трудолюбивые, отважные, благородные, гордые и некормленные собаки, – вповалку на палубе самолета.
Вот она – цена человеческой благодарности! Впрочем, собаки, казалось, воспринимали эту вопиющую несправедливость как должное, что было еще одним свидетельством благородства и широты их натуры. Самолет вылетал в 23 часа, лету до Фробишера было около 5 часов, однако поспать, как ожидалось, не удалось, во-первых, из-за неудобства кресел (после спальных мешков на мягком снегу!), а во-вторых – из-за духоты в салоне самолета, что особенно остро чувствовалось после двух месяцев холодной свежей атмосферы гренландского купола. Я вообще заметил, что восстановление способности организма к терморегуляции при резкой смене температуры окружающей среды происходит достаточно медленно. Всякий раз возвращаясь из Арктики, что, как правило, происходило весной, я чувствовал себя не в своей тарелке – мне все время было жарко. Кутающиеся еще по зимней привычке в теплые одежды, мои сограждане подозрительно косились на мои не по сезону легкие рубашки, гадая, наверное, из какой больницы я сбежал. Примерно через месяц организм, наконец, перестраивался на необходимый режим, и я переставал производить на окружающих жуткое впечатление моржа-одиночки.
Около 4 часов утра наш самолет, пробив несколько слоев облачности, мягко приземлился во Фробишере. Несмотря на ночное время, многочисленные лужи на площадке аэропорта не замерзли, и нам приходилось искусно лавировать между ними, отводя собак все к тому же спасительному сетчатому ограждению летного поля. Надежды поспать пару часиков здесь же в здании, занимаемом администрацией авиакомпании «Bradley», рухнули, несмотря на наличие пустых комнат и спальных мешков – слишком много времени ушло на упаковку снаряжения и подготовку его к вывозу. Джон Стетсон, несмотря на свою хромоту, успевал повсюду, блестяще продемонстрировав нам, что не зря провел в этом благословенном уголке около полутора месяцев. В очередной раз возникнув из очередного рейда по одному ему известным тылам еще спящего Фробишера, он как бы невзначай обронил фразу, мгновенно заставившую нас оторваться от своих занятий: «как насчет душа, парни? Я могу вам показать, где он». Мне показалось, что даже предложение отведать пиццы с пивом – предела наших мечтаний во время перехода – не могло бы иметь большего резонанса, чем слова Джона. Душ! Настоящий, теплый, а потому живой душ! После более чем двухмесячного воздержания! Что могло быть лучше! Весьма довольный произведенным эффектом, Джон, чувствуя, что его рейтинг в команде подскочил на невероятную высоту, достигнув рейтинга предводителя в начале гренландского перехода, все же обуздал наш всеобщий «душевный» порыв, сообщив, что двери душевой могут распахнуться перед первым счастливчиком никак не ранее 7.30 утра. Я с грустью посмотрел на часы – оставалось около полутора часов. К счастью, возникшая неловкая пауза была неожиданно заполнена самым чудесным образом. Молодой, а потому неопытный еще сотрудник «Bradley», Джеф предложил нам подкрепиться и совершенно неосмотрительно распахнул перед нами дверцы холодильника в небольшой кухоньке, используемой обычно сотрудниками в перерывах между приемами и отправлениями рейсов. Скорее всего, то, что лежало в холодильнике – а там были две полновесные упаковки нарезанного для тостов хлеба, несколько баночек джема и масло, – предназначалось для всех четырех членов обслуживающего персонала компании и было рассчитано на весь сегодняшний день. Увы! Коллеги Джефа, имевшие неосторожность прийти на службу к 8.00 (что, впрочем, им было положено по расписанию) были вынуждены довольствоваться только кофе. Удержать нас было невозможно, и остановиться мы смогли только тогда, когда кончился хлеб, да и то только потому, что не сумели найти в ближайшем окружении никакой более или менее подходящей основы для употребления в качестве несущей платформы для остававшейся еще половины банки джема. Добивать же джем ложками мы как-то не рискнули, решив пощадить ошарашенного нашей непосредственностью Джефа. Закрыв холодильник и, наверное, впервые пожалев, что тот не закрывается на ключ, Джеф вышел из кухни. Через несколько минут, а было уже около 7 часов утра, он вернулся и слегка отыгрался на нас за устроенный на кухне погром: «Ребята! Вам надо перевести собак в другое место. Они не могут оставаться там целый день». Пришлось перевести собак неподалеку и устроить им лагерь на берегу небольшой речушки. Истосковавшиеся за два месяца по земным запахам собачьи носы моментально оценили преимущества нового места – вместо аромата авиационного керосина, представлявшего собой основную гармонику довольно узкого спектра запахов аэропорта, здесь был ни с чем не сравнимый запах недавно освободившейся от снега земли, а плавное и неторопливое течение речушки должно было, по мнению организаторов этого временного лагеря, настраивать собак на философский лад, отвлекая их от становившейся навязчивой (по вине тех же организаторов) мысли о хлебе насущном. Самолет в Оттаву вылетал в час дня, и собакам предстояло еще по меньшей мере восемь часов голодовки.
Операция по перемещению собак заметно усилила и без того страстное желание воспользоваться наконец одним из основных достижений цивилизации (после телефона) – душем. Увы, обещанные Джоном 7.30 превратились в 10.00. Предводитель и Кейзо ушли спать, попросив разбудить их до душа, Этьенн с Бернаром и киногруппой куда-то исчезли, остались бодрствовать только я и два Джефа – один наш, а второй «Bradley», который на всякий случай сел поближе к кофеварке.
18 июня
Вчера вокруг роилась пресса,
Вчера – вокруг снега и льды
Сегодня – тишь и зелень леса,
Звон комаров и синь воды…
И все же мы сели в самолет во Фробишере вполне «одушевленные». Несмотря на некоторую заминку с обещанным душем, вызванную, как оказалось, провалом самой надежной явки Джона во Фробишере (вполне объяснимого, если учесть долгое отсутствие резидента на театре военных действий), операция под кодовым названием «Душ» состоялась на квартире стюардессы местной авиакомпании, завербованной Джоном, по-видимому, уже сейчас, по возвращении во Фробишер. Из соображений конспирации Джон не счел возможным представить нас владелице явочной квартиры, что было в общем-то мудро – наша заляпанная грязью одежда, небритые обветренные физиономии и отчетливо просматривавшийся, несмотря на ранний завтрак у «Bradley», голодный блеск в глазах, несомненно, заставил бы вновь испеченного агента задуматься о перспективности работы на столь непрезентабельную организацию. Не знаю, как остальным, но лично мне квартирка показалась очень даже комфортабельной и уютной, и я мысленно похвалил Джона, который, судя по его уверенному поведению, был здесь явно не первый раз. Обстановка была очень располагающей: мягкие ковры, кресла, прекрасно оборудованная кухня, телевизор и, наконец, сверкающая кафелем и хромированными ручками кранов ванная. Мгновенно образовалась вполне живая очередь из желающих смыть гренландские впечатления и подготовиться к адекватному восприятию неумолимо надвигавшегося
