Женщина выполняет последнюю фигуру ритуального танца и вскидывает руки в жесте Освобождения, одновременно вбрасывая в совместное заклятие все силы, какие есть, и какие мог дать Храм. Я наношу свой удар, и защита не выдерживает.
…Хотя расстояние приглушает грохот, кажется, мне вышибли мозги и барабанные перепонки. Там, впереди, сверкает ослепительная вспышка, воздух затапливает чудовищный низкий грохот. Как в лихорадке, дрожит под ногами земля. Взлетает к небесам исполинский гейзер кипятка, несколько показавшихся вечностью минут стоит в облаке пара, а потом расседается. Стремительно набирая высоту и скорость, высоченная, копий, наверное, в десять, волна крутого кипятка летит к берегу быстрее коней-спринтеров. Точно в кошмарном сне, она мчится прямо на нас, к городу, обманчиво-медленно нарастая. Мы успеваем рассмотреть ее, ближе к берегу взметнувшуюся почти вровень со стеной, во всех подробностях. И окутанный паром пенный гребень, норовящий свернуться кольцом, и тонущее во мраке основание…
Волна неистово бьет в стену, старинная кладка мелко трясется, в намертво скрепленных глыбах гранита открываются трещины, выдыхающие едкую пыль стертого в порошок раствора. Рушатся Рыбачьи ворота и башни, их защищающие, в брешь рвется неистовый поток кипятка, растекается по улицам. А если волна проломит всю стену? Но город укрепляли мастера. Древняя стена выдержала первый удар, а несколько мгновений спустя напор ослаб.
Думаю о Баттиньоле. К счастью, после первых залпов капитан соображает, что маги обойдутся без него, и как раз успел обогнуть Рыбачий. Волна, ушедшая в море, куда меньше, она быстрее остывала, а главное, на ее пути встают кручи Рыбачьего острова. Последний послужил колоссальным волноломом, спасая от гибели галеру…
Наступает тишина. Кажется, стих даже ветер, словно в изумлении перед грандиозностью свершенного. Немудрено: мы уничтожили целую армаду, наглухо закрывавшую для эрхавенцев море. Шаббаату не помогли самые сильные маги из жрецов Лаэя и Лиангхара, не помог и Мелх. Мы справились. Даже не верится…
Руки дрожат от навалившейся усталости и схлынувшего напряжения, мысли текут, как мед по стеклу, вяло и неохотно. Победа коренным образом меняет положение города. Еще раньше горожане доказали, что штурмовать Эрхавен с суши — бесполезно. Теперь пошли прахом и все усилия отрезать город от внешнего мира и уморить голодом. А штурмовать город мы не дадим — если ударим первыми, ну, да теперь успеем. Главное, чтобы на Симли не успели понять, что происходит…
Гляжу на Амме. Верховная жрица наконец-то не выдерживает — бессильно приваливается к зубцу крепостной стены, опершись на ствол пушки. На мертвенно-бледном лице ярко накрашенные губы кажутся вымазанными кровью. Беру полную, унизанную браслетами руку, слушаю пульс. Жить будет, но что же она переживает, если и мне не по себе от содеянного? Ведь их богиня не одобряет, хоть и почитает в крайнем случае допустимым, убийство, а пытки осуждает в любом случае…
Амелия явно хочет что-то спросить, но губы не слушаются, из тела, способного танцевать ночи напролет, кажется, вынули все кости. Я прекрасно понимаю, что. Но времени говорить, какая она мужественная, и прочую чушь, нет. Нужно поскорее привести ее в чувство, и я даже знаю подходящий метод… Извечный мужской метод, который, в отличие от недавней бойни в заливе, здешняя богиня наверняка одобрит. И неважно, что мне сорок девять, а ей сорок пять: жить и радоваться жизни хочется всем. Только времени делать это в городе нет — надо скорее отнести ее к пирсам и погрузить на галеру. Там у нас будет пара часов на «лечение».
— Ох, — стонет, облизывая пересохшие и лишившиеся помады, но не красоты, губы Верховная жрица. — Не знала, что вы так умеете любить…
— А что ты вообще знаешь о нашем Храме? — бесцеремонно спрашиваю я, положив руку на горячее, соблазнительное бедро. Неужели ей сорок пять? Я бы дал лет на десять меньше… Даже как-то жалко, что придется уходить. Провести с ней пару месяцев я бы не отказался. Да и пару десятилетий тоже.
В ответ получаю еще один долгий поцелуй теплых и мягких, таких доверчивых, губ. «Милая, домашняя, — думаю я, сам дивясь таким мыслям. — А на ее плечи весь Храм взвалили, и город тоже… Впрочем, наверняка она сама рвалась к власти, и лишь потом поняла, что это за яд…»
— Спасибо, — шепчет она, прервав поцелуй. — Сама бы я еще не скоро оправилась… Мы справились?
— Да, плывем в устье Симли…
— А ваш Высший Палач… не догадается?
Нет смысла держать ее в неведении.
— Конечно, догадается. Если не сразу же, то немного погодя. Но его штабу нужно поднять войска, разработать маршрут движения, издать приказ, вывести всех из лагерей и построить. Опять же, собрать обоз — он не знает, где мы высадимся и сколько дней продлится операция. Это не меньше двух часов. Затем семь часов топать до границы — даже больше, ведь жители эрхавенских пригородов очень не любят чужаков. Наверняка устроят пару-тройку пакостей вроде взрыва мостов или обстрелов. Уже на месте нужно: развернуть части в боевые порядки — на это тоже нужно время, и большее, чем нам, у них больше армия. Думаю, часика в полтора-два уложатся. Опять же, надо провести разведку, понять, где свои, где чужие. Ночь же, темнота… Раньше завтрашнего утра атаковать он не сможет. У нас будет пять-семь часов форы…
— Неужели он опоздает?
Улыбаюсь, касаясь волос Верховной. Жрица хочет возмутиться, но только устало вздыхает, облизывая лишенные помады, припухшие от поцелуев губы. Какая она, оказывается, сладкая… И сумасшедшая… Глупы мои сверстники, что предпочитают восемнадцатилетних, не видевших в жизни и половины того, что видела Амме. Как и вино, женщина должна дозреть — только тогда она сможет с головой опрокинуть, кого полюбила, в омут страсти.
Но Амме — не просто женщина. Она волшебница, а главное, государственный деятель. Потому, хотя в глазах ленивым полуденным морем плещется любовная истома, а зрелое, гибкое тело танцовщицы дразнит каждым движением, она не может стать «просто Амелией». Ответственность за тысячи жрецов и почти миллион горожан стала второй натурой, смыслом жизни. И я не могу вытравить до конца свою сущность Палача Лиангхара, что добавляет остроты ощущений. Потому нас и тянет друг к другу, что мы похожи: на плечах у обоих неподъемный груз ответственности.
И даже на любовном ложе вопрос вызывает тревогу. Наспех прикидываю, что стал бы делать на месте Мелха. Но отточенное опытом чутье говорит: осечки не будет. Король наконец нарвался.
— Уже опоздал. Если бы войска были в боевой готовности — тогда да, был бы риск. Но они явно готовились штурмовать город завтра, и потому отдыхали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
