Они поднялись, хохоча как безумные. И снова они загорланили песню, и песня неслась по полям, под жгучим солнцем, среди созревающих хлебов, под бешеный скок лошадки, которая всякий раз, услышав припев, приходила в раж и пускалась галопом к великой радости путниц.
И какой-нибудь каменотес, работавший на дороге, выпрямлял спину и через свою проволочную маску долго провожал взглядом разудалый, ревущий кортеж, удалявшийся в густых клубах пыли.
На станции столяр расчувствовался:
— Жаль, что вы уезжаете, мы бы с вами еще неплохо погуляли!
Мадам рассудительно возразила:
— Всему свое время, нельзя же вечно веселиться!
Тут Риве осенила мысль.
— Знаешь что? — воскликнул он. — Я приеду в следующем месяце к вам в Фекан! — И он посмотрел на Розу внезапно загоревшимся, игривым взглядом.
— Ну-ну, только без глупостей, — заявила мадам, — приезжай, если хочешь, но смотри веди себя прилично.
Он промолчал и, услышав свисток паровоза, бросился обнимать отъезжающих. Когда дошла очередь до Розы, он во что бы то ни стало хотел поцеловать ее в губы, но толстуха, смеясь с закрытым ртом, уклонялась, мотая головой из стороны в сторону. Он не выпускал ее из объятий, но никак не мог добиться своего, — ему мешал длинный бич, который он забыл положить на место и который теперь при каждой неудачной попытке беспомощно раскачивался за спиной девушки.
— Пассажиры на Руан, занимайте места! — крикнул кондуктор.
Они вошли в вагон. Раздался тоненький свисток, вслед за ним — мощный свист паровоза, из трубы с шумом вырвалась первая струя пара, и колеса с видимым усилием пришли в движение.
Риве, выбежав из вокзала, кинулся к решетке, чтобы еще раз взглянуть на Розу, и, когда вагон с этой продажной плотью проходил мимо, он начал щелкать кнутом и, приплясывая, запел во всю глотку:
Уж пожить умела я!Где ты, юность знойная?Ручка моя белая!Ножка моя стройная!
И он увидел, как в одном из окон удалявшегося поезда мелькает белый платочек.
III
Они проспали до самого Фекана мирным сном праведниц, а когда очутились у себя, освеженные, отдохнувшие для вечерних трудов, мадам не удержалась и сказала:
— Как хотите, а я уже соскучилась по дому.
Наспех поужинали и, надев боевой наряд, стали поджидать обычных гостей; и зажженный фонарик, фонарик мадонны, известил прохожих, что стадо благополучно вернулось в овчарню.
Неизвестно как и через кого, но слух об этом в мгновение ока распространился по всему городу. Г-н Филипп, сын банкира, был настолько предупредителен, что оповестил через нарочного г-на Турнево, заточенного в кругу семьи.
У г-на Турнево всегда по воскресеньям обедали родственники, и тут как раз, когда подавали кофе, появился посыльный с письмом в руке. Рыбник, в сильном волнении, вскрыл конверт и побледнел, — там было всего несколько слов, наспех нацарапанных карандашом: «Груз трески нашелся, баржа вошла в гавань, выгодное для вас дело. Приходите немедленно».
Он порылся в кармане, нашел монету в двадцать су, дал ее рассыльному и, внезапно покраснев до ушей, произнес: «Мне необходимо отлучиться», — и протянул жене загадочную лаконическую записку. Затем он позвонил и сказал вошедшей на звонок служанке: «Подайте пальто и шляпу, только живей!» Едва захлопнув за собой входную дверь, он пустился бегом, насвистывая песенку; и на этот раз дорога показалась ему вдвое длинней, — так велико было его нетерпение.
Дом Телье имел праздничный вид. В нижнем этаже, сотрясавшемся от буйных голосов матросской братии, стоял оглушительный шум. Луиза и Флора не знали, кому отвечать раньше, пили с одним, пили с другим, — недаром их назвали «Два Насоса». Их окликали разом со всех сторон, они сбивались с ног, и ночь обещала быть для них трудной.
Клиенты второго этажа были к девяти часам в полном сборе. Г-н Васс, член коммерческого суда, общепризнанный, хотя и платонический воздыхатель мадам, вел с ней в углу тихую беседу; и улыбка, освещавшая их лица, говорила, что они непременно столкуются. Роза сидела верхом на коленях г-на Пулена, бывшего мэра, прижимаясь лицом к его лицу и перебирая пухлыми пальчиками его почтенные седые бакенбарды. Из-под завернувшегося подола желтой шелковой юбки виднелась полоска голой жирной ляжки, резко выделяясь на черном сукне брюк; красные чулки были схвачены голубыми подвязками — подарком коммивояжера.
Длинная Фернанда, растянувшись на софе, положила обе ноги на живот г-ну Пемпессу, сборщику налогов, а всем торсом прижималась к жилету юного г-на Филиппа, шею которого она обвила правой рукой, не выпуская из левой папироски.
Рафаэла, видимо, вела какие-то переговоры с г-ном Дюпюи, страховым агентом, и в заключение громко сказала:
— Хорошо, миленький, сегодня — пожалуйста.
Потом, быстро провальсировав в одиночку по комнате, она воскликнула:
— Сегодня вечером все, что угодно!
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге показался г-н Турнево. Раздались восторженные крики: «Да здравствует Турнево!» Рафаэла, все еще кружившаяся по залу, повисла у него на шее. Он сгреб ее могучей хваткой и, молча приподняв, как перышко, пересек зал, распахнул дверь, ведущую в комнаты, и исчез на лестнице со своей живой ношей под дружные аплодисменты присутствующих.
Роза разжигала бывшего мэра, чмокая его беспрестанно в губы, и дергала за бакенбарды, чтобы он держал голову прямей; она решила последовать примеру Рафаэлы и сказала:
— Молодец, рыбник! Пойдем-ка и мы с тобой!
Старичок поднялся и, одернув жилетку, побрел за девушкой, шаря на ходу в кармане, где у него лежали деньги.
Фернанда и мадам остались одни вместе с четырьмя мужчинами, и тут г-н Филипп воскликнул:
— Ставлю шампанское! Мадам Телье, велите подать три бутылки.
Фернанда обняла его и шепнула на ухо:
— Поиграй нам, а мы потанцуем, хорошо?
Он вскочил и сел за древний спинет,[60] мирно дремавший в углу, и хриплые звуки вальса, томного и тягучего, понеслись из надорванного нутра инструмента. Толстая Фернанда подхватила сборщика налогов, мадам понеслась в объятиях г-на Васса, и оба кавалера, кружа своих дам по комнате, то и дело чмокали их в губы. Г-н Васс, когда-то бывавший в свете, выделывал грациозные фигуры, и мадам смотрела на него восхищенным взглядом, тем взглядом, который лучше всяких слов говорит «да», сладостное и тайное «да».
Фредерик принес шампанское. Хлопнула первая пробка, а господин Филипп заиграл ритурнель кадрили.
Обе пары исполняли танец по-салонному, благопристойно, с достоинством, манерно раскланиваясь и приседая.
Затем начали пить. Тут появился Турнево, довольный, сияющий, облегченный. Он воскликнул:
— Не знаю, что такое сегодня с Рафаэлой, но она просто великолепна!
Ему подали бокал, он разом осушил его, бормоча:
— Вот это шик, черт подери!
Но тут Филипп заиграл бойкую польку, и Турнево пустился в пляс с Рафаэлой, которую он держал на весу, не давая коснуться пола ногами. Г-н Пемпесс и г-н Васс с новым жаром принялись танцевать.
Иногда одна из пар останавливалась возле камина, чтобы опрокинуть стаканчик шампанского, — казалось, что полька никогда не кончится, как вдруг в полуоткрывшейся двери показалась Роза со свечкой в руках. Она была в одной рубашке, в ночных туфлях, с распущенными по плечам волосами, розовая, оживленная.
— И я хочу танцевать, — закричала она.
Рафаэла спросила:
— А где твой старик?
Роза расхохоталась:
— Старик? Спит, — он всегда сразу же засыпает.
Она подбежала к г-ну Дюпюи, сидевшему в одиночестве на диване, и полька началась снова.
Но бутылки уже опустели.
— Ставлю бутылку, — заявил Турнево.
— И я, — воскликнул г-н Васс.
— И я ставлю, — добавил г-н Дюпюи.
Присутствующие захлопали в ладоши.
Все устраивалось как нельзя лучше, получался настоящий бал. Даже Луиза и Флора урывали минутку, прибегали снизу и наспех делали тур, другой, забыв своих сгоравших от нетерпения гостей; потом, подавляя в душе досаду, обе стремглав мчались в кабачок.
В полночь танцы были еще в разгаре. По временам то та, то другая девушка исчезала, а когда ее хватался визави по кадрили, всякий раз не досчитывались также кого-нибудь из мужчин.
— Где это вы пропадали? — спросил в шутку г-н Филипп г-на Пемпесса, который как раз в это время входил в комнату вместе с Фернандой.
— Ходили смотреть, как спит господин Пулен, — ответил сборщик налогов.
Удачное словечко вызвало бурю восторга, мужчины один за другим тоже отправлялись посмотреть, как спит г-н Пулен, прихватив для компании девушку, и кавалеры дивились, до чего милы и сговорчивы были в эту ночь их дамы. Мадам на все смотрела сквозь пальцы; она сама уединилась в уголке с г-ном Вассом, и они вполголоса вели нескончаемые разговоры, как будто обсуждая последние детали уже вполне решенного дела.
