того чтобы новые хозяева могли эффективно распорядиться захваченной собственностью, необходимы были порядок и стабильность. Эти новые задачи прекрасно понимала администрация Владимира Путина. С первых же дней своего пребывания у власти, сначала в качестве премьер-министра в 1999 году, а затем, с 2000 года в качестве президента, новый лидер не только систематически укреплял позиции бюрократии, но и приучал крупные корпорации считаться с властью и друг с другом. По отношению к олигархам власть выступила теперь в роли строгого учителя, который заботится об интересах учеников, но шалить и хулиганить не позволяет. Те, кто проявлял непослушание, не желал жить по новым правилам или пытался навязать свои собственные, подвергались жёсткому наказанию, вплоть до удаления из класса.
Олигархия ворчала, но подчинялась. Жёсткие дисциплинарные меры Путина превращали сборище грабительских кланов в некое подобие респектабельного буржуазного класса. В подобных условиях либеральная оппозиция, как и в России конца XIX века, могла рассчитывать на идеологические симпатии, но отнюдь не на серьёзную поддержку предпринимательского класса, который, несмотря на все свои претензии к бюрократии, в целом был удовлетворён положением дел.
Развиваясь и укрепляясь, система «управляемой демократии» становилось менее демократической и более управляемой. Одновременно были нанесены удары по олигархическим кланам, противостоявшим Кремлю (прежде всего по компании «ЮКОС», лидеры которой оказались в тюрьме или за границей). Однако такая «борьба с олигархами» никак не меняла ни структуру экономики, ни характер взаимоотношений страны с миросистемой. Западные исследователи признавали, что политика Кремля представляла собой не наступление на олигархию, а попытку «дисциплинировать» тех бизнесменов, которые не желали мириться с новыми правилами[806]. Российский капитализм, в лучших отечественных традициях, превращался из олигархического в бюрократический, не переставая быть отсталым и периферийным.
Политика Путина привела к увеличению присутствия государства в экономике. Усилился контроль бюрократии за оставшейся в руках правительства собственностью, а сама бюрократия, участвуя в бизнесе, все более эффективно отстаивала свои общие интересы. Однако в то время как либеральные идеологи кричали о «национализации», деловая пресса оценивала сложившееся положение куда более позитивно: «В нефтяной промышленности суммарные государственные активы стали сопоставимы с частными, а «Роснефть» является крупнейшей из компаний. Подобная ситуация не нонсенс для мировой практики, и, на наш взгляд, не изменила рыночный характер отрасли. В ней пока по-прежнему конкурируют несколько крупных вертикально интегрированных нефтяных компаний и по-прежнему есть место для структур меньшего масштаба»[807].
Эксперты Совета Федерации вынуждены были констатировать, что развитие государственных корпораций, не только не усиливает контроль правительства за их деятельностью, но, напротив, открывает дорогу «стихийной приватизации», поскольку имущество и капитал таких компаний «перестают быть объектом государственной собственности»[808]. Новая корпоративная элита, формировавшаяся в тесной связи с правительственной бюрократией, сама оказывалась способна формулировать политические приоритеты, причём не только для своего бизнеса, но и для власти.
Государственное присутствие было сильнее всего в газовой отрасли, но и здесь нет причин говорить о национализации. Правление «Газпрома» не только осознавало собственные корпоративные интересы, но и пользовалось своими связями с государством для того, чтобы направить внешнюю политику страны в выгодное для себя русло. Действуя в интересах «Газпрома» российское правительство в 2006 году втянулось в острый конфликт с Украиной, а затем испортило отношения с дружественной Белоруссией. Стремление Москвы добиться от соседей уплаты более высоких цен на топливо оказалось выше «славянской дружбы». На международном уровне правительственные чиновники, включая самого президента Путина, откровенно выступали в роли лоббистов отечественной корпорации. Руководитель компании Александр Миллер удовлетворённо констатировал: «Тот незначительный факт, что правительству принадлежит большая доля (в общем пакете акций концерна), не препятствует управлению этим бизнесом на коммерческих принципах и в интересах потребителей продукции и акционеров»[809].
Возможно, потребители продукции «Газпрома» в Восточной и Центральной Европе, озабоченные постоянно растущими монопольными ценами, имели по этому поводу несколько иное мнение, но акционерам жаловаться было не на что.
Компании, принадлежавшие правительству, окончательно перестраивались по капиталистическому образцу, акционировались, привлекая частных инвесторов. Не прекращалась и приватизация. В то время как «Роснефть» поглотила предприятия разгромленного «ЮКОСа», в компании «Лукойл» государственная доля была продана американской корпорации Conoco-Philips. После того, как принадлежавший правительству концерн «Рособоронэкспорт» установил контроль над заводом «АвтоВАЗ», который оставался крупнейшим в стране производителем легковых автомобилей, было объявлено, что пакеты акций будут проданы частным фирмам, в первую очередь — иностранным партнёрам компании[810]. К концу путинской эпохи доля государственной собственности в промышленности оставалась примерно такой же, как и в её начале, другое дело, что эта собственность была реструктурирована, а иностранный капитал активно проникал в акционерные общества, организованные из остатков государственного сектора.
Интересы частного сектора сыграли не последнюю роль и в выборе преемника Путина. В то время как либеральная оппозиция вела против Кремля пропагандистскую войну, доказывая, что укрепление режима ведёт к реставрации советских порядков, сам Кремль искал кандидатуру преемника, которая в наибольшей степени соответствовала ожиданиям и интересам крупного бизнеса. Таким кандидатом оказался вице-премьер Дмитрий Медведев, имевший в российских деловых кругах и на Западе репутацию убеждённого либерала. «Это один из тех людей в окружении президента Владимира Путина, которые придерживаются установок на создание благоприятных институциональных условий для бизнеса», — удовлетворённо комментировала деловая газета «РБК-daily»[811]. Когда имя Медведева в качестве официального наследника было произнесено, биржа откликнулась ростом котировок акций.
Не только нефть
«Россия не является нефтяным государством, — писал в 2003 году финский экономист Пекка Сутела, — она обладает множеством других ресурсов, мощной индустриальной базой, унаследованной от советского прошлого, и достаточно образованной рабочей силой. Проблема в том, сможет ли Россия при имеющихся обстоятельствах избежать превращения в нефтяное государство»[812].
Резкое подорожание нефти на мировом рынке было, безусловно, главной причиной подъёма, наблюдавшегося при Путине. Но было бы неверно сводить всё к ценам на топливо. Правительственные чиновники и западные эксперты единодушно напоминали, что «экономический рост поддерживается ростом обрабатывающей промышленности и потребления», в результате чего «в российской экономике происходит диверсификация»[813].
Рост мировой экономики сказался на целом ряде отраслей. Китай, Индия и Венесуэла, накопившие значительные финансовые ресурсы, теперь активно перевооружались, предъявляя спрос на испытанные марки советского вооружения и новые технологические разработки уцелевших за 1990-е годы конструкторских бюро. Правда, по мере того, как арсеналы Индии и Китая насыщались оружием, повышались и требования клиентов. Обнаружилось, что пострадавшая в период массового разграбления отечественная промышленность уже не всегда в состоянии им соответствовать. Росло число рекламаций и сорванных контрактов. Авианосец «Адмирал Горшков», проданный в
