остается в одиночестве. Здесь нам впервые пытаются сопротивляться маги. Собравшиеся на флагмане высшие жрецы и Палач смогли объединить силы, а главное, не потерять головы. Вокруг триремы поднимается синяя водяная стена, исходящая паром и зло шипящая, но сдерживающая напор огня. Я как-то не предвидел, что среди темесских советников могут быть жрецы Лаэя, и, судя по всему, не последнего разбора. Проклятье, придется ослаблять и этот Храм…
За стеной воды, укрепляя и поддерживая ее, точно внутренняя крепостная стена, выстраивается стена чернильной тьмы, скрывшая фрегат от наших глаз. Огненная стена замедляет движение, почти останавливается. Враг применяют наше же оружие — противонаправленные чары. Мы с Амелией будто с разбега налетаем на невидимую стену. Маги сопротивляются так, как и можно сопротивляться совершенно неизвестным чарам: противопоставляя им грубую силу и надеясь на авось. «Сила солому ломит…»
Пока им удается лишь обороняться, но исход боя и вообще войны решается здесь и сейчас. Если Шаббаат и компания выстоят… Колоссальная армада безвозвратно погибла, новая у Мелхиседека едва ли найдется, но если уцелеет лучший из вражеских кораблей с сильнейшими магами на борту, они блокируют эрхавенский рейд с помощью магии. И окажется, что всех, кто сгорел живьем, мы убили зря.
Одновременно следует удар извне. Видимо, Мелх подумал о том же. У него и его подчиненных хватит сил, чтобы разорвать заклятие хотя бы путем удара по волшебникам. Лучшие из лучших, конечно, собрались вокруг короля — в том числе последние уцелевшие Палачи, Зосима и Ксандеф. Но жрецам Лиангхара высших степеней посвящения действовать в полную силу в такой близости от Великого Храма Исмины — значит, по меньшей мере, получить тяжелейший удар храмовой защитной ауры. В лучшем случае: карой за дерзость может стать крайне неприятная смерть без посмертия.
Решатся они на такое? Нет, не решились. Конечно, для очистки совести они пытаются, но так, чтобы серьезно не пострадать самим. «Сам погибай, а товарища выручай» — это не для Палачей. Но удар все равно очень опасен, так как направлен точно на нас. Наводил-то заклятие лучший из живущих знаток магии Владыки. Человек, по сравнению с ним я — посредственность и неумеха.
— Отпусти заклятие, Палач, — хрипит Амелия побелевшими губами. — Пусть… рванет… Надо… успеть…
Сам знаю. Удерживать заклятие и одновременно отбиваться от группы Мелхиседека не выходит — не по моим силам. Мелх бы, глядишь, и справился, да и то не в одиночку… Но я не успеваю. На любое действие, в том числе магическое, требуется время — хотя бы исчезающе-короткие доли мгновения. Их у меня нет. И взять неоткуда: лишь в сказках можно заложить душу в обмен на философский камень (в Марлинне — Исмине, Аргишти или Аргелебу, в Семиградье и Ствангаре — Лиангхару). В жизни бы тоже хотелось, да некому.
И тут вмешивается жена Баттиньоля, та самая Лейя, с которой я успел познакомиться сразу после прибытия. В своем Храме она была равной по рангу нашему Убийце, не больше. Но ее удар, да еще с использованием магии Амриты, те, на берегу, не предвидели. Жрица безупречно выбрала момент — и приняла страшный удар на себя, отводя от нас беду. А Баттиньоль сейчас, наверное, склонился над упавшей возлюбленной, из носа, рта и ушей которой текут струйки крови. Мелхиседек-то бьет наверняка, и притом по Палачу с Верховной…
Черная, нерассуждающая ярость охватывает Амелию. Скольких ей пришлось проводить в последний путь, не имея возможности если не спасти, то хотя бы отомстить? А сколько среди них было подруг — жрицы, как я успел заметить, не прячутся от опасности? Не хватит знаменитого милосердия и доготерпения, которое завещала последователям богиня? По отношению к тем, кто осадил город, милосердие оборачивается новыми реками крови…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
