— Миколка! Гос-споди-и, — выдохнул приискатель, — да ты, никак, при ордене?!
— При нём.
— Вот это дело… геройский землячок! Ну-ка, дай глянуть поближе? — он подошёл и недоверчиво тронул грубыми пальцами алую эмаль. — Значит, краснознамёнец? Ну, брат, удивил… Молодцом! За что же дали? Так думаю, что зазря эти большие награды не вешают.
— Сам не знаю, — смутился Коркунов, — станцию одну отбили у белых. Обычный бой. Ребята иные не хуже меня дрались.
— Не прибедняйся, — отмахнулся Игнатий, — командиры знают, за что отмечать. Хэх! Ну, удивил, — засуетился хозяин, меча на стол все свои припасы.
Колька принёс дровец и растопил печь, поставил чайник с водой на плиту. А всё не находил покоя, страшно хотелось видеть Стешу. Едва присел на скамью и опять вскочил, хотел бежать, но и Игнатия оставлять одно было неудобно.
Уже затемно, когда наелись и наговорились до отвала, Колька, всё же, не стерпел и торопливо облачился в шинель.
— Ну, я пошёл, погляжу прииск, соскучился.
— Иди… она в доме ударника проживает, от входа налево вторая дверь. Иди-иди… спать сюда ворочайся, не загуляй с дружками. Ты теперя большой человек, Колька! Звание своё блюди. Люди будут завидовать, пример жизненный с тебя брать. Народный орден носишь, не осрами его.
Посёлок засыпал под россыпью вызолотившихся по небу звездушек. Только у Орочена погромыхивала и ахала от натуги драга, как дальняя, сокрытая пространством гроза. Остро пахло талой землёй, конским навозом и прелью от дощатых тротуаров.
Колька шёл неторопливо, глядя на новые здания, которые народились уже в его отсутствие, а когда остановился у двухэтажного дома ударников, то разволновался и даже качнулся на пороге. Решительно толкнул обитую оленьими шкурами наружную дверь.
Потоптался в коридоре, в темноте на ощупь нашёл нужную комнату. Постучал малосильно, робко и нетерпеливо вздохнул. Послышались лёгкие шаги, скрипнули петли, и в тусклом свете прикрытой абажуром электролампочки он увидел в проёме Стешу.
Одета она была в простенькую кофтёнку, даже в полутьме было заметно, как её лицо побледнело. Она молчком кинулась к нему на шею, потом ввела его в комнатку. Колька взял в углу табурет и сел.
Стеша торопливо поправляла одеяло на койке, вымученно улыбалась, не зная куда себя деть, что сказать этому дорогому для неё человеку.
— Что ты такая растерянная, — спросил цветущий улыбкой Николай, — сядь, дай поглядеть на тебя. Кончай суетиться.
— Да вот, ждала-ждала и вдруг испугалась тебя, должно быть, отвыкла, — знобко передёрнула плечами Стеша, — как снег на голову свалился.
Коркунов развязал вещмешок:
— Я тут нарядов тебе накупил. Платков разных, платьев, сапожки на меху, даже подвенечное платье сыскал. Думаю, сгодится… Вот, что я порешил, Стеша… давай-ка жить вместе, поженимся, как и сговаривались до моей службы. На том и сладимся. — Хорошо… — Стеша насмелилась поднять широко раскрытые глаза, — ты не насмеялся надо мной?
— Чего смеяться-то. Люблю я тебя. Вот на этом и поставим точку. Всё, завтра женимся.
— Каля, да как-то сразу… боязно мне…
— А чего бояться, или я тебе не гож, так и скажи…
— Что ты! Сама исскучалась.
— Ну, вот… чтобы дело не откладывать в долгий ящик, ты сейчас позови соседей, добрых знакомых. А я сбегаю позову Игнатия Парфёнова и раздобуду угощений. Надо же как-то отпраздновать моё возвращение, заодно сватовство моё бестолковое… ты уж извини…
Колька ворвался к Парфёнову как угорелый, весело крикнул:
— Собирайся, Игнатий!
— Куда ж это? На пожар?
— Просватал я Стешу, вроде бы согласная.
— Ну, лихой краснознамёнец! — Парфёнов поднялся. — Этому делу, как не порадоваться, пошли.
А когда, после шумной вечеринки у Стеши, Игнатий с Колькой собрались уходить, Коркунов отозвал её в коридор и сказал:
— Давай на какой-нибудь прииск переберёмся? Сладим избу, огород заведём, хозяйство. В этом бараке маетно мне, казарма надоела. Хочется вольного духа, чтобы не гремели под ногами корыта и тазы чужие, а лес кругом стоял. Давай?
— А, как же больница, работа моя?
— Там и будешь фельдшерить. Вот завтра пойду в райком партии, буду проситься подальше в тайгу. Чтобы с нуля прииск разворачивать.
А тут же — колгота кромешная, народу пропасть. Что я, канцелярист какой-то, чтобы при удобствах жить? С утра вещички собирай, принарядись, распишемся и к вечеру уедем.
— Ну и лихой же ты парень стал, — уже не выдержала и засмеялась Стеша, — всё на лету, не успела опомниться, а ты уже всё наперёд решил.
— Ты что, не согласная?
— Почему же, да я с тобой — хоть на край света, хоть в балаган медвежачий.
— Вот и ладно, — он её поцеловал и побежал догонять Игнатия.
Утром Коркунов получил направление работать на прииск Лебединый, нашёл подводу, погрузил Стешины вещи и отбыл с нею вместе начинать новую жизнь.
Игнатий было заикнулся о свадьбе, но Колька отказался, пообещав её устроить, когда обживётся.
20
Товарищи! Настоящими руководителями могут быть лишь такие люди, которые умеют не только учить рабочих и крестьян, но и учиться у них.
Что же мы имеем на приисках Алдана? Мы имеем яростное сопротивление консервативного техперсонала ко всем новшествам, исходящим из пролетарской среды горняков.
Вспомните, когда мы внедряли подкалку и метод спаренных забоев, какой поднялся визг зааппаратившихся чиновников. На забойщиков устроили гонения, а Чернова и Васильева чуть не уволили из шахты насовсем.
Некоторые несознательные рабочие тоже травили ударников. Только, благодаря вмешательству партийных органов, правое дело восторжествовало, мы сейчас даём золота в два, в три раза больше, наперекор саботажникам и врагам.
— Ты погляди, как он ловко чешет! — шепнут Парфёнов на ухо Егору Быкову. — Где разжился умом, ну-у-у, диво-о…
Да! На трибуне Дворца труда стоял Петя Вагин, бывший «фартовый парень и царь природы». Одетый в строгий синий костюм. На груди Вагина поблёскивал орден, который вручил Вагину сам Михаил Калинин в Москве.
Такие же ордена получили Чернов, Васильев, ещё несколько горняков-ударников и Недзвецкий за рекордный монтаж драг. Щедро и справедливо отметила страна их самоотверженный труд.
В самом деле, Пётр Вагин здорово переменился. Если и выпадало теперь свободное время, то он не в ресторане шумел среди собутыльников, а сидел в библиотеке, маясь над головоломными книжками, учился в техникуме, а утром, толком не выспавшись, спешил на смену в шахту.
