Поставленная в конце рукописи точка не означает, что книга окончена. Автор еще не раз возвращается к ней, перечитывая, внося дополнения, правки и изменения. Необходимость в них возникла и в связи с посещением Германии и Франции.
Во Францию писателю удалось попасть с большим трудом лишь со второй попытки, так как первая путевка, специально выделенная Союзом писателей СССР, до него не дошла…
«Вернулся из Франции. Словами не описать впечатления и испытанные мною чувства. Эта была незабываемая поездка! Она оставила в моей душе неизгладимый след.
Пишу эти строчки, а перед глазами Париж… Все дни, где бы я ни находился, со мной были Кахым-турэ, Буранбай и башкирские казаки. Я видел их в Булонском лесу и на Елисейских полях, где они стояли лагерем… Я слышал их голоса, смех, песни, звуки курая… Представлял себе, как башкирские джигиты поят и купают в Сене своих боевых коней…»
Да, легко себе представить, что мог чувствовать башкирский писатель, ступая по Иенскому мосту через Сену, по которому те прошли, и бродя по набережной и улицам, где стояли лагерем. Какие эмоции испытывал, осматривая место, где российский император устроил смотр стопятидесятитысячной союзной армии.
Русская армия, в состав которой входили и башкирские казаки, вступила в столицу Франции в марте 1814 года, и писателю было радостно сознавать, что поездка его пришлась именно на этот месяц. Яныбай Хамматов рассказывал, что, въезжая в Париж, с трепетом думал о предке своем Хашиме, оказавшемся там более полутора веков тому назад в числе тех самых воинов. И как все участники той кампании был удостоен памятной медали «За взятие Парижа».
Родившемуся в конце 18 века юному участнику войны 1812 года Хашиму, сыну Утямеша, и в голову не могло прийти, что его правнук тоже доберется однажды до Парижа, где на одном из мероприятий исполнит старинную башкирскую народную песню, вызвав шумный восторг у французской публики, напишет о тех давних событиях большую книгу и издаст ее в самой Москве…
Вот как описывает свое выступление перед французами сам Яныбай Хамматов: «…Как бы ни был прекрасен Париж и как бы тепло тебя ни принимали, именно на чужбине чувствуешь, сколь велико притяжение Родины.
Во время одной из встреч с французскими друзьями я, охваченный тоской по Башкортостану, заявил: „Я — наследник северных амуров. Когда-то, много лет тому назад, наши предки играли здесь, в Париже, на курае и пели старинные башкирские песни. Играть на курае я, к сожалению, так и не научился. Но спеть могу…“» — И, сказав это, писатель запел песню «Посланник Гайса»:
Будто заблудившийся олененок,
Томлюсь на чужбине я один-одинешенек… Когда он пел, вкладывая в слова всю свою тоску по родному краю, в переполненном зале царила тишина. А когда закончил, публика разразилась бурными рукоплесканиями и криками восторга: «Молодец, северный амур!..»
После поездки во Францию Союз писателей СССР предоставил Яныбаю Хамматову творческую командировку в ГДР.
Поработав в архиве Берлина, он отправился в Лейпциг, где побывал у памятника Битве народов и внимательно осмотрел место сражения союзных войск с французами. Далее путь его лежал в Веймар.
Приехав с переводчиком Рейманом в этот город, писатель устроился в отель «Elefant» и первым делом отправился в двухэтажный дом-музей Гете. Сославшись на воспоминания Эккермана, биографа великого немецкого поэта, он попросил сотрудников показать ему упоминавшийся в книге лук, подаренный Гете башкирами в 1814 году. Те ничего об этом не слышали, но, уступив настойчивости гостя, посоветовались и решили пригласить бывшего служителя музея, проработавшего в нем долгие годы.
Тот проживал на соседней улице и сразу откликнулся на приглашение. Из разговора с этим пожилым человеком выяснилось, что лук, подаренный Гете возвращавшимися из Франции башкирскими воинами, в числе обветшавших от времени экспонатов был изъят из экспозиции лет пятьдесят или семьдесят тому назад, но вполне возможно, что он все еще находится в запасниках.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«После этого меня повели в старое полуподвальное помещение, где находились разные вещи, подаренные немецкому поэту на память, — вспоминает Яныбай Хамматов. — Когда из всего этого хлама, пролежавшего здесь много лет, извлекли остатки сгнившего легендарного башкирского лука, меня бросило сначала в жар, потом — в холод. О время, безжалостное, жестокое!.. Во что превратило оно эту бесценную реликвию…
Да что там лук, когда даже двор и дом великого поэта претерпели за сто семьдесят, без малого, лет существенные изменения. От прежнего сада не осталось и четверти. Обветшавшие и пришедшие в негодность экспонаты летнего домика-дачи тоже приходится постепенно реставрировать или заменять новыми. Протекающая неподалеку река Ильм обмелела, окрестные леса поредели…»
В ходе ознакомления с приготовленными для него материалами городского архива писатель наткнулся на уже знакомую ему информацию о том, что в местечке под названием Шварца, находящемся примерно в ста километрах южнее Веймара, хранится башкирская стрела. Он как раз собирался туда съездить.
Небольшая деревушка с рядами двухэтажных коттеджей расположена в живописной долине. В самом центре, на правом берегу речки Шварца, высится церковь.
Не обнаружив на ее куполе стрелы, писатель был разочарован.
— Похоже, мы зря сюда приехали, — сказал он переводчику.
— Да, вы правы, — согласился тот.
В это время из противоположного двухэтажного дома вышел человек лет пятидесяти и, приветливо улыбнувшись, спросил:
— Sind Sie Schriftsteller aus Baschkirien?
Когда Хамматову перевели его вопрос («Вы — писатель из Башкирии?»), он удивился:
— А как вы узнали?
— Мне позвонил бургомистр. Ему сообщили, что вы должны приехать.
— А вы кто будете?
— Я? — Переспросил собеседник и, не переставая улыбаться, кивнул в сторону церкви: — Здешний священник, Герхард Деккельман. Жду вас со вчерашнего дня. Добро пожаловать!
Отметив про себя, что священник с круглым, гладко выбритым лицом внешне ничем от окружающих не отличается, Хамматов проследовал за ним в просторное светлое помещение, находившееся на первом этаже дома.
Деккельман поднял со стола две увесистые книги.
— Здесь как раз то, что вас интересует! — пояснил он.
— А почему на куполе церкви не видно стрелы? — поинтересовался писатель.
— Минутку… Думаю, все, что нам нужно, мы узнаем из этих книг, — сказал священник.
Как оказалось, он приготовил для гостя изданные в Веймаре в 1898 и 1928 годах тома «Истории деревни Шварца» Фридриха Лунда Греена.
И началась работа. Деккельман читал, переводчик переводил, а Хамматов внимательно слушал, фиксируя по ходу важные для него фрагменты.
«…Возвращавшиеся из Франции после разгрома армии Наполеона русские войска двадцать раз проходили через деревню. Только казаки, в числе которых были и башкиры, обходили ее стороной. Наслышанный о „северных амурах“ местный князь Карл Гюнтер, узнав о том, что те остановились всего в шести верстах, послал за ними гонца. И вскоре, получив разрешение от русского генерала Щербакова, группа джигитов из Седьмого башкирского полка примчалась в Шварцу.
Жители собрались возле церкви. С любопытством разглядывая их одеяние и снаряжение, они громко переговаривались:
— Из чего стрелы сделаны, из камыша, что ли?
— Говорят, деревянные.
— Да что толку от такого оружия!
— Это оно только с виду простое, но смертельное!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да-да, я слышал, что стрелы „северных амуров“ разят лошадей навылет!
— Не может быть!
— А я верю! Если бы это было не так, разве французы их так боялись бы?..
Князь Гюнтер тоже засомневался в необыкновенной пробивной способности столь примитивного оружия. Башкирские джигиты, не раз демонстрировавшие свою доблесть в военных кампаниях на стороне России, хмуро переглядывались, пока один из них не воскликнул с негодованием:
— Для чего нас сюда пригласили — чтобы охаять наши луки-стрелы?
Дождавшись, когда „северные амуры“ успокоятся, князь, показав на купол католической церкви, неожиданно предложил:
— А вы попробуйте туда выстрелить!
Башкирские воины, посчитав это святотатством, отказались. Пришлось Карлу Гюнтеру обращаться за разрешением к священнику Кисте Фридриху Августу. Тот, будучи уверенным, что деревянная стрела, пусть даже с железным наконечником, храму не повредит, дал согласие.
И тогда один из башкирских лучников натянул лук и выстрелил, не прицеливаясь… Не успели зрители опомниться, как пущенная им стрела тут же достигла цели, вонзившись в шар на шпиле башни.
Так жители деревни Шварца убедились и в меткости „северных амуров“, и в силе их оружия.
Довольный результатом устроенного им зрелища, князь Гюнтер пригласил „дорогих гостей“ к себе. Попотчевав „амуров“, он вручил им собранный по его приказу железный лом, чтобы подковать лошадей Седьмого полка, и самолично проводил обратно…»
