Разбалансировать звезду, напевая ей колыбельные, облучая гармоничной последовательностью гравитационных волн, – вот самый новый способ убийства светил. Он последним добавился в базу данных. И хотя это произошло четыреста сорок миллионов лет назад, надзиратель не мог сдержать любопытства. Так стареющий забойщик скота глядит с легким интересом на новоизобретенный аппарат, предназначенный для скорейшего и надежнейшего смертоубийства. Нынешняя зачистка – хороший повод проверить на практике технологию, оценить ее эффективность. Если результат окажется не вполне удовлетворительным, надзиратель оставит рекомендацию при будущих зачистках использовать четырнадцать более ранних методов. Но пока он вполне полагался на эффективность «певца».
Все звезды поют для себя. Внешние слои звезды вибрируют на нескольких частотах сразу, словно непрерывно раскачиваемый колокол. Звуковые волны проникают далеко вглубь, вплоть до границы ядра, где пылают термоядерные реакции. Амплитуда этих осцилляций для карлика типа Дельты Павлина невелика, но «певец» способен подстроиться к ним, обращаясь вокруг звезды, излучая гравитационные волны в нужное время, раскачивая резонанс, доставляя энергию внутренним звуковым возбуждениям. «Певца» разумные млекопитающие назвали бы гравитационным лазером.
В сердце «певца» лежала замкнутая в кольцо микроскопическая струна, крошечный реликт ранней, быстро остывающей Вселенной, вытянутый из взбаламученной пены квантового вакуума. По сравнению с колоссальными топологическими дефектами Вселенной эта струна была лишь ничтожной царапиной на мироздании – но для «певца» ее хватало. Она выглядела пухлой, растянутой, словно крошечная ириска, петлей. «Певец» накачивал ее энергий вакуума, пока она не приобретала макроскопические размеры и массу. А тогда петлю быстро переводили в стабильную конфигурацию типа восьмерки и возбуждали, заставляя вибрировать, испуская узкий пучок гравитационных импульсов.
Постепенно амплитуда вибраций адиабатически увеличивалась. В то же время испускаемые импульсы точно чирпировались, подвергались модуляции. «Певец» гасил одни колебания в недрах звезды и возбуждал другие, раскачивал нужные и угнетал мешающие. Благодаря вращению моды звуковых колебаний звезды уже не были сферически симметричными, но сохраняли, однако же, симметрию относительно оси вращения и поэтому являлись стабильными. «Певец» разрушал и эту симметрию, возбуждая и подпитывая энергией новые нестабильные конфигурации мод, сосредоточив действие на точке, лежащей на экваторе, на линии, соединяющей «певца» с центром масс звезды. Сфокусировавшись, «певец» наращивал интенсивность волн – и у точки их входа в звезду образовывались мощные возбуждения, генерировались конвекционные потоки, а существующие отражались, меняли форму и направление. Водород там сжимался и разогревался почти до начала термоядерной реакции. Притом во внешних оболочках и правда могла вспыхнуть реакция, но целью «певца» она не являлась. Его воздействие должно было исказить форму внешних оболочек звезды, изогнуть их, отстранить. На клокочущей поверхности фотосферы появлялась вмятинка, оспина, где могла бы поместиться планета. Концентрическими кольцами ее окружали зоны сжатия, где полыхал термоядерный синтез, обрушивая в пространство шквал нейтрино и фотонов высочайшей энергии. А «певец» продолжал точно и размеренно закачивать гравитационную энергию в звезду, заставляя оспину углубляться – будто невидимый палец давил на податливую поверхность воздушного шара. Звездная материя перераспределялась, вокруг вмятины поднимался гребень вытесненного вещества.
А «певец» все давил и давил, углубляя колодец.
Он не остановится, пока не достигнет пылающего термоядерного очага – сердца звезды.
От орбиты Ресургема до «Ностальгии по бесконечности» пятнадцать часов лета. Каждую минуту из них Хоури провела в чрезвычайном напряжении. И дело было не только в странных метаморфозах Дельты Павлина, хотя они, несомненно, добавили тревоги. Ана видела, как заработало оружие ингибиторов, направив раструб на звезду и создав ярчайшее пятно на ее поверхности. Увеличение показало, что пятно – это несколько концентрических зон термоядерного синтеза вокруг впадины. А впадина эта находилась на стороне, обращенной к Ресургему, и это вряд ли могло быть случайностью.
Что бы оружие ни делало, оно работало быстро. Его долго мастерили, и поэтому Хоури посчитала, что разрушение Дельты Павлина пойдет с такой же методичной неспешностью. Увы, инквизитор ошиблась. Звезда менялась буквально на глазах. Скорее, манипуляции ингибиторов напоминали скорое приведение приговора в исполнение после долгого суда. Решение проходит через множество инстанций, вязнет в юридических тонкостях, рассматривается и пересматривается. Но когда процессуальная часть завершена, сама казнь – у расстрельной стенки или на электрическом стуле – делается быстро и решительно. Так будет и со звездой. Долгая подготовка завершается быстрым уничтожением.
А с Ресургема пока эвакуировали лишь две тысячи человек. Даже не эвакуировали, а только доставили на орбиту. И никто из этих двух тысяч не видел «Ностальгии по бесконечности», не догадывался, что́ его ждет на борту.
Хоури надеялась, что ее тревога не слишком заметна. И без того многие беженцы вели себя до крайности нервозно, даже агрессивно.
Дело было не только в том, что транспортный шаттл не рассчитывался на такое количество пассажиров. Жить пришлось в жутко стесненных условиях; людей без преувеличения набили как сельдь в бочку. Системы жизнеобеспечения работали на пределе, поставляя воздух и воду, охлаждая и вентилируя.
Настроение беженцев оставляло желать лучшего. Целиком препоручив свою судьбу незнакомцам, они страдали от неизвестности и бессилия. Лишь Торн удерживал их от отчаянного бунта – а ведь он и сам едва сдерживался. Поминутно на судне вспыхивали ссоры и драки, он тут же спешил на помощь, вразумлял, разъяснял. И как только люди чуть-чуть успокаивались, его помощь уже требовалась в другом месте. Он не спал сутки до старта, весь рейс и еще шесть часов, которые потребовались для размещения последних пятисот прибывших.
Хоури ясно видела, что они здорово выбиваются из графика. До конца эвакуации еще девяносто девять таких перелетов. Девяносто девять возможностей бунта и кровопролития. Конечно, если разнесется слух, что корабль – не дьявольская ловушка властей, что он в самом деле существует и готов принять пассажиров, дело может пойти легче. Но оно может застрять намертво, если станет известно, что этот субсветовик собой представляет. А оружие ингибиторов способно в самом скором будущем покончить с Дельтой Павлина. И когда это случится, все прочие беды покажутся сущими пустяками.
Однако, по крайней мере, этот рейс завершается благополучно.
Транспорт не предназначался для атмосферных перелетов. Он имел почти шаровидную форму, с двигателями на одном полюсе и выступом рубки на другом. Первые пятьсот пассажиров долго находились на борту, у них была возможность изучить каждую деталь его скучного интерьера. Но тогда людям хотя бы жилось более-менее сносно. С прибытием новой партии беженцев ситуация осложнилась. Воду и еду стали выдавать порциями, каждому человеку отвели свой угол. Но все же люди пока не слишком страдали от тесноты. Дети могли порезвиться, взрослые – уединиться при надобности. Следующие пятьсот не то чтобы критично усугубили тесноту, но изменилась сама атмосфера. Вежливые рекомендации сменились жесткими требованиями, на борту возникло миниатюрное полицейское государство с драконовскими законами. Правила заставляли исполнять силой, за проступки сурово наказывали. Пока серьезных нарушений не было, но Хоури сомневалась, что остальные перелеты пройдут столь же гладко.
Рано или поздно для общего устрашения придется устраивать образцово-показательную казнь.
Последние пять сотен доставили уйму головной боли. Их размещение на транспорте напоминало издевательски сложную головоломку. Какие только перестановки ни испробовали Ана с Торном, но неизменно на шаттле оставалось человек пятьдесят, ожидающих приюта, тоскливо сознающих, что они – раздражающий довесок, помеха для всех.
Но наконец головоломка сложилась, нашелся способ разместить всех.
Конечно, полученный опыт в следующий раз позволит провести посадку быстрее и проще, но потребуется еще сильнее ужесточить дисциплину и вовсе отказать людям в каких бы то ни было правах.
Проведя в рейсе тринадцать часов, изнуренные пассажиры притихли, на борту стало поспокойнее. Ана встретилась с Торном у иллюминатора, на достаточном расстоянии от ближайшего скопления беженцев, чтобы не слышали разговора. В тусклом сером свете Торн казался гипсовой статуей – измотанный до крайности, не испытывавший ни радости, ни удовлетворения от сделанного.
